На сопках маньчжурии - Павел Далецкий

По шоссе пехотным порядком идет полк. Куда? На усмирение?!

И тревожно, и радостно. Такое чувство, что все можно сделать…

За границей — Ленин. Будет создана партия, спаянная великой мыслью, великой волей, единая и единственная боевая партия пролетариата. Будет, будет, несмотря на все происки врагов.

И вагоны подтверждали, отстукивая колесами: будет, и скоро, будет, и скоро!

Сошел на полустанке. Пологие холмы, покрытые лесом, проселок вьется между холмами. Огляделся… Железнодорожный служащий вышел из станционного домика. Мужик в лаптях и белых штанах стоит около мешка… Великолепное чувство: ты ушел от преследователей, запутал следы, прощайте, господа жандармы, Саратовский и Чучил!

На Грифцове серый в белую полоску костюм, панама, в руке чемодан… Кто он? Помещик, а быть может, важный молодой чиновник губернатора, прибывший в уезд по особому поручению?

От полустанка до местечка три версты. Две извозчичьи брички ждут пассажиров.

— Пожалуйте, господин хороший!

— Эй, пане, проше сюда!

Грифцов сел, возница, не спрашивая, куда ехать, взмахнул кнутом, бричка покатила, пыль серым хвостом потянулась по ветру.

Местечко не хуже и не лучше других местечек. Главная улица вымощена булыжником, есть кирпичные дома. И кирпичные дома, и хаты выбелены. И на всем пыль: на кустах акации, на каштанах, на земле, — и в этой пыли тонут ноги людей и животных.

Возница подвез к хате, у которой окна и двери обведены синим и толстые глиняные ступени ведут в прохладные сени. Тут ведра с водой и приятно пахнет чистым человеческим жильем.

— Вы хозяин? — спросил Грифцов седого мужчину.

— А как же… я…

— Я от вашего папаши из Подольска привез письмо…

Хозяин ответил то, что должен был ответить. Значит, все в порядке. Почти у цели!

— Когда же вы думаете?

— А задерживать не будем… Может быть, еще и сегодня. Чего покушать, попить желаете?

Грифцов пожелал покушать и попить.

— Можно предложить пану, или, что то же, господину, яичницу на сале… творог, молоко… — Хозяин говорил приятным, благозвучным голосом. Икон в хате не было, но в переднем углу, на столе, покрытом красной скатеркой, лежало большое евангелие.

Из соседней комнаты вышла хозяйка.

Неожиданно для Грифцова она была очень молода; по возрасту она годилась хозяину в дочери, ходила мягко, босиком, ноги были маленькие, красивые, руки и лицо загорели.

— Вот приготовь им яишенку и творожку.

Пока хозяйка готовила яишенку, хозяин расстелил на столе свежую скатерть, большими ломтями нарезал хлеб…

— Вот я говорил пану, — сказал хозяин жене, когда она принесла сковороду, — что, может быть, еще и сегодня… Как ты думаешь, пойдет сегодня в Жвании Якименко?

Хозяйка подняла брови:

— Якименко же третьего дня ходил, не видела, чтоб вернулся.

— А я вот схожу, узнаю…

Надел шапку, взял посошок и вышел.

— Молоко очень холодное, пейте, — пригласила хозяйка, села на лавку и стала в упор смотреть на гостя.

Что-то не нравилось Грифцову в этой хате. То ли, что было чересчур чисто, то ли, что не было детей, то ли, что хозяин говорил чересчур благообразно, а хозяйка была для него чересчур молода.

В Киеве его предупредили: человек надежный, — полиция с него хорошо получает и смотрит на все сквозь пальцы.

— Вы что же икон не повесили? — улыбнулся Грифцов.

— А вот не повесили, — серьезно, не отвечая на улыбку, отозвалась женщина.

— А евангелие ведь лежит?..

— А как же. Без него нет жизни… Вот и проезжим помогаем. А почему? Деньги? Конечно, от денег в хозяйстве никто не откажется… а помогаем потому, что сказано: стучи — и отворится…

Она говорила таким же ровным, благостным голосом, как и ее муж, но глаза выдавали ее: слишком они были горячие и жадные. Как такая женщина могла быть женой старого человека? Впрочем, в сектантстве своя страсти…

Хозяин вернулся, когда Грифцов пил холодное молоко с черным хлебом и слушал слова хозяйки о том, что пусть пан пьет и кушает совершенно спокойно: сюда никто из стражников никогда не заходит… Такой уж порядок, что они сюда не заходят…

— Якименко не вернулся, — сообщил хозяин, поставил в угол посошок и сел на скамью. — Поведет пана Янэк…

— А вот я бы пану не так посоветовала… Пусть дождался бы Якименки.

