Современная японская новелла 1945–1978 - Осаму Дадзай

В тот момент она напоминала мать, горюющую над мертвым ребенком. Конечно, мать она только нам, своим детям, но если учесть срок жизни на земле, то она уже как бы и тебе стала матерью.

Та, что была «тайной сожительницей» некоего мужчины и не решалась показаться при свете дня, теперь, по прошествии многих лет, словно превратилась в мать, открыто оплакивающую этого мужчину. Право же, какая ирония судьбы! Вместе с тем становится понятен весь ужас женской доли. И еще, вероятно, приходит в голову мысль о преображающей силе времени…

— Наму Амида-буцу, наму Амида-буцу…

Незаметно подошедший настоятель, который уже успел переодеться в рясу, остановившись позади Исаку, бормотал слова призыва к Будде.

Монолог Исаку, обращенный к отцу, прервался.

— За вами пришла машина, — сказал настоятель.

Дом Тэйдзи Китахары находился в десяти минутах езды от храма Итинэн-дзи по дороге Аоумэ-мати, ведущей на запад. Сразу же за воротами, за стеной из черных железных листов, был разбит великолепный сад с искусственными горками, цветущими деревьями, прудом, где виднелись разбросанные там и сям валуны. Человек в элегантном кимоно, что, стоя у кромки пруда, задавал корм карпам, и был Китахара-сан собственной персоной.

Правая половина виллы, достойная эпитета «роскошная», представляла собой недавно отстроенное жилое помещение в современном стиле, а в левой половине располагались оставшиеся без изменения старые хозяйственные постройки с белеными стенами и крытые черепицей.

— Как видите, дом совсем обветшал, и вот мы его сейчас перестраиваем — сначала одну половину, потом другую, — пояснил Китахара, когда они оказались у двери в прихожую. Затем он провел Исаку в новую гостиную.

— Простите за столь неожиданное посещение, — извинился Исаку, когда они обменивались визитными карточками. На карточке Исаку не было указано ни должности, ни рода занятий, а у Китахары значилось: «Синва, акционерное общество по строительству электрифицированных линий связи в ведении Японской телеграфно-телефонной корпорации. Директор-распорядитель». Сколько же ему могло быть лет? Редеющие серебристые волосы Китахары были аккуратно расчесаны на пробор, лицо смуглое. Массивные плечи и грудь придавали его грузной фигуре внушительность.

— Я решился приехать, узнав у настоятеля храма Итинэн-дзи, что вы доводитесь родственником Ёсиюки Такаминэ, — начал разговор Исаку.

— Да, я его племянник. Точнее, моя мать была второй, младшей, сестрой дядюшки Ёсиюки.

— Ах, вот оно что!.. — Голос Исаку прозвучал громче, чем обычно. Встретиться с человеком, который состоял с Ёсиюки в таком близком родстве, был его племянником, — какая неожиданная удача!

— Здорова ли ваша матушка?

— Она скончалась уже лет десять тому назад. Ну, а вы, я слыхал, приехали сюда, чтобы навести справки о дядюшке Ёсиюки. Для дела?..

— Прошу прощенья, что не сказал об этом раньше. Видите ли, я, собственно, сын Ёсиюки. Моя мать когда-то пользовалась его вниманием…

— Вот как?..

На сей раз настал черед Китахары удивленно возвысить голос. Исаку продолжал.

— Я делаю такое неожиданное заявление, что вы, возможно, не поверите мне на слово, поэтому извольте взглянуть сюда…

Исаку вытащил из сумки, которую принес с собой, книгу и, открыв на странице, заложенной закладкой, передал Китахаре. Это была объемистая книга страниц в пятьсот, озаглавленная «История медицинского общества города М.» и снабженная прямо-таки великолепными иллюстрациями.

— В начале главы под названием «Расцвет муниципальной больницы М.» имеется краткая биография и послужной список Ёсиюки Такаминэ; в самом конце есть фраза, касающаяся отношений между Ёсиюки и мною.

Китахара бегло просмотрел главу, состоявшую из четырех страниц, и несколько более внимательно вчитался в указанную Исаку «самую последнюю фразу». Там стояли рядом имена Ёсиюки Такаминэ и Исаку Симуры с соответствующей, должно быть, пометкой, что они приходятся друг другу отцом и сыном.

— Да, я видел, все правильно, — с какой-то патетической интонацией сказал Китахара, неторопливо передавая книгу Исаку. — И все же какое странное родство!..

Слова «странное родство» в устах Китахары прозвучали с неподдельным чувством — без того саркастического оттенка, с каким их обычно употребляют в обществе.

