Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий

Хлопнула пробка шампанского, раздался бурный взрыв телячьего восторга, и стало ясно: компания расходиться не собирается. "Какая нелёгкая их принесла?!" – с раздражением думал Семён. Он понимал, если он высунет хотя бы кончик носа из своего укрытия, несмываемый позор навеки падёт на его несчастную голову и будет сопровождать вечно! Оставалось одно – терпеть.

Это было мучительно. Ноги затекли, руки в тоненьких полушерстяных перчатках замёрзли. Да вообще весь он закоченел. Повсюду вокруг Семёна, во всех городах и сёлах нашей необъятной родины, играла музыка, звучали шутки, радостный смех, горели бенгальские огни, взрывались шутихи, осыпая счастливых людей дождём разноцветного конфетти, а он сидел в детском домике на корточках и проклинал свою неудавшуюся жизнь.

Ну, за что ему такое наказание?!..

Где-то совсем рядом послышалось частое, прерывисто дыхание, а следом – громкий неудержимый собачий лай. В проёме низенькой двери, вздыбив на холке шерсть и грозно оскалив зубы, стоял карликовый пудель и безостановочно лаял.

– Пёсик, это я – Сеня, – свистящим шёпотом зашипел на пуделя Ступак. – Се-ня!.. Ты не узнаёшь меня?.. Пёсик!.. Милый!.. Ну, не лай, пожалуйста!.. Ну, я прошу тебя!..

Но кобель по-прежнему лаял, и Семён невыносимо страдал.

– Арто, ты на кого это?.. А ну, прекрати немедленно! – раздался знакомый голос.

Только этого не хватало!.. Из тысячи голосов Семён безошибочно смог бы определить, что хозяином собаки, которая обнаружила его, был не кто иной, как Виктор Тимофеевич Воробьёв – теперь пенсионер, а до недавнего прошлого директор школы, где упились и Семён, и Валерка, и сама Шурочка Крохина. А пудель Арто, разрывавшийся от лая, вероятно, его верный товарищ.

– С Новым годом, Виктор Тимофеевич! – чуть не плача, поздравил бывшего учителя несчастный журналист, не вылезая из своего укрытия.

– Сеня?!.. – удивился тот. – А что ты здесь делаешь?..

– Да так… – пытаясь придать своей интонации шикарную безпечность, попробовал отшутиться Ступак: – отдыхаю…

– Да у тебя зуб на зуб не попадает!.. Вылезай немедленно!..

– Вы не безпокойтесь, – Семён сопротивлялся из последних сил. – Мне и здесь совсем неплохо… Удобно…

– Вижу, – съязвил старик, – очень удобно. Вылезай, вылезай!.. Герой!..

Пришлось подчиниться.

Как только, разминая затёкшие ноги, Ступак выбрался наружу, Арто с радостным визгом бросился к нему на грудь, пытаясь лизнуть в лицо. Он был очень старый, любил всех людей на Земле и каждого хотел расцеловать своим собачьим языком.

– Мы с Артошей уже нагулялись, так что пошли ко мне. Чайку попьём, – предложил старый учитель.

Семён с радостью согласился. В этом безжалостном мире нашлась хотя бы одна живая душа, которая не стала осуждать, а проявила живое участие.

Маленькую однокомнатную квартиру Виктора Тимофеевича перестроили из части огромного чердака, поэтому находилась она под самой крышей. Лифта тут никогда не было, и взобраться на пятый этаж старого дома ещё дореволюционной постройки было для старика делом нешуточным.

Жил бывший директор школы один: жена его, Нина Николаевна, тоже учительница, преподававшая историю, умерла лет шесть тому назад, а детьми они так и не обзавелись. Почему?.. Бог весть… Вот и получилось, что Артошка стал для него единственным живым существом, скрашивавшим стариковское одиночество.

Виктор Тимофеевич разлил чай по стаканам, пододвинул к бывшему ученику розетку с малиновым вареньем и старинную вазочку, в которой лежало печенье "юбилейное".

– Ну, Сеня, рассказывай, что у тебя стряслось?..

– Виктор Тимофеевич!.. Подскажите, что делать?..

И Семён в очередной раз рассказал учителю всю свою историю со злосчастным фельетоном и последовавшими за сим событиями.

– Вот так я сам, своими руками, всю жизнь себе испортил, счастье своё разрушил, – закончил он горестное повествование.

– Да, Сеня, попал ты в переплёт, не завидую я тебе… – посочувствовал Ступаку старый учитель. – Что думаешь дальше делать?..

– Я и сам не знаю. По-моему, полная безнадёга!.. Нигде просвета не видать… Помогите, Виктор Тимофеевич.

