Меделень - Ионел Теодоряну

- Что он здесь делает?

- Он сам пришел, мама!

- Еще бы! Только его и недоставало!.. А ты что здесь делаешь?

- У меня не было спичек, мама!..

В полуоткрытую дверь, выходившую в коридор, просунулась любопытная мордочка Ольгуцы.

- А почему ты ходишь босиком, Ольгуца?

- Я не нашла туфли! Вот я покажу Анике!

- Иди ложись!

- Что тебе нужно в моей комнате? - разозлился Дэнуц.

- Я разговариваю с мамой! Это мамин дом. Почему бы тебе не выгнать маму?

- Ольгуца, оставь его в покое!

- Мама, ты прогнала Али?

- Вот почему ты пришла!.. Иди спать! Скорее, Ольгуца!

- Мама, а у собак бывают клопы?

- Что? Ты нашла клопов? - встревожилась госпожа Деляну.

- Не-ет! Я просто так спрашиваю!

- Ольгуца, ты сведешь меня с ума!

- Почему, мамочка?

- Пожалуйста, не мешай Дэнуцу спать.

- Я не даю ему спать? Это он мне не дает!

- Ольгуца!

- Я ухожу... Мамочка, как тебе идет кимоно!

Госпожа Деляну отвернулась к окну, чтобы смех ее улетел туда, откуда прилетают бабочки.

- Спокойной ночи, Дэнуц!

Она поцеловала его в лоб, потушила свечу и вышла, оставив Дэнуца при свете луны... и в обществе чего-то, что еще не вошло в комнату...

Но сердце Дэнуца слышало, как молча входит тихий, немой, острый, как тень летучей мыши, страх.

...И он мысленно начал громко, оглушительно громко, словно попугай, повторять весь свой диалог с Ольгуцей и мамой: "Ты глуп! Ты глуп! Ты глуп! Иди побей Ольгуцу! Не стыдно тебе, ведь она над тобой смеется! Смеется над тобой..."

Другая мысль шипела змеей вместе с первой: "...На кладбище встает из могилы оборотень. Он желтый, черные глаза горят, зубы и когти растут, растут... и оборотень неслышно приходит в лунном свете... На кладбище, на кладбище... И не слышно, когда он приходит..."

Он открыл глаза: лунный страх заполнял комнату... Он резко поднял голову с подушки и обернулся: позади него никого не было, но, быть может, оборотень ушел и вернулся к себе...

"...Оборотни жаждут крови молодого человека..."

"...Молодой девушки!" - мысленно воскликнул Дэнуц.

Он перекрестился... Он лег, не помолившись перед сном. Он был бледен, как лунный свет.

Ольгуца опустила ложку в банку с вареньем, банку поставила в печку. Моника юркнула в постель. Ольгуца решительным шагом направилась к двери между их комнатой и комнатой Дэнуца, откуда доносился стук.

- Кто там?

- Я.

- Кто "я"?

- Я, твой брат.

- Не верю!

- Я говорю тебе, твой брат!

- И чего же ты хочешь?

- Хочу сказать тебе одну вещь.

- Говори.

- Открой дверь.

- Зачем?

- Чтобы я мог тебе сказать.

- А что ты мне дашь, если я открою?

- Скажи сама, чего ты хочешь?

Ольгуца нахмурилась. Она ничего не понимала.

- Ольгуца, не открывай! - тихонько попросила Моника.

- Почему?

- Открой, Ольгуца, - прозвучал громкий голос Дэнуца.

- Дай мне свое ружье.

- Хорошо.

- Поклянись.

- Клянусь честью.

- Скажи: клянусь.

- Открой, Ольгуца. Клянусь честью.

Ольгуца повернула ключ, нажала на ручку и, распахнув дверь, появилась на пороге.

- Где ружье?

- Вот оно, возьми.

Ольгуца взяла ружье, не дав Дэнуцу переступить порог.

- Плюшка! - поддела она брата, не выпуская ружья из рук.

- Можешь называть меня так! Я не рассержусь.

- Тогда я больше не буду тебя так называть.

- Как хочешь.

- А чего ты хочешь?

- Ольгуца... я хочу помириться.

- Хочешь помириться?

- Да.

- Правда?

- Правда.

- Тогда входи.

Дэнуц перевел дух.

- Моника, я и с тобой хочу помириться.

- Как я рада, Дэнуц! Давай поцелуемся.

И они расцеловались: Дэнуц поспешно - в воздух, Моника по ошибке - в нос.

- Что будем делать? - задумалась Ольгуца.

- Угости его, Ольгуца, - попыталась убедить ее Моника.

- Ты говоришь, угостить?

- Конечно, Ольгуца, почему же не угостить?

- Чем вы меня хотите угостить? - забеспокоился Дэнуц.

- Но, клянешься? - спросила Ольгуца.

- Разве я не поклялся?

- Ружьем!

- Хорошо, клянусь!

- Повторяй за мной: клянусь...

- Дети, вы не спите? - спросила во второй раз госпожа Деляну с противоположной стороны коридора.

- Моника, скажи, что мы спим; тебе она поверит.

- ...Еще нет, tante Алис.

- Спокойной ночи, Моника. А я ведь слышу твой голос, Ольгуца!

