Империи песка - Дэвид У. Болл

Он давно чувствовал: раб хочет что-то ему сказать. Несколько раз он едва удерживался, чтобы не спросить напрямую. Нет, так нельзя. Когда Люфти дозреет, сам скажет. И вот дозрел.

– Говори.

– Прости меня за прямоту, но есть одна женщина… – (Опять пауза.) – Словом, господин, когда мы вернемся с верблюдами, я бы очень… я бы очень хотел получить твое согласие на… – Люфти снова откашлялся. – Господин, если ты соблаговолишь позволить мне…

– Что именно?

– Жениться! – выпалил Люфти. – Жениться на ней, господин. Я очень хочу стать ее мужем.

– Что это за женщина? О ком ты говоришь?

– Прости, я не назвал ее имени. Ее зовут Шади. Она из эхена Мано Биски.

– Шади! – Мусса несколько раз видел эту женщину. Симпатичная. Улыбчивая. – Хочешь на ней жениться? Так женись, Люфти, если столь сильно этого хочешь.

– Мне нельзя поступать, как желаю я, господин. Я должен поступать, как желаешь ты.

– Что касается этой женщины, мое желание совпадает с твоим.

– Господин, ты очень добр, – забубнил Люфти. – Да изольет на тебя Аллах свою всегдашнюю благодать! Господин, за невесту надо уплатить калым – четыре козы. – Подумав, Люфти увеличил размер платы. – Пять коз.

В обязанность Муссы входила уплата калыма за невесту своего раба, а в дальнейшем – обеспечение новой семьи всем необходимым.

– Хорошо, пусть будет пять коз, – согласился Мусса.

– Хозяин, еще и овец добавить надо. Скажем… три овцы.

– Что-нибудь еще? – с улыбкой спросил Мусса.

– Нет, господин, больше ничего. Пять коз и пять овец. Это все, совсем все. И пять отрезов хлопчатобумажной ткани. Больше ничего. Заплатить больше было бы бессовестно. А еще лучше шесть отрезов. Ведь она такая же рабыня, как я, зато она станет ценным приобретением для твоего эхена.

И вновь Мусса кивнул в знак согласия. Люфти пританцовывал от радости, расплескивая чай на угли. Угли шипели, и от костра поднималось облачко пара.

– Ой, господин, прости меня ради Аллаха! Мне это только сейчас пришло в голову.

– Люфти, твои мысли становятся все дороже. Что-нибудь еще?

В священную обязанность Люфти входила защита имущества Муссы. Рабу надлежало следить, чтобы ничего не портилось и не тратилось понапрасну. Но в случае с его невестой не все обстояло так просто.

– Видишь ли, Мастан из эхена Затаба Меля… он тоже сватается к Шади. Я не хочу осложнять дело. Я лишь хочу, чтобы все решилось в мою пользу. Господин, если добавить верблюда, это было бы…

– Слишком много, – твердо произнес Мусса.

– Вот-вот, – торопливо поддакнул Люфти. – И я подумал, что слишком много. А если седло? Это было бы идеально.

Мусса вздохнул. Седло стоило недорого. Невеста Люфти становилась ему кем-то вроде невестки, и плата за нее повышалась.

– Отлично. Но на этом твои просьбы заканчиваются.

Мусса испытал всегдашнюю неловкость, когда его общение с Люфти переходило в плоскость отношений хозяина и раба. Он и подумать не мог, что ему придется нести подобную ответственность за другого человека, особенно за человека, который на десять лет его старше. А может, на пятнадцать или даже на двадцать? Мусса ни разу не видел лица Люфти и потому ничего не мог сказать о возрасте раба. Зато Люфти обладал такими знаниями о Сахаре, которые ему самому не приобрести и за всю жизнь.

Когда Муссе было всего четырнадцать, он отправился с аменокалем в Иделес. Люфти тогда принадлежал другому знатному туарегу, проявлявшему полное небрежение к своему рабу. Ни одежда, ни условия жизни не соответствовали мало-мальски человеческому уровню и были намного хуже того, что заслуживал Люфти. Ему велели приготовить и подать именитым гостям чай. Глаза всех собравшихся были устремлены на аменокаля, за исключением глаз раба. Он высоко держал чайник, наполняя стаканы для церемониального чаепития, а сам осторожно поглядывал на молодого парня из кель-рела, лицо которого еще оставалось открытым. Парень вел себя учтиво, и лицо у него было добрым. Мусса считался своеобразной диковиной, и о нем еще до появления в этом лагере говорили все: знать, вассалы и рабы. Ведь он был сыном французского варвара, летавшего на воздушном шаре, и Серены, сестры аменокаля. Люфти смотрел, нет ли у Муссы по шести пальцев на ногах, ибо ходили слухи о шестипалости варваров. К великому облегчению, Люфти убедился, что туарегская кровь взяла верх и пальцев на ногах только пять. Во всем остальном парень не отличался от чистокровных туарегов. Люфти поддался импульсивному желанию и отрезал кончик уха у верблюда Муссы, который стреноженным стоял возле палатки. По туарегскому закону, такой поступок имел лишь один исход: раб, причинивший ущерб имуществу знатного туарега, становился его собственностью.

Уловка Люфти быстро раскрылась, и у Муссы появился раб.

– Он мне не нужен, – выслушав новость, без обиняков заявил Мусса аменокалю и прежнему владельцу.

Ему еще только раба не хватало! Жизнь Муссы и так была трудной, чтобы еще взваливать на себя ответственность за другого человека. Он насмотрелся на рабов и знал, как нелегко управляться с ними. Для хозяев они были кем-то вроде детей, требующих присмотра и заботы. Мусса был слишком молод, чтобы обзаводиться детьми.

– Мусса, у тебя нет выбора! – с непривычной резкостью ответил племяннику аменокаль. – Он твой. Таков закон.

– В таком случае, повелитель, это плохой закон, – возразил Мусса.

– Ты пока ходишь с открытым лицом и не умеешь правильно писать на нашем языке, но уже считаешь себя вправе обсуждать закон. – Эль-Хадж Ахмед вздохнул. – Получить раба таким образом – это честь. Теперь он принадлежит тебе. Возражения не принимаются.

– Хорошо. – Мусса не стал спорить. – Если он мой, тогда я отпускаю его на свободу. Немедленно.

– Я запрещаю эту глупость! – громко возразил аменокаль. – Изволь дождаться, пока тебе не исполнится хотя бы восемнадцать, и тогда берись переписывать человеческие законы и законы ихаггаренов. Тогда, но никак не раньше, можешь тешить свое безумие. А сейчас попридержи язык. Это твой вассал.

Так Мусса стал хозяином раба.

Люфти отличался беззаботным и покладистым характером и гордился своим положением бузу, как называли раба, путешествующего вместе с хозяином. Это было более высокое положение, чем у обычного иклана, выполнявшего всю тяжелую и непривлекательную работу по дому. Люфти считал себя не столько рабом, сколько кель-ахаггаром – человеком с плато Ахаггар. Он носил тагельмуст, жил в хозяйском шатре и странствовал по пустыне, выполняя распоряжения хозяина. Впереди маячила перспектива в один прекрасный день сделаться свободным человеком и стать имрадом – вассалом, которому разрешено держать свой скот и да, иметь своих рабов. Но он не спешил. Люфти был доволен. Он имел лучшего хозяина на всем Ахаггаре, даже если сам хозяин этого не знал.