Йомсвикинг - Бьёрн Андреас Булл-Хансен

– Возможно, я молод, – сказал я. – Но знаю, как у женщин появляются дети.

Бьёрн кашлянул:

– Да. Ты знаешь.

Он раскрыл руку. Между большим и указательным пальцем он держал кристалл. Я видел такие и раньше, но они не были настолько гладкими и так хорошо отшлифованными, как этот. Бьёрн подержал его перед глазами.

– Видишь его, брат? Знаешь, что это за камень?

– Нет.

– Это солнечный камень. Если держать его в направлении солнца, вот так… Он поднес его к одному глазу и прикрыл второй. – По нему можно определить курс в море.

– Ты собираешься уехать отсюда?

– Вместе с тобой, Торстейн. Как только сойдет лед, мы возьмем шнеку и уплывем.

– А как же Торгунна?

– Она поедет с нами.

Я отпустил копыто и выпрямился. Бьёрн по-прежнему держал кристалл перед собой, я взял его в руки и направил на свет, пробивающийся сквозь окна конюшни. Я ничего не увидел сквозь камень, было ощущение, что смотришь сквозь мутное стекло.

– Я убежал из Норвегии, – медленно произнес я. – Мне пришлось бежать от Олава. А теперь ты предлагаешь уехать и отсюда?

Бьёрн открыл дверь в стойло и вошел внутрь. Вингур фыркнул и боком перешел к стене, ему не нравились чужаки. Фенрир вел себя иначе, он кружился вокруг ног Бьёрна, ластился к нему, а Бьёрн, обычно с радостью чесавший его, казалось, в этот раз не обращал на пса никакого внимания.

– Я слышал об одной стране, – сказал Бьёрн. – На другой стороне моря. Западнее Гренландии. Рассказывают, что там уже поселились исландцы. Им очень нужны такие люди, как ты. Торстейн, ты бы мог строить и продавать корабли. Ты бы стал богатым. А мы с Торгунной…

– Земля на западе? – Я сделал шаг навстречу ему. – Нет никаких земель западнее Гренландии.

– Один человек из страны фризов говорил, что бывал там. Он называл эту страну Винланд. Он показывал мне топор с головкой из черного камня, который ему дал в той стране какой-то разрисованный человек, одетый в тюленью шкуру. Они выращивают виноград на склонах, как это делают внизу на юге. И там живут женщины. – Бьёрн бросил на меня беглый взгляд, посмотрел на меня украдкой. – Красивые женщины, Торстейн.

– Не знаю, Бьёрн. Звучит как сказка.

– Торгунна этому верит.

Я положил руку на спину жеребенка и погладил его шерстку. Она была пушистая, над копытами виднелись носочки, и мне приходилось постоянно счищать с них навоз.

– А что, если она не поедет? Если она передумает?

– Она носит моего ребенка, Торстейн. Она не может не поехать. Через одно или два полнолуния ее живот уже станет большим и мы не сможем больше скрывать.

– Вагн придет в ярость, Бьёрн. Если он поймет, что это ты… Он забьет тебя до смерти.

– Я знаю это, братишка. Я не дурак. Поэтому мы и должны уехать.

– Но лед еще долго продержится.

– Будем надеяться, что весна будет ранней. – Бьёрн вышел из стойла и прикрыл за собой дверь.

Я остался стоять с Вингуром и слышал, как стихают шаги брата на дворе. Я выглянул в окошко, увидел кружащиеся снежинки, почувствовал дым костра, разжигаемого на склоне. Бьёрн всегда был рассудительнее меня. Почему он так поступил? Нам было хорошо здесь. Крыша над головой, еда на столе. Я швырнул копытный нож. Вингур фыркнул и снова прижался к стене, его большие глаза были широко раскрыты.

24

Огонь и железо

Однажды Один говорил с людьми и предложил нам взять все, что мы пожелаем в жизни. Он поведал, что день нашей смерти был предопределен еще до нашего рождения и мы никак не можем изменить судьбу, мы можем лишь прожить ту жизнь, которая нам уготована, целиком и полностью. В чертоги Вальхаллы трусы и подлецы не попадут. Там, как утверждают старики, есть лишь место для воинов. Но слово «воин» молодые не понимают. Они представляют себе человека на поле боя, закованного в доспехи, с оружием в руках. Но воин – это намного больше. Тот, кто сам кует свою судьбу, не полагаясь лишь на помощь богов, вот кто может считаться воином. Когда я оглядываюсь назад, вспоминая жизнь в Йомсборге, я понимаю, что Бьёрн был бóльшим воином, чем я. У него была женщина, которая ждала ребенка. Он мог запросто исчезнуть под покровом ночи, воспользовавшись лыжами, скрывшись за холмами, и никто никогда не нашел бы его. Но у него были другие планы. Каждый день он спускался в гавань, я видел его с укрепления, там он наблюдал за рекой и озером. Я же ничего не делал. Дни протекали мирно, и я старался много не думать о судьбе брата. Меня одолевало уныние. Днем я был занят большей частью своими обязанностями и занятиями, а вечером, когда все собирались в длинном доме… Казалось, темнота, царившая внутри дома, поглощала меня, а ветер, залетавший через дымовое отверстие, вдувал холод прямо мне в душу. Бьёрн не обращал на меня внимания, он замечал лишь сидевших рядом ним и постоянно что-то чинил. Он наточил наконечники стрел и пришил их накрепко к поясу жилой. Он вырезал рыболовные крючки из кости и натер трута, сам сделал мешочек и тоже прикрепил его к поясу. Я понимал, чем он был занят. Он готовился покинуть Йомсборг, но отправляться в одиночку он не собирался. Иногда он поглядывал на меня, как будто желал удостовериться, понимаю ли я, что происходит. Скоро сошел снег, и нам пора было отправляться в путь.

Мое обучение у Ульфара Крестьянина подходило к концу, в последний день он повел меня на море. Там мы долго простояли, опираясь на топоры и обозревая ледяной покров. За нашими спинами виднелось низкое зимнее солнце, а наши тени были такими неестественно длинными, что казалось, будто мы были двумя великанами. Крестьянин никогда не был многословен, но то, что он сказал мне тогда, стоило того, чтобы прислушаться.

– Это лето было спокойным, – начал он. – Осень тоже. Нас не призывали на сражения. Такого раньше не было. Каждое лето, Торстейн. Каждое лето мы уходили в поход.

Я кивнул:

– Так заведено у йомсвикингов.

Крестьянин посмотрел на меня, у него вырвался короткий смешок, а потом он сложил свои огромные ручищи на топорище и снова посмотрел на ледяную равнину, уходившую вдаль.

– Почетно убивать ради золота и серебра, Торстейн? Поделись, что думаешь.

Я не торопился с ответом. Но для Ульфара и молчание было ответом.

– Ты прав, мальчик. Никакой чести в этом нет.