- Клянусь... Ну, Ольгуца! - начал Дэнуц шепотом.

- Подожди, я сейчас придумаю!.. что у меня сделаются колики.

- ...сделаются колики...

- Ольгуца, это не клятва, а проклятие! - испугалась Моника.

- Да? Отлично. Повторяй за мной... Что я сказала?

- Что у меня сделаются колики... - поморщился Дэнуц.

- ...и что я пролежу в постели все каникулы...

- ...и что я пролежу в постели все каникулы...

- ...и доктор посадит меня на диету...

- ...и доктор посадит меня на диету... - забеспокоился Дэнуц.

- ...без сладкого...

- ...без сладкого... - горько вздохнул он.

- ...если я скажу кому-нибудь...

- ...если я скажу кому-нибудь...

- ...о том, что мне покажет...

- ...о том, что мне покажет...

- ...Ольгуца...

- ...Ольгуца...

- Аминь!

- Не забудь!.. А теперь возьми назад ружье.

- Почему, Ольгуца?

- Это детское ружье! Мне оно не нужно!

- Я не возьму. Я тебе его дал.

- Тогда я оставлю его для Моники... Ты положишь его куклам в кровать. Слышишь, Моника?

...Белые пилигримы лунных дорожек на ковре, трое босых детей в длинных ночных рубашках, один с белокурыми косами, двое других - темноволосые, пировали вокруг банки с вареньем.

И все трое ели одной ложкой, под присмотром одной и той же бабушки, варенье одних и тех же великанов - сидя на полу, на ковре.

II

БЕЛЫЙ ДОМИК И КРАСНОЕ ПЛАТЬЕ

Старший конюх дед Георге жил во дворе барского дома. У него в горнице был высокий, чисто выбеленный потолок, застланная покрывалом постель, окна, величиной с самую большую икону деревенской церкви. Еду приносила ему Аника с господского стола.

Но у деда Георге было и собственное хозяйство. Домик, стоявший на самом краю деревни, рядом с усадьбой, принадлежал деду Георге.

- И на что тебе дом, дедушка Георге?.. Детей у тебя нет; матушка Аника - упокой, Господи, ее душу - давно уже на том свете; лошади твои здесь; тут же и я, и Ольгуца, - ласково укоряла его госпожа Деляну. - Зачем тебе лишние заботы?

Дед Георге в ответ только морщил лоб, хитро улыбаясь маленькими глазками.

- Пусть будет... Деду лучше известно зачем...

Позади дома, вверх по склону тянулся фруктовый сад со сливами и вишнями, что весной спускаются с синего неба в душистых своих одеждах; чуть пониже простиралось поле, где каждый год всходила пшеница, словно светлое воскресение в церкви.

- Дед Георге, у тебя же сил нет. Я пошлю людей, они вспашут тебе поле.

- Боже сохрани, голубушка барыня! Да поможет вам Господь! Дайте мне волов да плуг.

В дом к деду Георге приходили только священник по большим праздникам, односельчане, если нужен был поместительный дом для свадьбы, и Ольгуца - в любое время. Правда, Ольгуца никогда не являлась без приглашения, но это не значило, что приходила она редко.

Собаки у деда Георге не было. "Зачем? Живу я у господ, кто за ней смотреть будет?" На крыше дома располагалось гнездо аиста.

- У деда сердце доброе, - объясняли деревенские жители эту любовь аиста к дому, в котором большей частью никто не жил.

Видимо, по той же причине и злоумышленники не заглядывали в дом ветерана семьдесят седьмого года, хотя во дворе и не было собаки.

* * *

- Мамочка, какой сегодня праздник?

- Сегодня?.. Нет никакого праздника! Что это тебе вдруг пришло в голову, Ольгуца?

- А я думала, что праздник, мамочка!

- Мамочка да мамочка! Очень ты меня сегодня любишь! Лучше скажи, что тебе от меня нужно?

- Мне??? Ничего!.. Я вот только хотела бы знать, идет ли Монике синее платье...

Напрасно госпожа Деляну всматривалась в глаза Ольгуцы. Глаза выдавали ее не больше, чем слова, потому что глаза у Ольгуцы...

- Моника, хочешь примерить синее платье?

- Конечно, хочет! - пояснила Ольгуца вспыхнувший на щеках у Моники румянец.

- Хочу, tante Алис, - подтвердила Моника слова Ольгуцы, радуясь, что не по ее вине исполняется ее желание.

Синее платье поджидало Монику с самого начала каникул. Госпожа Деляну сшила его сразу после приезда Моники, но она только примерила его. В то время Моника очень любила свое траурное платье, - не из чувства долга, а как воспоминание о бабушке.

Однажды Дэнуц, Ольгуца и Моника играли в "любимый цвет", - очередная выдумка Ольгуцы.

- Каким цветом ты бы хотел быть?.. Отвечай быстро, а то скажешь не то, и я рассержусь!

От неожиданности Дэнуц смутился. Ему такое и в голову не приходило! Что общего было у него с каким бы то ни было цветом?

- Синим, Ольгуца, - вдруг решился он, выведенный из затруднительного положения цветом неба.

- А почему ты бы хотел быть синим?