На петле времени - Дмитрий Барабаш

Обратная речь

Вот и дождь прошел в конце января.Купола, как зонтики над страной.Бьются капли грустные, говоря,что творят недоброе за стеной.Речь течет обратно: урлы-курлы.Солнце свет сливает, как водосток,и хвостами по небу журавлинеумело пятятся на восток,где багрянец зарева под луной,словно смотрит строго бельмесый глазна страну, которую ты со мнойпровожаешь ласково в оный раз.Все пройдет, любимая, как дожди,как дрожит под поездом твердь земли.Ты прижмись теплее и расскажи,как мы жили в сказочной той дали,где леса не сохли, росли хлеба,где красавиц юных в уме не счесть,где за кромкой света искал тебя,не надеясь даже и выжить здесь.

Игра

Я сам с собой —над шахматной доской.Один – за черных, а другой – за белых,играем с беспросветною тоскойв людей живых и безупречно целых.И, надо ж так, задумалась игра,что взятые фигуры вновь родятся,и, кажется, доска уже кругла,и ничего паршивцы не боятся.

Пограничная собака

Л.А. Аннинскому

Пограничная собакамежду небом и землейне испытывает страха,зная, что и свой – не свой.Эта странная граница,этот острый горизонт:сбоку тонкая страница,разрезающая фронтотражения и яви,пустоты и красоты.Пограничники не вправепрятать голову в кусты!Что же делать, если морес небом вместе по ночамподнимает, словно горы,волны к солнечным лучам?Что же делать, если пенабьется в берег с облаков?Разве можно только веритьв прелесть наших берегов?

Отыгрыш

Почти нешуточная драма —француз, безумие, дуэль.Как свет на холст киноэкрана,ложились тени на постель,на силуэт в свечном испуге,на женский всхлип и вьюги вой.Из-за кулис, ломая руки,кто потешался над собой?С улыбкой левого прищура,сурово целя правый глаз,наш вечный гений, мальчик Шурагероя вел в последний раз.Он видел точно – песня спета,куплет – в куплет, строка – в строку.И дальше этого поэтане примечают наверху.Он доиграл земную драму,отмерив ямбом жизни срок.Как лучше выйти? – Через даму.И раствориться как дымок.Пускай потом земля гадает,как зная все про страсть и пыл,он роль до пули доиграет.Герой, которого убил.

Кыргызская стрекоза

Поэзия – это самый дурной и неудобный способ

выражать свои мысли.

Пушкин… как киргиз, пел вместо того, чтобы говорить.

Как все срастается на плоскости —сюжет расчерчен по прямым.Какой кошмар – в преклонном возрастепочувствовать себя Толстым.Давно пора играть с объемами,вплетать в пространственный узорэпохи с пестрыми коронамивосходом выкрашенных гор.Земля из трубочки горошинойлетит в замыслимую дальсреди травы, давно некошенойи узнаваемой едва ль.А тут все плоскости да плоскости.Сижу, шинкую колбасу.Какой кошмар – в преклонном возрастевозненавидеть стрекозу.

Россия

Я, как живой среди живущих,не оставаясь в сторонеот войн, идущих и грядущих,стараюсь думать о стране,с которой сросся языками,ноздрями, пальцами корней,на ощупь – грязными руками,вживаясь до последних дней.Стране растерянной, простудной,тиранозавровой, шальной,мечтающей о встрече суднойс рукой божественно-стальной.Все остальные страхи мимопроносятся, как тени туч.Ты потому непобедима,что враг твой жалок и ползуч.

Кома

Ты в коме, друг мой милый, ты в коме.И жаль, что не слышит никто нас, кромепера, рисующего на рулонебумагимыслей нездешних дрожь.Ты в коме, милый друг, ты в коме —и потому еще живешь.

О вечной жизни

Жизнь вечная даруется душе.И вот представь, – душа твоя однаждыОкажется не просто в неглиже,А наизнанку вывернутой дважды.И свет не тот, который видел глаз,И тьма не та, которая казалась.И никого… И ничего… от насТех, на земле, здесь больше не осталось.

Повторения

Я не боюсь повторов.Пусть потомвсе то же повторят,как повторяю и я сейчас.Пусть каждый новый голосокрасит свет.Пусть повторится свет.Я не боюсь повторов.Они сильней, чем времени узда.Они не терпят храмов и притворов,им тесен мир, случившийся уже.И потому я не боюсь повторов.Я не боюсь приставок сладких «лже».Пусть списком бесконечных приговоровжизнь будет длиться, вториться, расти.И нету зол, способных повторенье прервать.Из одного стихотворенья,из капли света можно воссоздатьвсе бывшие,все вечные творенья.

