Кампучийские хроники - Виктор Притула

Никогда не следует говорить о других людях и тайных делах. Кроме того, в разговоре всегда нужно следить за реакцией собеседника».

(Ямамото Цунэтомо — «Хагакурэ»)

До полудня оставался ещё час, когда где-то рядом прогремел взрыв. Мы ехали по мосту через какую-то речку. «Ладу» окатило фонтаном воды. Муй побледнел, если только это сравнение применимо к его лицу цвета кофе со сливками, и, вцепившись в руль, рванул вперёд. Пашка вскочил, ничего со сна не соображая.

— Шеф…

— Кажется, ****ец! — сказал я.

«Вот и весь прикол — танец или смертьИли я спасён или мне горетьНа моём пути черная дыраУ моей мечты выцвели глаза

На моём пути чёрная дыраНа моей любви красная росаВот и мой прикол — танец или смертьВот и я спасён, вот и мне лететь»

«Лада» перескакивает через мост и как вкопанная замирает на краю дороги. Не ударь Муй по тормозам, мы тут же остались бы без колес. Дорожное полотно — сплошные воронки.

Позади надрывается клаксон «лендровера». Он остался на другом берегу.

Ноги у меня не слушаются. Однако заставляю вывалиться на земную твердь, чтобы оценить ситуацию. С той стороны моста высыпала из «лендровера» моя «гвардия». Рты у всех до ушей. Им весело. Чёрт побери, им весело! Показывают пальцами в сторону реки. Смотрю на речку и ничего не могу понять. Воды не видно. Вся поверхность покрыта серебром рыбьей чешуи. Кто же так посеребрил речку? А вот и он, местный маг. Метрах в ста от нас вниз по течению стоит боец Вьетнамской народной армии с плетёной корзиной, которую он через несколько минут наполнит глушённой рыбой. На земле «калаш» и подсумок с гранатами. Ему, кажется, тоже очень весело.

Внезапно передо мной вырастает Муй, озабоченно разглядывая колёса машины. Колёса, слава Богу, пока целы.

А вот и Павел. Кажется, он спросонья не успел ничего понять.

— Живём, Пашка! ****ец отменяется!

Глава пятая

«Я не буду пить вьетнамскую водку!»

В начале 80-х Вьетнам оставался одной из беднейших стран мира. Обескровленная десятилетиям войн экономика деградировала, а военные расходы продолжали расти. Содержать в Кампучии более чем стотысячный корпус было нелегко. Поэтому на линиях коммуникаций подразделения ВНА должны были сами добывать себе пропитание. Неудивительно, что несколько вьетнамских солдат, осуществлявших охрану моста через эту злополучную речку, глушили рыбу подручными боеприпасами.

Так что нам с одной стороны очень повезло, что взрывное устройство не было лимонкой. Хотя, вряд ли вьетнамцы стали бы рисковать такими осколочными «игрушками».

Переехав через мост, «лендровер» останавливается возле «Лады». Мои «гвардейцы» просят закурить. Достаю новую пачку «555», а заодно и бутылку водки «Луа мой».

Стресс надо снять водкой. Она тёплая и противная.

«Гвардейцы» смотрят на меня почти с ужасом.

Пить в такую жару водку в начале одиннадцатого!

В другое время Павлик тоже отказался бы от водки, но сейчас он пьёт. Давится, но пьёт. Запиваем кокосовым соком.

Сомарин на моё предложение выпить отвечает решительным отказом. «Я не буду пить вьетнамскую водку!».

С чего бы это мы вдруг стали такие патриотичные? А другой водки у меня нет. И шотландского виски тоже.

— Потерпи до ближайшей харчевни, мон шер ами, там разживёмся самогоном или пальмовым пивом на худой конец.

Упоминание о харчевне вызывает прилив доблести у моих «гвардейцев».

Вьетнамский солдат собирает рыбу в реке. А мы трогаемся дальше.

«Говорят, что самурай должен избегать большого количества сакэ, чрезмерной гордости и великой роскоши. Ведь когда человек несчастен, у него нет повода для беспокойства, но когда у него появляется надежда, эти три соблазна снова становятся опасными. Посмотри, как живут люди. Когда дела у них идут хорошо, их одолевает гордость, и они становятся сумасбродами. Поэтому, если в молодости судьба не благоволит человеку, в этом нет ничего плохого. Такой человек часто сталкивается с трудностями, и у него складывается сильный характер. Если же перед лицом невзгод человек начинает хандрить, он ни к чему не пригоден».

(Ямамото Цунэтомо «Хагакурэ»)

«Возвращение к Ангкор-вату» (Второй фрагмент)

«Мы хотели попасть в Баттамбанг засветло и поэтому, пока не кончился асфальт, мчались с приличной для этих мест скоростью — 60 километров в час. Асфальт кончился перед Кампонгчнангом…

Полпотово воинство, никогда не отличавшееся бережным отношением к творениям рук человеческих, при бегстве рвало минами асфальт через каждые полтора-два метра. В итоге — изрытая воронками лента шоссе № 5 и практически ни одного целого моста.

— Представьте себе тысячи километров разрушенных дорог, сотни взорванных мостов, уничтоженный автомобильный парк, — говорил мне Кхун Чи, министр транспорта Народной Республики Кампучии. — Представьте себе пришедшие в негодность портовые сооружения и затопленные суда; представьте себе десятки заржавевших паровозов и заросшие лианами и бамбуком железнодорожные пути — тогда вы поймете, с чего нам пришлось начинать восстановление транспортного хозяйства страны.

За три года мы полностью отремонтировали шоссе № 1, связывающее Пномпень с Хошимином. Без дорог немыслимо развитие транспорта. Сегодня уже функционирует железная дорога между Кампонгсаомом, Пномпенем и Баттамбангом. С помощью советских специалистов мы наладили работу двух важнейших портов страны. Но все же основным в Кампучии остается автомобильный транспорт. Сейчас главное — это дороги…

…Наш шофер Муй притормаживает „Ладу“, чтобы пропустить груженный щебенкой ЗИЛ. Шоссе в этом месте идет по дамбе. На обочине кучи щебня. Рабочие засыпают им воронки. Грейдер ровняет щебень, который затем заливают горячим битумом. По шоколадным спинам дорожных рабочих струится пот: сверху палит солнце, снизу пышет расплавленный битум.

Первое колесо мы сменили в полдень, отъехав от Кампонгчнанга километров тридцать.

— Лучше бы это случилось до Кампонгчнанга, — сетовал Муй, — тогда в городе мы смогли бы залатать баллон. Еще два прокола — и мы застрянем на дороге.

— Ты хочешь навлечь неприятности? — рассердился Сомарин. — Теперь того и гляди полетит кардан.

Муй обиделся.

— Кардан не полетит, — сказал он, вытирая пот со лба. — „Лада“ — крепкая машина.