Затворник - Сергей Волков

— Если так, то брат прав! — сказал Рассветнику Коршун — Без тебя мы в походе точно пропадем. С ыканцами справимся как-нибудь, но не с нечистыми… Ты нам там нужен, а если Клинок против них даже не надеется выстоять, то правда — что ему тут делать?

— Ты к тому же сам знаешь, брат, как меня к ним тянет! Может быть, оно нам будет на руку. — с каким-то злорадным предвкушением проговорил Клинок.

— А я, может как раз этого и боюсь. Как бы оно самое ИХ к тебе не притянуло в недобрый час! — сказал Рассветник. — А ты, Пила, как? С нами?

— Да, конечно с вами!

— И я тоже! — сказал Хвост — Куда брат, туда и я!

— И ты поедешь? — спросил Пила.

— Шутишь, что ли! Конечно! Кто ж за тобой там еще присмотрит! Думаешь, зачем я сюда с самого Горюченского скакал! Ты — мой последний родич, я тебя беречь должен! К тому же вам разведчики позарез нужны, я так понимаю.

— А ты что, разведчик? — спросил Коршун.

— А то кто же! Мы с честным боярином Беркутом прыгали к бенахам через Хребет, наверное, семью семь раз! Нас там уже в лицо знали, только за своих принимали всегда! — Хвост рассмеялся.

— А в горах где был?

— В Белом Ущелье, в Туманах, в Голосах, в Горле, в Одиноком. Когда в ополчении еще был, то стояли лагерем под Ясным Перевалом, потом штурмовали его, а потом зимовал на самом перевале, там и Беркут меня в свой отряд взял.

— Бывалый ты, я смотрю. — сказал Коршун. — Раз так, то тлично. Слышал, брат-Рассветник! Такой и правда пригодится!

— Хорошо. — сказал предводитель — Пойду к Смирнонраву, скажу, что нас пятеро.

Коней пообещали дать на всех, а с оружием оказалось сложнее. Во всем городе было не достать даже лишнего ножика — что хоть как-то годилось в оружие, то уже давно разобрали. Хвост не отчаялся. Он взял у Пилы нож, пошел и выстрогал себе из полена колотушку. Лучше, чем ничего.

— А в первом бою добуду что-нибудь посерьезнее! — сказал Хвост — Мне сказали, у табунщиков оружия пруд-пруди. Даст Небо, они и со мной поделятся!

Копий не было ни у кого из компании. Решили сделать колья. Раздобыли четыре жерди по полтора обхвата и обожгли на костре посреди заднего двора.

— Как хоть с ним обращаться? — спросил Пила, примеряя кол в руках.

— Бери, да тыкай острием в ыкуна, а проще — в лошадь, если он верхом. — сказал Хвостворту — А если будем пешие против них стоять, то упираешь тупым концом в землю — вот так вот — и держишь. Он, если дурак, то сам напорется!

Пока так готовились в поход, пришло время и для ужина. На струг снова начали подтягиваться вереницы всадников с обоих берегов.

— Ну пойдемте, братья! — сказал Рассветник — Княгиня нас звала на ужин, так уважим хозяйку!

Для Пилы ужин в «богатой» гостинице в Новой Дубраве был до сих пор верхом роскошества. И теперь, попав на пир, во дворец владыки огромной страны, он не на шутку растерялся, робел и шарахался от всякого резкого шума. Хвостворту напротив, от оказанного ему почета (давно и вполне заслуженного по его мнению) преисполнился такой гордости, будто сам лично уже перебил своими руками всю каганскую рать, и в честь его одного устроили этот прием. Хвост держался так, словно прибавил росту на целых две головы, а на плечах у него вместо потрепанной безрукавки висело княжеское облачение, все в золоте и драгоценных камнях. Коршуну пиры в княжеских и боярских теремах разных городов были привычны, и не казались чудом из чудес. Рассветник с князем за одним столом уже сиживал — со Смирнонравом в Засемьдырске. Княжеский «терем» там был не больше, чем у иного зажиточного крестьянина, а на столе обычно стояли хлеб и пшенка с салом. Но Рассветник никакой разницы между нынешним пиршеством и тогдашними словно не замечал, а в Стройне, кажется, видел хозяйку дома, предложившую разделить с ним ужин — не меньше, но и не больше. О том, как судил про все вокруг Клинок, по его неизменной мине догадаться было невозможно.

Пока собирались и рассаживались гости, прислуга разливала питье и разносила яства, к которым пока никто не притрагивался. Возле входа, в левом углу столовой, негромко играли пятеро музыкантов. Обычно для пиров на Струге их приходило до полусотни, но даже из музыкантов большая часть ушли в поход с Мудрым, и ни один не вернулся. Рядом с ними сидели на длинной лавке вдоль стены двенадцать девушек и пели песни. Певицы с музыкантами смолкли, встали и поклонились до земли, когда в зал вошел Смирнонрав. Гости за столами поднялись со скамей.

— Светлому князю почет, и лучшее место! — прокричал от головного стола Мореход.

— Слава светлому князю! Слава! Слава! — закричали вокруг вразнобой.

— Флафа-а-а-а-а-а!!! — вопил Хвостворту под ухом у Пилы. Сам Пила тоже попробовал что-то прокричать, но вышло у него так неловко и невпопад, что он тут же осекся, и больше не выкрикивал сегодня никаких кличей.

Смирнонрав, кажется чуть смущенный от такого приветствия, поспешил попросить всех садиться, и сам проследовал на свое место во главе столовой. Люди чуть притихли. Снова зазвучала музыка. Девушки продолжили песню, неторопливую и спокойную, как тихая речка в песчаных берегах.

Зал все наполнялся. Слуги с подносами сновали взад-вперед, и на столах уже не оставалось места от гусей, дичи, поросят и кур, жаренных на огне или запеченных в печи с картошкой и зеленью, или тушеных в сметане, от рыбы, белой и красной, от солений и грибов, скороспелых фруктов, медов, пирогов и подлив, от драгоценных блюд, чаш и кубков. Не было на столах только хлеба. И по-прежнему никто из гостей не притрагивался к еде. Миротворцев, кроме тех, кто собирались завтра в поле, в столовой почти не было — на ужин в честь тайного похода пригласили лишь самых важных бояр. Скала тоже не показывался — то ли его не позвали, то ли он сам не явился, в досаде от бесчестия на совете.

За спиной у Смирнонрава появился мальчик, и несколько раз звонко ударил в серебряное било. Столовая начала затихать, гомон десятков голосов перешел в мерный приглушенный гул. Пила понял, что пришло время для некой церемонии.

Через главные двери в зал вошла Стройна, одетая в красное платье с золотым шитьем по подолу и рукавам. На груди и плечах княгини было то же золотое ожерелье в шесть цепей. Следом за ней две девушки несли на подносе большую круглую чашу из серебра с золотой насечкой.

Пройдя в тишине через столовую, Стройна приняла чашу у служанок, и с поклоном подала ее Смирнонраву.

— Тебе, светлый князь, — сказала она — и всем, кто идет биться за наш город и за нашу землю, поклон от нас, почет и слава!

Смирнонрав, положив правую руку на сердце, поклонился княгине в ответ, взял чашу, поднял ее, пригубил вино, и передал направо Месяцу, второму воеводе полка. Месяц отпил глоток, и передал дальше, сидевший справа от него боярин сделал то же. Пока чаша шла по кругу, служанки подносили князю теплые пшеничные хлебы, и Смирнонрав, разламывая их, передавал половины столам направо и налево. Стройна стояла подле князя, лицом обернувшись к залу.