На петле времени - Дмитрий Барабаш

Капуста

Может быть, не туда я пускаю жизнь?Может быть, не так расплетаю сети?Если время ползет, как прозрачный слизень,истекая нежностью в белом свете,по листу капусты, в росе зарниц,в перепонках слуха, как тот хрусталик,зародившийся в красном тепле глазници увидевший мир расписным как Палех.Лопоухий глобус, за ним другой.По шеренге длинной – носами в темя.И ряды, прогнувшиеся дугой,огибая землю, смыкают время.Разорвать бы мне тот капустный круг,землянично-солнечный и зеленый,на один единственный сердца стук.Так подсолнух мысли глядит на звук,им самим когда-то произнесенный.

Иероглиф

вставьте мне древки в глазаваших знамен полосатыхподнимите мне векикак некогда целинунаколите мне картусвоих континентоввождей усатыхтак чтобы мог я вместитьсто эпохв один бликв один мигв иероглиф ушедший ко дну

Прогулка с Данте

Когда тебя какой-нибудь Вергилий,или Дуранте,или Моисей,однажды поведет по той дороге,где встретишь всех, кто мыслил, как живых.Живых настолько, что обратно «как»вернет тебя к тому, где жил, не знаяо вечной жизни.Вот когда тебя,за руку взяв иль буквой зацепивза лацкан уха, поведут туда —ты будешь видеть и себя другого,живущего в пустых календарях,насущный хлеб свой добывая всуеи растворяя мысли в словарях.Ты будешь видеть все, и знать, и ведать,и править тем, что где-то вдалеке,в пыли межзвездной мыслимо едва ли…Но ни дай Бог, вернувшись в бренный мир,в угоду страсти что-нибудь поправитьв том бесконечном зареве любви.

Стража

Не слишком ли притихли дикари?Вкуснее стали свиньи и коровы,чем человечинка? И, что ни говори,войн стало меньше.Может быть, готовыони познать основы бытияи, колыбель земную пересилив,помыслить дальше, чем могла свояживая плоть вести, глаза разинувна все, что можно взять, отнять, скопить,сглотнув слюну и навострив ладони,и поняли, что мыслить – значит житьне по строке, записанной в законеземном ли, Божьем? Мыслить – значит жить,сверяясь с камертонами гармоний,где ты лишь луч, которому творитьдоверено. И нет задачи кроме,как видя свет – вливаться в этот свет.Но лишь едва заметив непроглядность —лететь туда. Единственный завет.Любовь, дарящая тот самый рай, ту радость,в которой наши детские грехисмешны, как двойки, вырванные с корнем,как те низы, прослойки и верхи,и что еще из прошлого мы помним.Так думал рыцарь, глядя на людей,устав смирять их остриями взгляда.Он был готов вступиться за детейпротив других таких же, вороватокрадущихся вдоль призрачных границ,мечтающих дорваться и добитьсяземных наград и славы, чтобы ницпред ними все изволили склониться.Он понимал, затишье – новый стильвсе тех же игрищ, только нынче силапереместилась из упругих мышцв текучесть хитрости и склизколживость ила.Он мог одним крылом весь этот сбродсмести с лица измученной планеты,но твердо знал – борьба с животным зломбессмысленна и не сулит победы.Так кто же я? Зачем я так силен?Когда не вправе изменить теченьеполков, царей, обветренных знамени прочих прелестей земного очертенья?Что теплится тревожно за спиной?Какое слово и какое дело?Я здесь поставлен каменной стеной,чтоб эта жизнь в ту жизнь войти не смела.

Чародей

Созревшие звезды истекают соком,к рукам винодела – чернильная сладость.Как вены на белом зрачке – из-под скатерти,где не осталосьни нас, ни стола, ни земли, ни Вселенной.Как здорово все, что здесь было, мечталось!Как время над вечностью – тлен над нетленнымвеличьем мгновений живых поднималось.Как звезды, созревшие, капали сокомв кувшин чародея, прослывшего Богом,все сказки, все сны воплощавшего в яви.Созвездья качаются в сточной канавеи ядом искрятся на лезвие бритвы,кроящей шинельную нежность молитвы.Потом на заплаты не хватит зарплаты,на нитку с иголкой, наперсток с брильянтом,на рыцаря в стали и женщину с бантом.