Турецкий чай

Пока я в турке чай варил —мои турчанки постарели.Опять идти на Измаил?Вы что, сдурели, в самом деле?Так путать эти времена,как будто только что приплылиискать какого-то руна.Пока турчанки чай варили.В Египте вызрело зерно,смешалось с горечью и солью.Какое, черт возьми, руно?Взмывали паруса по взморью.Пока в Египте кофе зрел,турчанки также чай варили.Израиль, Измаил горел,от крови варвары хмелели.Носами тыкались в пески,напарываясь дном на скалы,не заплывая за буйки,где ходят по морю кошмары,меняя шкурки для эпох:то мрак, то лед, то пламень серный,то над землей не добрый Бог,а зверь какой-то иноверный,стальная длань других планет,конец, представить только, Света!..– Как должен вывернуться свет,чтобы себе представить это?А так, все было как всегда —турчанки, чай, турецкий кофе.Среди песка и скал вода,луна в оливковом сиропе.

Между двух гробов

Был озадачен Моисейна сорок лет вопросом:Куда ему со сворой всей,ободранной и бо́сой,готовой даже то украсть,чего в помине нет?Что значит здесь добро и страсть,огонь и белый свет?Куда вести толпу рабов,а главное – зачемметаться между двух гробови двух похожих стен?Пускай плодятся, пусть пасутовец и шерсть прядут.Задача не разбить сосуд,не проронить минутв пустые поиски чудес,дающих задармапрекрасных жен, пшеницы вес,покоя и ума.

История

История. Подзорная трубаповернута, показывая глазукартинку, где пестрящая толпапри уменьшеньи сплющивает массудо серости шинельного пятна.История не терпит точных хроник(нельзя увидеть истину со дна) и требует участья посторонних,завременных, и лучше если за пространственных взирателей.Чем дальше – тем точнее.Но где ж их взять? И пишут, как умея,ее на свой, подобострастный ладтатарин, немец, русский, два евреядля вечной славы и земных наград.История. Я с этой бабой в ссоре.Куда ни глянь – то пудра, то подвох.С ней даже Пушкин нахлебался горяи про Петра закончить в срок не смог.

История. Она на всех одна.Но каждый видит только то, что хочет,что выгодно, что не достать со дна(не донырнуть). И страстный почерк прочитзабвение, венчающее смерть.Зачем нам знать, что правых нет и битых,что зло с добром, как зеркало с лицом.И кто кому на самом деле корчиткакие роли, кто кого венцомили колечком нимба наделяет?Чем лучше бить, началом иль концом,ведь что из них есть что – никто не знает.Порой мне кажется, что серое пятноумеет думать. Масса, как одноживое существо. И, с точки зренья массы,пусть черепашьим ходом – миг за век —добро и зло меняются местами.И полумесяцы становятся крестами,кресты растут до сатанинских звезд.Чревоугодия сменяются на пост,а пост на тост. Священными местамименяется буддистский храм любвис аскетами; рубцуют до крови себя плетьмипо обнаженным спинам.И вновь отец соперничает с сыномза первенство. И кто ж из них первей?Тот был вчера, а этот стал сегодня.Кто впереди? И если преисподнястрашнее неба, то зачем пути,из праха начинаясь, в нем же вянут…И вечный поиск признаков души,напутствие: ступай и не греши,и тяжесть черепа на руку оперши,в сомнениях теряться не устанут,как мячик теннисный, пока не канет в аут,за ту черту, где правды нет и лжи.За ту мечту, где будут хорошии ласковы встречающие предки?Невыносимее, чем жить в грудинной клетке,помыслить о бессмертии людском.Тут пульса стук сродни секундной стрелке,таинственней летающей тарелкиудары рифмы по роялю вен.Календари, долготы и широты —когда бы Моцарт положил на ноты,сорвались бы с линеек и орбит.И прошлое Иванушкой из лукапустилось бы в неведомую даль.И хронологий круговая скукаразвеялась как пьяная печаль.Нет ничего в божественном порядкезагадочного. Мы играем в пряткии видим прошлое линованным в квадрат.На будущее хмуримся сердито,так, словно там яйцо с иглой зарыто.Кому-то – ад кромешный. А кому-то —любой каприз и золота два пуда.Как шулера заламываем карты,помеченные праведной рукой,лишь бы не видеть крап: никто другойземной судьбой давно не управляет.Историю тасуем, как хотим,чтоб завтра сдать в угоду аппетита.Сердечный тик и так неотвратим,и дверь наверх по-прежнему открыта.

Капуста