— Что же получается, Симура-сан? Раз мы с вами дети родных брата и сестры, то, стало быть, доводимся друг другу двоюродными братьями!..

— Выходит, так, — в некотором замешательстве ответил Исаку.

Хотя перед тем он узнал, что Китахара является племянником его отца, Ёсиюки, ему по рассеянности и в голову не пришло, что таким образом он сам тоже состоит в определенном родстве с этим человеком. Тут Китахара, который был, видимо, на несколько лет младше Исаку, оказался, можно сказать, намного сообразительней.

— Между прочим, — как ни в чем не бывало продолжал Китахара, обращаясь к смущенному Исаку, — хотя то, что я сейчас скажу, похоже на запоздалое представление акций к погашению, но когда вы только входили в ворота и я впервые увидел ваше лицо, мне показалось, что идет покойный мой старший брат. Я был потрясен до глубины души. Лицом вы очень схожи с моим братом.

— Да, но, право же…

— Все-таки кровь свое берет. Страшное дело кровь!

В тоне Китахары снова появились патетические нотки.

— Верно, страшное дело — кровь, — согласился Исаку.

«Но то страшное свойство крови, о котором говорите вы, и то страшное свойство крови, о котором говорю я, наполнены принципиально различным смыслом, — подумал он. — Страшное свойство крови, которое имеете в виду вы, заключается, вероятно, лишь в том, что у двоюродных братьев, почти никогда не сталкивавшихся в жизни, так похожи лица; то же страшное свойство крови, о котором говорю я, подразумевает узы между незаконнорожденным ребенком и его отцом. Когда-то, в силу кровной связи, приходилось всячески отрицать существование таких уз, а сейчас, в силу той же самой кровной связи, я пытаюсь сердцем принять и полюбить человека, „являющегося моим отцом“. Все это творит кровь. Кровь диктует людям законы, и она же управляет судьбой индивидуума. Вот что подразумеваю я под „страшными узами крови“».

Однако вслух Исаку сказал другое.

— В книге, которую я вам только что показал, о родине Ёсиюки написано лишь одно — «префектура Яманаси». Окончив медицинский факультет Токийского университета, он стал заведовать муниципальной больницей в городке М. на Хоккайдо, а дальнейшая судьба отца известна мне понаслышке, от матери, которая редко рассказывала об этом. Мне бы хотелось узнать все, что можно: в какой семье и в какой среде воспитывался Ёсиюки, какой характер был у него в детстве, какие любопытные случаи происходили с ним в средней и повышенной школе, — словом, я хочу составить более подробное представление о Ёсиюки Такаминэ, каким он был в жизни и каким запомнился знавшим его людям. Интересуюсь я, должно быть, потому, что в последнее время, — наверное, тут сказывается возраст, — меня стал особенно занимать вопрос о том, как человек проходит свой жизненный путь.

— Я прекрасно вас понимаю…

Китахара энергично кивнул головой.

Однако он располагал лишь очень незначительными сведениями из тех, что представляли интерес для Исаку, и это было вполне естественно. Как явствовало из его рассказа, оба младших брата Ёсиюки умерли в раннем возрасте, на третьем десятке; четверо его младших сестер переехали в семьи мужей, и сейчас их уже не было на свете. Если бы Ёсиюки, родившийся в 1881 году, был сейчас жив, ему бы в нынешнем году исполнилось девяносто четыре года. Принимая по внимание такие даты, смерть его младших сестер представлялась вполне закономерной. К тому же, если верить книге, такой уж Ёсиюки был человек, что, уехав двадцати семи лет на Хоккайдо, он ни разу с тех пор не навестил родные края. Ведь в начале века на Хоккайдо, превратившемся в развивающийся район, было слишком мало врачей; к тому же Ёсиюки таким молодым, всего двадцати семи лет, занял пост заведующего городской больницей — наверняка он был преисполнен честолюбивыми стремлениями и сознанием важности порученной ему миссии. Вполне возможно и то, что ему не нравились обремененные старинными традициями, обычаями и условностями сложные отношения между людьми в провинциальных семьях. Может быть, дело было еще и в том, что зажиточный род Ёсиюки, которому принадлежала большая винокурня и глава которого исстари являлся старостой трех окрестных деревень, ко времени, когда юноша собрался уезжать на Хоккайдо, оказался на грани разорения. Фактически тогда уже и в помине не было ни земель, ни усадьбы, которые давно перешли в другие руки. Значит, правильнее было бы сказать, что не Ёсиюки покинул свою родину, а наоборот, сам он оказался всеми покинут. Исаку вспомнился жалкий вид заброшенной, обветшалой могилы рода Такаминэ при храме Итинэн-дзи.