Голый король

Прозрев от крика детскоготолпа вопила: гол!На короля, одетогов невидимый камзол.И никуда не деться мнеот правоты людской,вживаясь в стены фресками,сливаясь с их тоской.Но я храню молчаниеи, слыша детский крик,немею от отчаянья,к которому привык.

Демон

А если все что есть —он самое и есть?Он сам себя и ест.Он сам себя и дышит.Он сам себе поети письма ночью пишето том, что он сидитодин, не зная гдемо.Сердит и нелюдим,как лермонтовский Демон.Тут без Тамары как?Тамарка без Кавказа?Казалось бы – пустяк,а мысль, она – зараза.Начнется с запятойИ длится всем на свете.И никакой чертой!И ни в какие клети!

Быть собой?

И придут другие – те, кто

Не боятся быть собой…

Здесь и так уже каждыйдавно стал только собой.Ищет нищих созвучийсо своей несказанной судьбой.Ищет, правда, лениво:есть – так есть, нет – так нет, – все равноПотребители пива —презирают сухое вино.Что им боги и строки,пронзившие время насквозь.Лишь бы пелось, как елось.Лишь бы сме́лось, пока не смело́сь.Много ль надо отваги —не думай, не слушай,плыви по рассеянной влагеросы, по бермудам травыизумрудной.

Законы трения

Я с детства изучал законы тренияс друзьями, не любившими меня,за то, что напишу стихотворения,не помня никого и не виня.Они, как будто знали все о даляхгрядущих лесопарковых времен,о де́ньгах, женах, войнах и медалях,которые накосим и пожнем.Так жмут снежок горячие ладоши.Сочится между пальцами вода.И я, надев блестящие калоши,иду по солнцу утреннего льда.

Кто там?

Этот сорт винограда должен засохнуть на ветке.Подсласти мне губы сухим янтарным вином,подари прядь солнца с виска нимфетки.Не бывает цветным немое кино.Черно-белым, как ночью —оправдана меланхолия.То ли – я, что мыслилось и жило́сь?Те ли – гроздья, те ли – розги терновыеи радость козья?В непролазном временикто там пьет бургундское, видя в зеркалеили сквозьмое отражение?

Возвращенцы

Гадай по ромашке: быть или не быть?Так быть или не быть,обрывай лепесткии желтое рыльце поглаживай пальцем.Думать – не думать, любить – не любить,какая, в принципе, разница?Лепестятся страницы.Словосмешение.Если бы языкивыдавались по группе крови,выкалывались на предплечье,вбивались в солдатский жетон,писались зеленкой на пятке…И правда ль, что этот сонне терпит обратки?Не кто ли оттуда сюда?Или все мы туда-сюда,как хоккеисты в настольной игре,крутимся на спицах,ежимся на столе.прячемся по столицам.

Душеловка

Представь, случайность обретает плоть,способную на выбор и анализпоследствий выборов, желаний поборотьжелания, которые казалисьосуществимыми.Как ей по всем путямпройти и уберечься от потери?Одну откроешь, а другие двери —защелкнутся.Назад – а там замок!Соблазнов много – выбирай любые.Ах, если б знал тогда.Ах, если б мог сейчас.Ах, если б только каждому по вере.Тогда бы я.Тогда бы мы.Тогда…А что тогда? – Распахнуты все двери.Все те же небо, солнце и вода.Все те же топи и все те же мели.

Косяк

Нам достался косяк,о котором расскажут легенды.Мы в проем занесли только ногу.Мы видим порог.Ведь бывает и так —от случайных прозрений к итогусможет редкий босяксделать шаги успеет войти.Мы меняли эпохи,седея в незримом движенье.Занесли только ногу.И вот, оглянувшись назад,видим там отраженье свое,молодое, ей-богу,даже зубы на месте.И в жилах как будто течетеще синяя кровь —не окрашена черной разлукой,и надежды маячат, и девочки машут в окно,и улыбки застыли, как будто смеются над скукойнаших выжатых тел,потерявшихся где-то давно.