Женщина мягким, красивым движением поправила косынку на голове и стала собирать со стола.

— Пустое! — отозвался хозяин. — Пусть пан не думает, что это что-нибудь для пана значит. И тот и другой контрабандисты такие, что пан пройдет с ними через границу, как игла через мешок.

План наметили такой: под вечер к дому подъедет извозчик и отвезет Грифцова до Жванцев, что у самой границы. Что касается денег, то деньги полагается заплатить за все сейчас.

Грифцов заплатил деньги и растянулся на лавке, хозяева ушли в соседнюю комнату. Там все стихло. Спали они или молились?

Грифцов задремал. Проснулся он оттого, что почувствовал на себе взгляд.

Около него стоял черный горбоносый человек и смотрел на него, вытянув шею.

— То я — Янэк, — отрекомендовался горбоносый и прошел к хозяевам.

Через стену доносились голоса. Часто упоминался Якименко. И то, что он так часто упоминался, не понравилось Грифцову. Когда хозяин и контрабандист ушли, он спросил хозяйку:

— Послушай, хозяйка, почему ты советовала мне подождать Якименку? Что он, опытнее?

— Опытнее, известно, но Янэк тоже опытный… Тут такой порядок, что водит то один, то другой. Сейчас должен вести Якименко.

— Но ведь его нет?

— Это верно, что его нет.

— Так как же он меня поведет, если его нет? Я не могу его ждать.

— Янэк поведет, так не будете ждать…

Грифцов почувствовал, что здесь он не более чем щепка посреди несущейся реки. Что он может понять, на что он может воздействовать? Якименко или Янэк?! Но сегодня ночью он должен перейти границу — и перейдет.

Солнце садилось. Розовым налетом покрылся пыльный булыжник улицы, зазолотели и порозовели белые стены хат, вспыхнули окна. По улице шел полицейский офицер, за ним следовал городовой. Они задержались около хаты и даже посмотрели на окно, за которым стоял Грифцов. Но полиция прошла, подъехал извозчик, хозяин вошел и сказал благостным голосом:

— Ну вот, пане, все и готово.

Хозяйка, мягко ступая по глиняному полу босыми ногами, вынесла чемодан; лицо ее было строго, но глаза горели, и она старалась прикрывать их веками.

— С богом, с богом, погуляйте там на свободе…

В Америку, должно быть, едете?

— Конечно, в Америку… а то куда ж еще?!

Сел в бричку. Конек был невысоконький, но плотный, бричка рыжая от старости, солнца, пыли.

Наконец-то!

Проехали базарную площадь. Базар давно кончился, но кое-где еще стояли возы и торговки копошились около мешков… Пахло сеном, навозом, птичьим пером. В конце площади, у трактира, разговаривали стражники. Извозчик, как нарочно, направился прямо к трактиру, и, когда поравнялся с ним, из трактира выбежал Янэк и вскочил на козлы.

И все это на глазах у стражников, которые спокойно смотрели, как бричка медленно увозила своих пассажиров по направлению к границе. Еще несколько домиков — и забелело шоссе среди холмов и дубрав. Через десять верст Жванцы!

Из-за плетня последнего домика вышел высокий мужчина в серой куртке, в деревенской соломенной шляпе, всмотрелся в едущих и крикнул:

— Куда это ты, Янэк?

Янэк огрызнулся:

— Куда требуется!..

Возница хлестнул по коньку.

— Ты смотри у меня, Янэк, к чертовой матеря! — крикнул мужчина.

Извозчик снова хлестнул по коньку, бричка, вздымая пыль, быстро покатилась под гору…

— Кто это? — спросил Грифцов.

— Да Якименко, — неохотно отозвался горбоносый.

Пустынно было на этой дороге. Встретился воз, прошла баба босиком, бережливо перекинув через плечо башмаки.

Сумерки. Янэк дымил трубкой, равнодушно поглядывая по сторонам, Однажды обернулся к седоку и сказал внушительно:

— А вы, пане, ни о чем не беспокойтесь… У нас этого не бывает, чтобы не перейти границу… этот хлеб кушаем.

Грифцов и сам думал так.

В Жванцах остановились в еврейской хатенке. На широкой деревянной кровати, поперек ее, в ногах, спали трое детей.

Грифцов ел фаршированную щуку. Янэк исчез, сказав:

— Будем переходить после двух часов.

Хозяйка, полная женщина в парике, из-под которого проглядывали собственные волосы, присела на постель и, склонив голову к подушке, задремала, хозяин сапожничал в углу…

— Вы бы тоже ложились, — посоветовал Грифцов. — Придет Янэк, мы с ним тихонько и уйдем… А то ведь поздно, вы устали.

— Я устал? Разве мне есть когда уставать?