На петле времени - Дмитрий Барабаш

Рассказчик, от лица которого ведется повествование, совершенно неожиданно и для себя, и для читателя в ходе мистической инициации просыпается, получает опыт осмысленной жизни. Его проводником в новый мир, паче всякого чаяния, становится главный герой произведения. Так находит объяснение прозвище «черный ангел», которым в первых строках поэмы его награждает автор.

Инициация (а это трудно назвать иначе) повествователя происходит без какой-либо подготовки, предуведомлений, как-то буднично. Речь, судя по тексту, идет именно о гностической традиции и для автора, очевидно трезвомыслящего и далекого от эзотерики, этот опыт остается чем-то необъясненным, до конца не переработанным, неосвоенным.

Впрочем, это обыденное недоумение вновь обращенного: что делать с открывшимся знанием, будто пришедшим из ниоткуда, но тем не менее переживаемым достовернее, убедительнее и предметнее, чем собственное существование? Нам новый опыт автора и рассказчика (в поэме они часто сливаются) именно этим и интересен – немного наивной (а другой и быть не может) попыткой описать словами неизъяснимое.

Понимание (это вернее, чем слово «знание») описывается автором так:

Не вдаваясь в хитрые детали,

я скажу лишь, что за пять минут

я узнал так много, что едва ли

сто веков в свои кресты вожмут…

Не в земной и не в телесной власти

рассказать о той бескрайней силе,

но пытаться буду бесконечно

хоть в золе, хоть в слякотной могиле.

Здесь рассказчик только начинает понимать, что и он сам является проводником сокровенного знания, что оно уже растет в нем и ищет выхода, поскольку внутреннее стремление к всеохватывающей и всеосознающей жизни и есть частица того внутреннего напряжения, витальности, которая составляет движущую силу Вселенной, ведущую ее от первозданного хаоса к высшему порядку, к Абсолюту, не только мыслимому, но и, возможно, достигаемому на восхождении по бесконечной лестнице вверх. С этим знанием следует и стоит жить.

ПИТЕР

цикл стихотворений

Hasta La Vista

Москва похожа на мишень,ужа, сужающего кольца.Брожу нелепый, как женьшень,вдоль патриаршего болотца.Я – корень жизни и добра.Я – плод гармонии и света.Я – росчерк легкого пера,избранник вечного сюжета.Я по Садовым, по Тверскимношу свое спасенье людям,как шестикрылый серафим —ободран, пьян и ликом чуден.Я, как раздавленный комар,на лобовом стекле таксистамелькаю в бликах встречных фар.Аста ла виста.

Скорый

Между Питером и Москвойя покачивал головой,околачивал языкоми проглатывал кадыкомржавых станций ржаную пыль,бесполезных полей ковыль,безучастных домов глазаи прохожих, идущих зато ли водкой, а то ли хлебомпо инерции между небоми работой, в которой смысламеньше, чем заключают числадней прожитых на белом свете,разве что народились дети,чтобы в очереди за хлебом,затеряться под тем же небом.Грустно жить ничего не знача,не создав, не найдя, но плачапо несбывшимся, по далекимпоездам, пролетевшим в Питер.Жизнь – спектакль,в котором зрительне участвует, зная ценуна билеты в любую сцену;за ответы на все вопросы,за несбывшиеся прогнозы.Между Питером и Москвойя покачиваю головой.Я как в кресле сижу качалке,как болванчик на пресс-папье,как пушинка на скорлупе.

Первый

Он видел мир потешным, как игру,чертил границы, раздвигая страны,и прививал гусиному перувкус русской речи и татарской брани.Он сочинял уставы, строил мирпо правилам своей задорной воли,из лени, вшей, лаптей и пряных дыррождая Русь, в ее великом слове.Он первый плотник, первый генерал.Он первый рекрут, первый из тиранов.Он сам себя Россией муштровали строил в камне город ураганов.Ни уркаганов, ни чумных воров,Ни лапотников, стибривших калоши.Как ни крути, гроза для дураков —Был Петр Первый все-таки хороший.