Кредо

Допустим, мысль выпустила словона волю вольную. Или отец,книг начитавшись,дочери созревшейсказал: иди-ка поблядуй, пока не надоест.Родитель мудр, но хитростям егоне сбыться никогда.Когда бы мысль одна,когда бы он один на целом свете,когда бы всё с нуля —тогда бы дети,тогда б слова росли, как в первый раз.Придется начинать ни с этого начала.С начала не начать. Начало отзвучало,как воля вольная. И воля не вольна.Вы говорите: новая война?Пойди тут поблядуй!Здесь даже перемены,и те – наперечет.Не то что блядь – комармеж ними не проколетголодным хоботкомстеклянный обруч сна.Два слова босиком гуляли у окнапо утренней росе, по лезвиям травы,как в детстве языком порежешься бывало.Болезненный порез. Резное покрывалов осколках ранних солнц.Мысль отпускает словона вольные хлеба:– Ступай, корми, плодись.Как хочешь, так и лги.Чем хочешь, тем и меряй,какою хочешь мерой.Короче, жизнь как жизнь,хоть заразись холерой,хоть оспой, хоть влюбись.Не сходится опять.Как жить с такой оглядкой —не помня, помнить все,что было до тебя.Хоть пьянствуй, хоть колись,хоть по кустам украдкой…Но вот же рядом – жизнь.Она – сама собойтечет, цветет, рождается и вянет,гуляет свадьбы, на поминках пьет.Чего ж еще-то?С чем ты не согласен?И кто ты? Чёрт?Ты исчезаешь в масседеталей, но и те в тебе наперечёт.В любой из них, как в стопке пыльных книг,как в хрустале, как в гранях зазеркалия,твой черный лик, твой белый воротник,как между пальцев заводная талия —твое танго – губительный бокалвсего один глоток, пригубленный овал.Деталей, как песка, строй, что придет на ум:вокзал, аэродром, метро, Метро́пль, ГУМ,таинственный отель – глазастый Метропо́ль,Лубянки честный и открытый профиль,как гастроном на первом этаже,и воронки́ в подземном гараже,и метроном, качающий ужезаточенным, как молния по небу.Петру, Борису, Дмитрию и Глебу.Эге-ге-гей, родная сторона!Ты как дробинка в жопе у слона.Когда я возвращаюсь к прежним мыслямиз темноты грядущим в суету,порез травинки чувствуя во рту,и стайки украинских проститутокнапротив Думы, где в любое время сутокя находил смирение уму,когда пускал себя на волю страстии разбирал на винтики и части,раздаривал на лобызанья телтак искренно, что даже не потел.Но власти нам и здесь сказали: здрасьте!У бренных тел совсем другой удел.У нас еще запас не оскудел великих дел.Куда еще пустить пастись слова?Быть может в те же коридоры власти?Но в этой топке быстрые дрована первый слог. Второй, конечно, будетс изнанки шарика на ёлке у Кремля.Пока он цел, в нем кружится земляпо выверенной Кеплером орбите.Так снится мне, так снилось дяде Вите,седому дворнику, который не метёт,поскольку и ходить уже не может —настолько стар… Но водку всё же пьет.Что тот, что этот шар,в любом на свете шарероятся все шарывсех мыслимых орбит,и даже в тех шарах,которыми карбид,с водой соприкасаясь,пенит небо.И рифма тут как тут:«в тени кариатид».Мысль слово отпускает погулять.Отец пинками гонит дочку-блядь.Я сам себя стараюсь обзадорить,вторыми вторить, первыми пердолить,людьми блудить, горами городить,из городов выцеживая нежностьраспутных девок, купленных за грош.Куда еще ты, слово, заведешь,в какие вековые дебри бреда?У мысли есть творительное кредо:слова бросать на ветер, говорить.слова бросать на ветер, говорить.

Идущие по небу вниз головой