Приданое для Царевны-лягушки - Нина Васина

- Это не от пива, а от двух таблеток экстази, - объяснил Веня. - Тебе после небольшого запоя хватило бы и половинки одной.

- А где я взял эти таблетки? - еще не совсем осознал происходящее Платон.

- Нигде ты их не взял. Федька разгрыз две штуки и заплюнул в бутылку с пивом. Потом взболтал...

- Дегенерат! - восторженно заметил Платон. Федор завел мотор и сердито рванул с места.

- А самолет был? - спросил Платон.

- Был, - ответил Веня.

- И аэропорт был?

- Был.

- А стюард в красной бабочке?

- Был.

- Ну слава богу! Я не сошел с ума. А теперь куда мы едем?

- К гостинице "Центральная".

- Зачем?

- Мы покажем тебе Пончика, ты в него выстрелишь и будешь стрелять, пока не попадешь или пока нас всех не убьют.

Услышав это, Платон помолчал, потом тяжело вздохнул и сам себе сказал:

- А что поделать? Грехи наши тяжкие...Чувствовал, не умереть мне у себя дома, как минимум - в психушке. Самое смешное, знаете что? - обратился он к братьям. - Что я - бухгалтер.

- Расслабься, Тони. Я не обижаюсь, - сказал на это Федор. - Расслабься и перестань объяснять.

Здесь все свои.

Они неслись по шоссе со страшной скоростью. Вдали вдруг возник сказочным миражом город с белыми изломами улиц, и через секунду все поглотила яркая вспышка - это море открылось за поворотом и ослепило отраженным от воды солнцем.

- Море! Купаться! - в восторге вскочил Платон, ударился макушкой о перекладину откидного верха и свалился.

Он лежал на сиденье, смотрел вверх и едва сдерживался, чтобы не расплакаться - приступы бешенства сменялись острой жалостью к себе. И вдруг произошло чудо: с жужжанием потолок машины отполз назад, и открылось горячее просторное небо! Платон тут же встал, держась за спинки передних сидений, и подставил лицо бешеному, пахнущему травами ветру.

- Подыши, Тони, - ласково разрешил Федор. - Подыши, а искупаться никак нельзя, извини. Время. С одиннадцати тридцати до двенадцати Пончик пьет пиво на террасе и обсуждает свои дела по телефону. Опоздать нельзя.

- Я буду стрелять стоя! - закричал Платон, и ему пришлось схватиться правой рукой за грудь, чтобы колотящееся в ребра сердце не вырвалось наружу и не скатилось вниз по камням к зеленоватой воде, поймавшей солнце. - Стоя, и на полном ходу! Ура! Мы победим!

Через двадцать минут, когда они въехали на центральную улицу города, Платон, конечно, иссяк. Он с трудом разлепил отяжелевшие веки, когда Федор попросил его осмотреться.

Платон честно вертел головой, пока братья, нацепившие одинаковые солнцезащитные очки, проезжали мимо гостиницы.

- Есть, - тихо заметил Веня.

- На том самом месте, - кивнул Федор и протянул дядюшке пистолет дулом вниз.

В этот момент Платон осознал безвыходность ситуации и стал вертеться активнее, внимательно рассматривая проезжающие мимо машины и людей на тротуарах.

- Спокойно, Тони, - попросил Веня. - Мы его видели. Приготовься.

- Нет, я еще не готов, - поспешно заявил Платон. - Я не могу стрелять! Никого нет рядом, никаких агентов, и потом - где здесь воздух? Где здесь тот самый чертов воздух, в который нужно целиться?!

Он с ужасом на лице стал разглядывать оружие, заглядывая в ствол и нюхая его.

- Говорил же тебе, две таблетки - это много! - прошипел Веня.

- Поздно обсуждать, - пробурчал Федор и резко развернулся на месте на сто восемьдесят градусов.

Под ужасающий скрежет тормозов братья с полминуты наблюдали в зеркальце, как их дядя, открыв рот и вытаращив глаза, подбрасывает перед собой пистолет то одной, то другой рукой.

- Тони! - прокричал сквозь ветер Федор, набирая скорость. - Что ты делаешь?

- Ты затормозил резко, я его чуть не выронил, - с облегчением выговорил Платон, поймав наконец пистолет где-то внизу живота.

- Третий столик по ходу, мужчина в желтой футболке! - сказал Веня. Приготовься. Федька сбавит скорость, но чуток.

Платон ухватил пистолет и резко встал. Он с ужасом стал высматривать террасу и столики, потом вспомнил, что это ему совсем не обязательно. Веня осторожно отвел дуло, которое уперлось ему в шею, когда Платон встал.

- Ну где же вы! - взвыл Платон, оглядываясь, и на всякий случай помахал над головой тяжелым пистолетом.

- Рано! - крикнул Федор, и почти сразу же: - Давай!

Нервы у Платона не выдержали.

- Я бухгалтер! - закричал он и выстрелил. Федор нажал на газ. Платон от рывка машины свалился и зачем-то закрыл голову руками.

