Михаил Юрьевич Лермонтов. Тайны и загадки военной службы русского офицера и поэта - Николай Васильевич Лукьянович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кроме великосветских развлечений обычным времяпровождением в офицерской среде была карточная игра. Это увлечение подробно описано в «Капитанской дочке» Пушкина, в повести «Фаталист» Лермонтова, в романе «Война и мир» Толстого и в других произведениях классиков русской литературы. В своей поэме «Тамбовская казначейша» Лермонтов отмечает, что ее главный герой штаб-ротмистр Гарин – «отцовское именье еще корнетом прокутил», после чего поддерживал свое материальное положение исключительно игрой в карты. Для определенных представителей разоряющегося дворянства и офицерства это занятие становились постоянным «промыслом», неверным, но легким и поэтому зачастую весьма привлекательным способом обогащения. Неудивительно, что вследствие этого отмечались многократные случаи шулерства, но в случае выявления таковой склонности виновного навсегда исключали из дворянского общества, а офицеров вынуждали уходить в отставку. Убийцу Лермонтова Мартынова подозревали именно в этом пороке.
Вместе с тем эти увлечения и «шалости», как было принято называть в то время различного рода экстравагантные поступки молодых офицеров, не препятствовали им свято соблюдать принципы чести и долга вплоть до падения Российской империи. Несомненная храбрость, ответственность за жизни своих солдат, военная элегантность всегда отличали многих из них, и вызывали невольное уважение у всех, кто соприкасался с ними или на поле боя, или в мирной жизни [25, с. 218]. Отсюда и их высокое положение в обществе, отсюда и неравнодушное отношение женщин, которые, по образному выражению Грибоедова, – «к военным людям так и льнут, а потому, что патриотки». Эти чувства весьма точно выразил А. А. Блок в своей поэме «Возмездие». Напомним читателям, что детство Блока прошло в казармах лейб-гвардии Гренадерского полка, поскольку его отчим Ф. Ф. Кублицкий-Пиоттух был его офицером.
…Идут, идут… Едва к закату
Придут в казармы: кто – сменять
На ранах корпию и вату,
Кто – на вечер лететь, пленять
Красавиц, щеголять крестами,
Слова небрежные ронять,
Лениво шевеля усами
Перед униженным «штрюком»,
Играя новым темляком
На алой ленточке, – как дети…
Иль, в самом деле, люди эти
Так интересны и умны?
За что они вознесены
Так высоко, за что в них вера?
В глазах любого офицера
Стоят видения войны.
На их, обычных прежде, лицах
Горят заемные огни.
Чужая жизнь свои страницы
Перевернула им. Они
Все крещены огнем и делом…
Обратим внимание на последние слова – «крещены огнем и делом». «Делом» в русской армии традиционно называлось участие в боевых действиях.
Но в обществе далеко не всегда любят тех, кто, неважно по каким причинам, занимает в нем более высокое положение. Отсюда и презрительное отношение к военным со стороны штатских или «штрюков», как их называли в офицерской среде, не столь заметное, но уже проявлявшееся во времена Лермонтова и достигшее своего апогея в конце XIX – начале XX века. С их точки зрения офицеры – это не только люди, не блистающие интеллектом (это стало уже устоявшимся штампом, вспомним полковника Скалозуба), но они еще и «цепные псы самодержавия», задача которых уничтожить «свободу» в обществе. Такие, как раньше говорили, «благоглупости», тиражировались постоянно, и только у немногих русских мыслителей хватало духу признать привилегированное положение военных естественным порядком вещей в российском государстве.
Известный русский философ К. Н. Леонтьев писал: «Хорошо нам, штатским гражданам, писать о политике и войне, позволительно нам подчас и желать даже этой войны…для пользы отчизны и даже человечества; но недаром же спокон веку ценились и чтились особенно те люди, которым выпадает на долю нести за всех нас труды, болезни и все тягости походов и подвергаться всем ужасам и опасностям битв… Военные (при всех остальных равных условиях личных), выше штатского по роли, по назначению, по призванию. При всех остальных равных условиях – в них и пользы и поэзии больше….» [26, с. 125–126]. Это мнение Леонтьева, как нам представляется, продиктовано простым обстоятельством – война требуют слитности в одно целое «слова и дела», их нельзя разорвать пополам без ущерба для воюющей стороны. Представим себе такую картину – отдано неправильное приказание в результате исполнения которого погибли тысячи солдат и офицеров, а генерал потом начинает оправдываться, что, мол, его не так поняли. Такое сложно представить в период боевых действий, поскольку приказы не должны допускать двусмысленности. Но в повседневной гражданской жизни это обычное и заурядное явление – редко у кого хватает смелости признать, что он сказал если не глупость то, по меньшей мере, неправду. Более того – сознательной ложью часто начинают кичиться и представлять ее как добродетель, забывая о том, что изолгавшееся общество, как и государство, неизбежно обречены на гибель.
Поэтому офицер должен быть немногословен, краток и точен в отдаваемых им приказаниях, особенно в период боевых действий, поскольку словом можно погубить дело, погубить людей. Именно поэтому ни одна сфера человеческой деятельности не требует такого напряжения умственных способностей как военная, выразить многое в немногом – величайшее искусство.
Сакральность слова проявлялась и в дуэльных историях, которые были распространенным явлением среди дворян и офицеров не только русской, но и многих европейских армий вплоть до XX века. Иногда, правда, возникали обстоятельства, когда дуэль была «пробочной», то есть ее участниками заранее оговаривалось, что никаких последствий, кроме «выстрела» пробки шампанского в потолок, у нее не будет.
Но оскорбление словом, если оно носило публичный характер, как правило, вело к настоящему поединку, если, конечно, не последовало извинений. В Дуэльном кодексе В. Дурасова (1912 год), являвшимся своего рода итоговым документом, регулировавшим проведение дуэлей в России, в и. 2 было зафиксировано: «Оскорбление есть посягательство на чье-либо самолюбие, достоинство или честь. Оно может быть нанесено на словах, письменно или действием». Именно угроза неизбежной расплаты за каждое обидное, пусть и нечаянно произнесенное слово, заставляла дворянина и, в первую очередь, офицера тщательно взвешивать свои слова и не допускать грубости и бестактности не только на словах, но и в мыслях. Это, конечно, не относилось к шуткам или неосторожным высказываниям, без которых невозможно нормальное человеческое общение. Поэтому каждый русский офицер обязан был так вести себя в обществе, чтобы своими действиями, словами и образом мыслей не только не совершить ничего оскорбительного, но и не допустить даже малейшего намека на это. Он должен был относиться ко всем «лицам других сословий с уважением и свое чувство собственного достоинства не должен выражать
