Йомсвикинг - Бьёрн Андреас Булл-Хансен

совершенно не трогало. Было так спокойно сидеть, обнимая этого маленького песика. Жеребенок слегка покачивал головой, казалось, он здоровается со мной, а потом он начал дергать меня за куртку, и я чувствовал его теплое, влажное дыхание на моем лице.

Я так и сидел в стойле, когда пришел Бьёрн. Он постоял, посмотрел на меня сначала через двери стойла, пот блестел на его голых плечах, и протянул мне меха с водой. Я взял их, отпил немного и отпустил Фенрира с рук. Взгляд Бьёрна следовал за мной. Он все больше становился похожим на отца. Волосы на голове и руках, борода росли у нас обоих. Но у Бьёрна волосы были более жесткими, чем у меня, из-за этого его лицо казалось суровее, а пребывание в Йомсборге сделало его шире в плечах и мощнее в груди и руках. То, что я тогда уже был сильнее брата, я не замечал.

– Так вот ты где.

– Да, – проговорил я. – Я здесь.

– Ты везунчик. Могло быть и хуже.

Я ничего не ответил. Когда датский конунг узнает, что Вагн задержал брата Сигвальди и его людей, он придет в бешенство. И если Сигвальди при его дворе, вряд ли они выпустят гонца.

– Они убьют меня, – сказал я.

– Откуда ты знаешь?

Я взглянул на брата:

– Месть.

Бьёрн склонил голову немного набок и посмотрел на меня, а потом на его губах появилась улыбка.

– Братишка… Неужели ты думаешь, что поплывешь один?

Я промолчал. Я так действительно думал.

Бьёрн открыл дверь в стойло и зашел внутрь.

– Ты поедешь не один к датскому конунгу, Торстейн. Они отправляют корабль. Хальвар тоже едет. То, что и ты пойдешь, это… Вагн должен был сказать крестьянину, что ты понес заслуженное наказание. Вот и всё.

Послышался шум над крышей конюшни. Бьёрн посмотрел наверх:

– Начинается дождь.

Я встал на ноги.

– Ты говоришь, я поеду не один?

– Ты же слышал? – Бьёрн подошел к жеребенку. – Вы отправляетесь завтра рано утром, сказал Хальвар.

– А ты поедешь со мной?

– Не знаю. – Бьёрн осторожно положил руку на голову жеребенку. Тот снова задрожал, встал на поврежденную ногу и поковылял от брата. – Надо было тебе оставить его, брат. У тебя уже есть трехногая собака. А теперь тебе понадобился и трехногий конь? Неужели тебе недостаточно своей больной ноги?

Я заметил, как он сразу же пожалел о своих словах. Торопливо почесал себя чуть ниже бороды.

– Я имел в виду… Я не это хотел сказать.

Я ничего не сказал. Я понимал, о чем он подумал. И у Фенрира, и у жеребенка были повреждены ноги, как и у меня. Возможно, именно поэтому я и решил их оставить у себя.

– Пошли. – Бьёрн вышел из стойла, развернулся и махнул мне рукой. – Пора есть. Ты ведь проголодался?

– Я останусь здесь, – ответил я.

Бьёрн ушел.

Я пробыл в конюшне до темноты. Когда наконец-то вышел на улицу, небеса разверзлись. Дождь лил как из ведра, уже текли ручьи вниз по улицам вдоль длинных домов. Я взял Фенрира на руки и постоял немного под дождем. Холодно не было. Если бы я сейчас решил уйти мимо северных ворот, через мост и холмы на западе, если бы я шел всю ночь, не оглядываясь… Я мог оставить все здесь, как когда-то покинул торжище. Как когда-то оставил Оркнейские острова.

Возможно, если бы в Йомсборге не было моего брата, я бы ушел той ночью. В какой-то момент я подумал, что мне надо пойти и забрать его с собой. Но это были лишь мысли. У меня было чувство, что Бьёрн для себя решил остаться здесь. К тому же навряд ли было разумно бежать как последнему трусу. Вагн слыл добропорядочным человеком, но, если бы я убежал, вряд ли он смилостивился бы надо мной. Скорее всего, он поступил бы как Олав и послал бы всадников вдогонку.

Я помню, что, пока стоял в раздумьях, с пристани прошел мужчина. И хотя было темно, я узнал его по походке, он ужасно хромал. В Йомсборге жили люди со всевозможными телесными изъянами, поэтому я никогда не чувствовал себя там ущемленным. Мы все знали, что раненный в бою человек может рассчитывать на хороший уход, на горячую еду каждый вечер на общем столе, на койку и крышу над головой. Этот человек жил в одном длинном доме с Крестьянином, я видел его там. Молот раздробил ему бедро, и он не мог стоять прямо без своего суковатого березового посоха, с которым не расставался. Я не помнил, как его звали, но он помнил мое имя.

– Торстейн Тормудсон, – произнес он и остановился возле меня. На его голову был накинут капюшон. Мне была видна лишь его пепельная борода с вплетенными серебристыми жемчужинами.

– Да, – ответил я, а он кашлянул и протянул руку Фенриру, позволяя понюхать себя.

– Твой брат, – сказал он тихо. – Он старше тебя.

Я кивнул и сказал, что это так.

– Присматривай за ним, Торстейн Тормудсон.

– Что?

Но он не сказал больше ни слова, лишь развернулся и пошел дальше по улице.

На что намекал этот старый воин, какое-то время оставалось для меня загадкой.

Когда на следующее утро, мы плелись на пристань, все еще лил дождь. Мы собрали все наши вещи и оружие и были уверены, что поскольку мы братья, то и к датскому конунгу мы должны были отправиться вместе. Йостейн Карлик пообещал присмотреть за Фенриром, потому что у них сложились свои отношения с собакой, как я думал, это было связано с особым запахом, исходившим от его тела. Хальвар сидел и ждал, пока мы соберемся, он не проронил ни слова, пока мы шли на пристань, где собрались сотни человек, среди которых увидели Аслака, Вагна и Торгунну, пришедших проводить нас. Мы, естественно, были не одни, на корабль требовался экипаж по меньшей мере из тридцати человек. Аслак собрал людей, закаленных в сражениях и войнах, людей, покрытых шрамами, готовых занять место на сундуках с одеждой внутри на борту военного корабля. Воины были из разных домов, потому что Вагн не хотел, чтобы на корабле отправились люди, хорошо знавшие друг друга. Причина выяснилась позднее: он боялся отправлять людей, состоящих в близком родстве или друживших друг с другом, потому что у них могло возникнуть искушение объединиться в свой маленький клан. То, что мы, служившие в замке, могли предать его, что его руководству придет конец, – вот что было одним из самых больших его страхов.

А как мы уже знаем, больше всего на свете