- Опаньки! - сказал кто-то из племянников. Над ними с шорохом проползла крыша, закрывая небо.

Приготовившись ехать долго, Платон пытался улечься и подтянуть под себя ноги, но, к его удивлению, через три-четыре минуты машина свернула в переулок и резко остановилась.

От стоящей во дворе "Скорой" подбежали двое санитаров с носилками, открыли заднюю дверцу и стали вытаскивать Платона за ноги. Он исступленно отбивался. Он даже что-то кричал, но после вонючей марли у лица поплыл в невесомости, больше всего на свете желая, чтобы это и была смерть - сладкая, легкая, как сон, а не преддверие психушки.

С большим трудом у затихшего Платона удалось вытащить из руки пистолет. Федор протер его и выбросил в мусорный контейнер. Братья проследили, чтобы дядюшку тщательно укрыли с головой, осторожно завезли носилки в машину и сами сели по обе стороны от вспучившегося животом под простыней тела.

- Ты видел? - спросил Веня. - С одного выстрела.

Федор только кивнул, играя желваками, взял свисающую вниз руку Платона с ухоженными отполированными ногтями и пожал ее.

Через сорок две минуты "Скорая" подкатила к заброшенной взлетной полосе в полутора километрах от аэропорта, а еще через три с половиной минуты небольшой частный самолет взлетел, оставляя внизу слепящее море, прилепившиеся к выступающим скалам маленькие причудливые беседки, белые изломы прокаленных улиц и камни, камни, камни - везде у зеленой воды.

Все в белом. Потолок белый, шторы на окнах - тоже, стулья из белого пластика, белая простыня на родном животе (Платон пошевелил рукой и убедился это его пальцы на его животе), белый колпак на женщине в белом халате. На подоконнике в трехлитровой банке стоял огромный букет красных роз.

- Безвкусица, - сказал Платон.

- Что вы сказали? - склонился над его лицом колпак.

- Очень яркое пятно на стерильном фоне.

- Как вы себя чувствуете? - заботливо поинтересовался далекий женский голос.

Платону очень хотелось объяснить, как именно он себя чувствует - словно ему только что выдрали верхние и нижние коренные зубы справа, употребив для этой процедуры ударную дозу обезболивающего. Теперь щека онемела, губы справа тоже, язык плохо слушается, наркоз дошел даже до глаза - полуприкрытый, он не желал ни моргать, ни открываться пошире. А так как Платон, всю сознательную жизнь трепетно относившийся к состоянию зубов, наверняка сопротивлялся, то его пришлось привязать, или даже немножко побить, потому что пошевелиться нет никаких сил - все тело болит и ноет.

Платон открыл рот, пошевелил языком, потом решил ощупать зубы справа, но с удивлением убедился, что правая рука слушается плохо - не то что залезть в рот и все ощупать, пальцы, едва шевелятся!

- Вот видите! - многозначительно сказал женский голос. - И вы еще легко отделались!

- Меня зовут Платон Матвеевич Омолов, - кое-как произнес Платон. - А вы кто?

- А я врач-невролог, Таисия Ивановна, будем знакомы.

- Что со мной было? - решился спросить Платон.

- Микроинсульт, - с готовностью пояснила врач. - Но не беспокойтесь, вы, верно, в рубашке родились.

- Нет, - заметил Платон, - я родился абсолютно голым.

- Вот и шутите уже, это хороший признак.

- А ноги у меня не отрезаны? Я их совсем не чувствую.

- Нет, ноги в порядке. Мы еще будем повторно диагностировать причину отсутствия реакции на раздражение, - врач откинула простыню и ткнула куда-то иголкой.

- Ой! - сказал Платон.

- Вы чувствуете? - вскочила она.

- Нет, но мне страшно, когда кто-то размахивает большущей иглой в таком месте.

- Все образуется, - она закрыла простыню. - Удачей оказалось и то, что вы упали в десяти метрах от железнодорожного полотна.

- То есть, - флегматично уточнил Платон, - под поезд я не попал.

- Нет, я хотела сказать, что вы свалились на рельсы с таким грузом сверху!.. Как минимум должны быть множественные переломы, а у вас - ничего. Скорей всего у вас еще не прошел шок, постепенно реакции восстановятся. Посетителей примите? - спросила она.

Платон задумался. Последнее, что он помнил, - это машину "Скорой помощи" и странных санитаров, дерущихся с ним. Потом, оказывается, он упал у каких-то рельсов с большим грузом на себе. Нет, одному ему не разобраться.

- Приму.

Племянники ввалились шумно и весело.

- Ну, Тони, ты и здоров! - первым делом заявил Федор.

- Остаться живым после того, как на тебя хряпнулся Федька, - кивнул Вениамин.

Дальнейшая беседа привела Платона Матвеевича в состояние полнейшей отрешенности - так иногда бывало, отчаяние в нем превращалось постепенно в равнодушие, если стресс по силе своей превышал восстановительные возможности организма.