Дневники русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

– Отчего же?

– Так, – коротко отрезала я… – не говорите всего, не надо… и вообще никому не говорите, что я у вас была, – сказала я и простилась.

По дороге я обдумывала все пережитое и виденное. Сдержанность Неплюева невольно напоминала мне, с какой любовью встретил меня нынче в августе о. Антоний, как, обняв меня, он назвал своею дочерью, – сколько нежности и ласки было во всем его обхождении… А этот не такой, и от него я не получила, чего мне было нужно, хотя он все-таки хотел что-то для меня сделать; впрочем, на первый раз мне бывает всегда неудача, к этому я уже привыкла, но во всяком случае я не могла удовлетвориться этим коротким разговором и всю свою надежду полагала лишь на возможное посещение этой школы.

Занятия научные я как-то оставила, и все эти дни, по утрам, читала «Что есть истина», вновь находя много сходного со своими мыслями, особенно о воспитании, о жизни современного общества… Ранее передуманное и изложенное в этой книге производило на меня, конечно, сильное впечатление.

На днях написала М. Ос. М-ову, чтобы он приехал в редакцию, мне хотелось поговорить с ним. И разговор наш был очень интересен. Он говорил мне о Льве Толстом, о его личности. Я спросила его, знаком ли он с Неплюевым?

– Как же… был у меня третьеводни (он именно так и выразился), был у меня в Царском, прощался со мной!

– А что вы думаете про его братство?

М. Ос. сомнительно покачал головой…

– Не нравится мне это; у него в школе какие-то кружки, – надзор старших за младшими, – это что-то иезуитское… Вот он меня давно зовет к себе, статьи мои там читает – я же все никак не могу собраться. И на этот раз он очень звал меня, может быть, летом соберусь… Сомнительно мне это братство. Вот и Николай Петрович В-р тот был… Например, у него для дохода существует водочный завод.

– Неужели?! – изумилась я.

– Да… я, как узнал это, говорю: как же это так, Ник. Петр., и завод-то? – тот молчит. Неплюев оправдывается тем, что дело в количестве потребления, но ведь это не оправданье.

Я слушала молча. Действительно, завод и меня сбил с толку. И больно мне стало, что нет совершенства на земле. Но М-ов был и против самого братства:

– Что это? Устроил какой-то оазис, в котором счастливы немногие. Нет, пусть он отпускает своих учеников в жизнь, пусть они действуют в обыкновенной среде…

В этом я была не согласна с М.О.: именно мне и нравилось братство, его существование даже необходимо для наглядного доказательства силы идеи. Конечно, это мое мнение применимо только к такому братству, устройство которого, по возможности, близко к идеалу; насколько же приближается к нему братство Неплюева – не знаю.

село Устье, 3 июня

После более чем двухмесячного перерыва – снова берусь за перо. Возвращусь к тому времени, – это для меня необходимо, так как в эти дни со мной произошло что-то странное.

Я все время, с конца февраля, читала каждое утро по главе из книги Неплюева; это доставляло мне какое-то особое ощущение: я читала критику всей нашей жизни, некоторые страницы которой дышат такой искренностью, такой беспощадной правдой, что невольно вырывалось рыдание и сильнее чувствовалась вся неправда жизни, вся сила горя современного человечества… Тогда же на курсах я получила письмо и сразу догадалась, что это от М.П. Мя-вой – почерк был женский, незнакомый. Прочла… все письмо было написано так, как именно надо было написать: каждое слово, казалось, сказано было от сердца, и в то же время – осторожно, точно с тайной мыслью, чтобы я как-нибудь не исказила его смысла и не обиделась бы. Уже с первой странички письма чувствовалось, что пишет человек незаурядный; только традиционное начало «многоуважаемая Е.А.» и конец «готовая к услугам» напоминали об уступках автора некоторым избитым «формам вежливости». В конце письма она говорила: «Я хотела бы иметь волшебные очки, чтобы посмотреть на вас, когда это письмо будет в руках ваших. Может быть, вы будете недовольны?..» Я читала в коридоре у стола, за которым завтракают слушательницы, и привычка владеть собой при посторонних – заставила меня прочесть все, не выражая ровно никаких чувств на лице; но, придя домой, я невольно задумалась: что отвечать мне на это письмо, полное любви и деликатности? Я всем сердцем оценила его, но… на ответ у меня не находилось слов. Заговорил «практический разум» (не кантовский, конечно, а житейский), холодное, критическое отношение и выработанное жизнью недоверие к людям. Передо мной встали такие соображения: а сколько ей лет? – Если она молоденькая энтузиастка, розовая девочка лет 18-ти, которая пишет мне так под влиянием слов Неплюева, из интереса просто познакомиться с курсисткой? что ж может оказаться у нас общего? и не принесет ли ей скорее вред, чем пользу, знакомство со мной, потому что тогда она узнает, что в жизни не одни радости, а не сталкиваясь с такими, как я, она может пожить долее в тишине душевной? А если она окажется с крайне узкими взглядами на жизнь и людей – тогда мне только больнее будет разочарование в ней… Слова же Неплюева и простое соображение, что этот пожилой, знающий людей человек не стал бы рекомендовать мне неподходящую особу – как-то на этот раз не действовали на меня: он мог ошибиться, мало ли что бывает… И так я находилась в нерешимости: рассудок не дозволял и рука не поднималась написать то, что подсказывало сердце. И больно мне было это сознание, что я, которая всю жизнь искала человека, увидевши впервые человеческое отношение – уже не могу откликнуться на него, потому что уже не верю людям.

Судьбе угодно было вывести меня из этого затруднения, но да не допустит она более именно таких выходов, потому что известие было уже слишком ужасно…

Пока я стояла у печки и раздумывала – раздался звонок, ко мне в комнату вошла Наташа – экономка С.П. Ж-вой и, поздоровавшись со мной, передала от нее конфеты. Я заметила, что она чем-то смущена или расстроена. После двух-трех незначительных фраз она прямо объяснила цель своего прихода: «Знаете ли, какое у нас горе? Николай Николаевич застрелился…» – Не может быть?! – воскликнула я. – «Нет, правда… в ночь на 13 марта… ведь знаете ли, он перевелся в Екатеринослав, уехал в январе и вот теперь»…

Насколько я могла узнать от этой милой простой барышни – еще очень юной и неопытной – Н.Н. в последнее время часто задумывался, грустил, хотя по временам бывал очень весел; страшно скучая в