Сэлинджер

Стержень жал.Авторучки ломалодну за другой,перемазался пастой,махая бейсбольной битой,чем-то рассерженный,поругавшись с чужой женой,не сермяжною правдой,а хваткой железной,Сэлинджерполз, как тень от елкиползет под кремлевской стеной,дрожью ржи к Селигеру —Сырдарьей по Онежскойстерляджи.

Привокзальное

Мысли уходят, как поезда с Казанского вокзала,и катятся из Москвы неведомо, блядь, куда.Главное, что из Москвы, которая откромсалаот жизни моей кусок, размазала и слизала.Буфетный томатный сок – из рельсового металла.Мысли уходят вглубьсерых трущоб и просек,мимо московских труби подзаборных мосек.Волга, Урал, Сибирькрутят мои колеса.Как же прекрасна ширь,сколько в ней купороса.

Времяхранилище

Петербург Пушкина,Петербург Гоголя,Петербург Достоевского,Петербург Мандельштама —что-то есть общее,что-то есть большее,Петербург словно оконная рамав крепостной стене.В нём жизнь течёт по каналам и рекаминаче, чем жизнь протекает во вне.Петербург – это дно колодца,из которого видно солнцев самом пасмурном дне.Прямота его линий, касаясь ртавыправляет улыбки.Если здесь выживают улитки —то это церковные купола.Петербург – это каменная плита,это балтийского моряопресневелая, чёрная вода.Из ниоткуда и в никудатекут по квадрату его года,то к сенату, то к эрмитажу,то к летнему саду.Петербург Грибоедова:– Кого везёте, откедова?Всадника медногоне страшны копыта, страшна рука.Не протекает междугранитных границ река,а бьётся, качая солнцеили луну, вода.Петербург – это времяхранилище,это той воды хранилище,в которую снова можно войтивсегда.

Петроградская пыль

Я – петербургская пыль.По-другому и мыслить нельзямежду дворцовых стен.Я – петроградский туман.Я – чёрные хлопья дыма,идущие словно снег,ложащиеся на снегс Онеги, с великих нег,обузданных пятернёйзавязанных в узел реки мачтовою соснойпродетый в небесный парус,чтоб землю вращать по кругуза пыльюпылинкойПитер

200 лет спустя

Солнце в сметане.Сияньем востока – на Снежеть.В русском стакане,граненом петровской прямой,кружится медленно мелкая снежная нежить,волны седые играют когтистой кормой.Топи засохнут когда-нибудь, выцветет хвоя,желтым песком захлебнется глазастая Русь.В пестром кафтане восточносибирского кроя,с уткой пекинской под ручку какой-нибудь гусьвыйдет на дюну вальяжно и, щурясь, заметит:– Где тут те реки, леса те, поля те, теля?Жизнь продолжается.Люди как малые детина каруселикосели, русели, смуглели,как на планете,названье которой Земля.

Первая глава

Что ты?

Кто ты?

Где ты?

Куда?

Я хочу быть тем, что появилось в мире, где ничего нет.

Я хочу быть тем, чем отличается этот мир от мира, в котором ничего нет.

Я хочу быть всем, чем отличается этот мир от мира, в котором ничего нет.

Я хочу быть тем, что не может не быть, потому что, как только оно перестанет быть, воцарится мир, в котором ничего нет.

Но не может быть мира, в котором ничего нет. Поскольку я могу его себе представить, а он не может себе позволить представить меня.

Сколько таких миров, отличающихся от мира, в котором ничего нет?

Сколько таких миров являющихся всем чего нет в мире, в котором ничего нет?

Один.

Но в этом одном мире – собрание всех отличий от мира, в котором ничего нет.

Являюсь ли я этим миром? Вопрос, на который постоянно ищу ответ.

Или я одна из вариаций в собрании отличий этого мира от мира, в котором ничего нет?

Что ты?

Кто ты?

Где ты?

Куда?