Солнце и луна, или Легенды Чосона - Хайнц Инсу Фенкл

class="p1">Слуги открыли ворота и впустили гостью, спрашивая, что же ее задержало. Видимо, старуху ожидали, потому что сразу провели в покои на женской половине, которые были для нее приготовлены.

Как только суматоха улеглась, продавец соли подошел к воротам и попросил ночлега. В деревне его знали, и ему нашлось место в комнате для гостей. Стояла глубокая ночь. Торговец лежал, прислушиваясь к звукам на женской половине, по ту сторону двора. До него доносились негромкие разговоры – слов он разобрать не мог, а вскоре все стихло.

Вдруг послышался гулкий удар гонга, а потом и голос – это старуха пела странные заклинания. Голос то делался тише, то вовсе смолкал, потом раздавался очередной удар гонга, и все начиналось сначала. Мужчина прислушался и разобрал отдельные слова – обращения к Амита Будде и богу горы. Но было и то, чего он в жизни не слыхал, хотя немало странствовал. Что-то ужасное творилось в той части дома, и он понял, что должен немедля вмешаться. Тут явился слуга, который должен был спать в одной комнате с гостем, и продавец соли спросил, что там такое происходит – не изгнание ли злого духа?

Слуга ответил, что старый Ким тяжко болен. Местные травники не смогли исцелить его загадочную болезнь, и домочадцы обратились к старухе шаманке, которая умела лечить.

– Ты уж постарайся заснуть, – сказал слуга гостю. – Они там, верно, будут шуметь всю ночь.

С этими словами он повернулся на другой бок и захрапел.

Этого-то продавец соли и боялся. Стояла тишина, не считая слабых мерных ударов гонга. Под зловещие гулкие звуки мужчина постепенно начал засыпать. Заснула, вероятно, и вся семья старого Кима.

Продавец соли заставил себя подняться и вышел из комнаты. Он прокрался через двор на женскую половину. Пение старой карги меж тем превратилось в негромкое бормотание. Тихонько мужчина ступил на веранду и уселся подле двери, прижав ухо к бумаге. Теперь он отчетливо слышал ее голос. Не исцеляющее заклинание она произносила, а проклятие!

«Да неужто они там спят?» – подумал торговец.

Он послюнявил палец и осторожно проткнул в бумаге дырку, стараясь, чтоб его не заметили. Он приложил глаз к отверстию и заглянул в комнату.

Все спали, кроме старой лисы, которая сидела зажмурившись, при свете масляной лампы напевала заклинания и ритмично постукивала в медный гонг. Она облизнула губы красным языком; даже в человеческом обличье зубы у нее были необычайно острые, а язык – как у животного. Она собиралась съесть печень старого Кима и положить конец его роду.

Что же делать? Продавец соли понимал: нельзя, чтоб семья проспала убийство хозяина дома. Но, если он разбудит родных Кима и скажет, что старуха на самом деле – оборотень, ему не поверят. Демоны-лисы очень хитры, изворотливы и красноречивы, а он необразованный простолюдин. Бродячему продавцу соли не тягаться с почтенной шаманкой. Как же быть? Нельзя же сидеть сложа руки и смотреть, как совершается убийство!

Бормотание и удары в гонг стихли, и продавца соли охватило отчаяние. «Нечего мне соваться не в свое дело, – подумал он. – Пойду-ка спать, вот и все». Но, когда мужчина уже собирался спуститься во двор и вернуться в комнату для гостей, он понял, что это тоже лисьи чары. Тогда в нем вспыхнул сильнейший гнев.

– Вставайте! – закричал он, вскочив на ноги. – Проснитесь!

Пока домочадцы пробуждались от глубокого сна, мужчина бросился в кладовку и схватил тяжелый пестик. Слуги пытались его удержать, приняв за умалишенного, однако торговец оттолкнул их и ворвался в комнату, где старуха продолжала распевать заклинания. Она попыталась заглянуть ему в глаза, но мужчина, отведя взгляд, без единого слова ударил ее пестом по голове. Родные старого Кима бросились к нему – поздно – и тут же отпрянули, когда старуха начала издавать странные лающие звуки. Изо рта у нее хлынула кровь и лужей растеклась по полу.

Перед ними лежала уже не старуха, а белая лиса, на голове у которой был надет треснутый человеческий череп. Домочадцы смотрели на нее в изумлении, а продавец соли нагнулся и снял череп с размозженной лисьей головы. Затем он рассказал остальным о том, что видел ночью на горе.

Старый Ким выздоровел так же быстро, как захворал. В награду он отдал спасителю часть своего имущества. И до конца дней тот жил счастливо – больше ему уж не приходилось торговать солью вразнос по деревням.

Тигр и хурма[11]

Далеко в горах лежала маленькая деревушка, а на горе за ней жил огромный тигр, страшный хищник, который своим ревом заставлял трепетать все живое на много миль окрест. Однажды зимним вечером тигр проголодался и спустился в деревню в поисках еды.

Подошел он к дому, где плакал ребенок, и притаился под окном. Ребенок уже охрип от долгого плача, но никак не унимался. «Что за несносный малец, – подумал тигр. – Вот съем его, чтоб не орал». Он собирался уже прыгнуть в окно, когда мать ребенка заговорила:

– Смотри, вот лиса, лиса! Замолчи, не то она услышит и съест тебя!

Ребенок заревел еще громче. Мать его укачивала, успокаивала, но он все не замолкал. Тогда женщина сказала:

– Гляди, вон медведь! Сейчас откроет пасть и съест тебя!

Но ребенок не испугался и медведя. Он продолжал неумолчно реветь.

Тигр, спрятавшийся под окном, задумался: «Что же это за малыш, который не боится ни лисы, ни медведя? Несомненно, он очень храбр!» Он преисполнился восхищения, однако урчание в брюхе напомнило тигру, зачем он явился в деревню, и он изготовился к прыжку.

– Гляди! – воскликнула мать. – Вон большой тигр с горы, прямо за окошком!

«Вот он перепугается», – злорадно подумал тигр и заглянул в комнату. Но ребенок продолжал плакать, не выказывая страха.

Никогда в жизни тигр не встречал тех, кто его не боялся. Даже деревья и камни трепетали при его приближении. Что же это за мальчишка, которому не страшен лютый зверь? Тигр встревожился, но все-таки, уповая на собственную силу, решил расправиться с храбрецом по-свойски.

Когда он уже собирался прыгнуть в окно, мать сказала:

– Смотри-ка, хурма!

И ребенок тут же замолчал.

Замолчал – и ни гу-гу.

И тигру вдруг стало страшно.

«Хурма! – подумал он. – Да она страшней лисы и медведя! Даже страшней меня! Что же это за чудище такое?»

Он осмотрелся, дрожа от ужаса.

«Если хурма меня увидит – конец мне!» – решил тигр и бросился из деревни прочь.

Тигр и гроза[12]

Однажды китайский тигр (в те времена его называли «пом», чтобы отличать от корейских тигров,