Михаил Юрьевич Лермонтов. Тайны и загадки военной службы русского офицера и поэта - Николай Васильевич Лукьянович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Именно поэтому запрет Александра I был повторен в рескрипте Николая I министру внутренних дел от 21 апреля 1826 года. В нем указывалось, что сокрытие любой информации по поводу членства в масонской ложе грозило «строжайшим наказанием, как государственным преступникам». Столь суровые меры были вызваны тем, что это членство не было столь безобидным, как это представляется в популярной литературе определенного направления. Известно, что задолго да польского восстания Александру I было известно о его подготовке и роли масонов в этом процессе. Упоминавшийся выше посол Франции в России граф Буальконт еще в 1822 г. писал: «Император, знавший о стремлении польского масонства в 1821 г., приказал закрыть несколько лож в Варшаве и готовил общее запрещение, в это время была перехвачена переписка между масонами Варшавы и английскими. Эта переписка, которая шла через Ригу, была такого сорта, что правительству не могла нравиться» [33].
Чернецов Г. Парад по случаю окончания военных действий в Царстве Польском 6 октября 1831 года на Царицыном лугу в Петербурге. 1832–1837 гг.
Чем как не близостью к масонам можно объяснить тот факт, что цесаревич Константин Павлович фактически не предпринял никаких мер для того, чтобы подавить мятеж в Варшаве в 1830 году. Более того, он распустил польскую армию, остававшуюся верной присяге Николаю I, и тем самым превратил восстание в полномасштабную войну. А до этого в 1826 году он настоял, чтобы его брат оставил масона графа Нессельроде на посту министра иностранных дел Российской империи.
Предположительно, в ближайшем окружении Николая I масонами были: глава корпуса жандармов граф А. X. Бенкендорф и начальник его штаба генерал Л. В. Дубельт, начальник цензурного комитета князь М. А. Дондуков-Корсаков, министр народного просвещения граф С. С. Уваров, министр двора граф В. Ф. Адлерберг и, конечно, граф К. В. Нессельроде. Учитывая, что все, даже самые мелкие решения в России, часто принимались исключительно императором, его ближайшее окружение могло легко манипулировать его действиями в выгодном для себя направлении. Принимая во внимание, что все перечисленные выше лица, в той или иной степени были связаны с зарубежными масонскими ложами, то становится понятен результат долголетнего правления Николая I: страна оказалась в полной международной изоляции, ее экономическое положение постоянно ухудшалось, миллионы рублей разворовывались или расходовались впустую.
Но все-таки, какие бы модные общественные идеи не проникали в то время в Россию из Европы, главное, что регулировало отношения внутри офицерского корпуса, а также его отношения с другими сословиями и слоями русского общества – это фундаментальные ценностные понятия долга и чести.
Долг и честь в жизни русского офицера. В своем обращении к новопроизведенным офицерам выпуска 1898 года Николаевского кавалерийского училища, то есть военно-учебного заведения которое окончил в свое время Лермонтов, его начальник – знаменитый генерал П. А. Плеве, выражая вековые традиции русского офицерства, сказал: «Бог, Царь, Родина – три слова свято помните всегда, те слова – всему основа в нашей жизни, господа». Это его суждение имело глубокое значение. Известный русский философ И. А. Ильин писал: «… Россия будет существовать, расти и цвести, если в ней воцарится дух чести, служения и верности». Такая идеология всегда была присуща русским офицерам, ее кратко и ясно выразил князь Андрей Болконский в романе «Война и мир»: «Мы – или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела».
Непоколебимая уверенность в «богоугодности» царской власти составляла основу мировоззрения русских офицеров. Они видели в особе императора не только главу государства или «отца нации», но и помазанника Божьего, чье право располагать их жизнью определялось не «мирскими установлениями», а Промыслом свыше. Для русского воина слова «государь» и «государство» не просто сводились к одному корню, но первое слово предшествовало образованию второго. Поэтому основное, что отличало офицера и дворянина от представителей других слоев общества – это принятие воинской присяги на верность государю императору [34].
Русский офицер, принявший присягу, не мог быть противником действующей власти, это было бы в высшей степени противоестественно и аморально. Декабристы на Сенатской площади в 1825 году выступили не против монарха, по крайней мере в их интерпретации для общества, а против незаконной, по их мнению, передачи трона Николаю, а не Константину. Это подчеркивает в своей книге «Русский офицерский корпус» историк С. В. Волков: «Нарушение офицером присяги расценивалось как бесчестье и не могло быть терпимо в том обществе, в котором они вращались, какими бы соображениями нарушивший присягу человек ни руководствовался». Поэтому, считает он, декабристы выбрали для своего выступления такой период в истории страны, когда прежняя присяга уже не имела силы в связи со смертью Александра I, а в отношении новой присяги возникла путаница – неясно, кому необходимо было присягать, – Константину или Николаю. В любом другом случае, вполне обоснованно отмечает Волков, «сколько-нибудь массовое участие офицеров и солдат в этой акции было бы попросту невозможным».
Такое отношение офицеров к присяге ясно показал Толстой в своем романе «Война и мир», когда Николай Ростов в эпилоге романа говорит Пьеру Безухову: «Ты говоришь, что присяга условное дело и на это я тебе скажу: что ты лучший мой друг, ты это знаешь, но, составь вы тайное общество, начни вы противодействовать правительству, какое бы оно ни было, я знаю, что мой долг повиноваться ему. И вели мне сейчас Аракчеев идти на вас с эскадроном и рубить – ни на секунду не задумаюсь и пойду. А там суди как хочешь» [35, с. 636]. Обратите внимание – присяга для русского офицера, в данном случае для Ростова, никогда не была условным понятием, как бы не пытались его убедить в обратном вестернизированные представители дворянского общества.
Полный текст воинской присяги (точнее – клятвенного обещания в соответствие со Сводом законов Российской империи) во времена Николая I гласил: «Я (фамилия, имя) обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом пред Святым Его Евангелием в том, что хочу и должен Е. И. В., своему истинному Всемилостивейшему Великому Государю императору Николаю Павловичу, Самодержцу Всероссийскому и Е. И. В. Всероссийского престола Наследнику, Его Императорскому Высочеству Великому князю Александру Николаевичу верно и нелицемерно служить и во