– Чем я могу тебе помочь, Семён?!.. Честно скажу, теряюсь я…

– А сами вы как бы в такой ситуации поступили?

– Я?.. Сам?!..

– Да, вы!.. – не унимался Ступак. – Я вас, как бывший ученик своего бывшего учителя, спрашиваю.

Этим вопросом Семён озадачил Виктора Тимофеевича ещё больше.

– Не могу тебе сразу ответить. Ну… Прежде всего, я постарался бы вообще не попадать в такое положение…

– Ну, а если бы всё-таки попали?.. Что тогда?..

Старик почесал затылок, вздохнул.

– Всё от конкретной ситуации зависит… – он попытался уйти от прямого ответа. – Ну, и от реальных людей, естественно…

– Хорошо, – согласился Ступак. – Иначе спрошу… Как, по-вашему, компромисс в нашей жизни возможен?..

– Смотря, какой, Сенечка…

– Любой!..

– Не думаю, – учитель начал обретать почву под ногами. – Компромиссы они разными бывают… Один поможет тебе из щекотливого положения выпутаться, а другой – в угол загонит. Такой компромисс для меня неприемлем.

– Кого я в угол загнал, Виктор Тимофеевич! – чуть не взвыл Семён. – Кому я плохо сделал?!.. Вам?!.. Валерке Дербенёву?!.. Шурочке, наконец?!.. Да ведь я прежде всего о ней думал!.. О её счастье заботился!.. Да! Ради треклятой жилплощади я согласился накатать эту статейку… Пусть подлую, но ведь совершенно безвредную!.. На неё никто даже внимания не обратит!.. А если кто и заметит, никакого землетрясения не случится!..

Никому от неё ни жарко, ни холодно! Разве что подлецу этому, члену и депутату!.. – Ступак разошёлся всерьёз. – Поглядите, сколько вокруг нас гадостей совершается!.. Сколько несправедливости сколько мерзости кругом!.. И ничего – живём!..

– Но ведь ты предал, Семён, – тихо, но внятно сказал учитель.

Весь журналистский пыл моментально сдулся, как лопнувший шарик. Ступак был сбит с толку, ошеломлён.

– Кого я… предал?.. – спросил, заикаясь, растерянно.

– Товарищей своих, прежде всего. Да и меня тоже… Я ведь твои сочинения, Сенечка, с большим интересом читал, гордился – вот какой у меня ученик!.. Ну, а после, как ты говоришь, "статейки" о Новосельском, меня вряд ли потянет к творчеству твоему обращаться. Когда человек принципам, убеждениям своим изменяет, он мне неинтересен становится. И я начинаю думать, что и убеждений-то у него никогда не было. А конъюнктура, поверь, дама ненадёжная. Сегодня ты на коне, а завтра – в говне!.. Прости за резкое слово… И пойми, не один я так думаю. Не удивляйся, если завтра твои прежние почитатели отвернутся от тебя, руки не подадут. Сами-то мы далеки от совершенства, но от других требуем, чтобы те ему соответствовали. Понимаешь?.. Идеалы, конечно, понятия эфемерные, но порой больно мстят тем, кто им изменяет.

Старик замолчал. Он сидел, чуть склонив голову набок, и тихонько позвякивал ложечкой, мешал чай в стакане. Семён медленно поднялся из-за стола.

– Спасибо, Виктор Тимофеевич, за чай… А главное – за урок, что мне преподали. Я его надолго запомню, – в голосе журналиста зазвучал металл.

Бывший учитель разволновался:

– Семён, что ты?.. Напрасно так…

– Да нет, всё правильно… И про убеждения, и про идеалы… Вот только про предательство я не очень согласен… Хотя, может, и тут вы правы… Может, Фёдор Михайлович на самом деле ошибался…

– Какой Фёдор Михайлович? – удивился старик.

– Достоевский.

– А он тут при чём?..

– Помнится, когда мы с вами на факультативе "Братьев Карамазовых" разбирали, вы такую фразу обронили… Простите, за точность не ручаюсь, цитирую по памяти… "Не изменяют своим убеждениям только подлецы и негодяи…" Так, кажется?..

– Ты, Сенечка, передёргиваешь!.. Фёдор Михайлович имел в виду нечто совсем другое…

– Да нет, Виктор Тимофеевич, тут двойного смысла и в помине нет. Всё ясно!.. Прощайте и будьте здоровы!..

Он сорвал с вешалки пальто и стремглав кинулся на лестницу.

– Сеня!.. Семён!.. – крикнул ему вдогонку старик, но… Куда там!.. По щербатым ступеням дробью прозвучали убегающие шаги. Бывший учитель горестно покачал головой, – Эх!.. Запутался ты, парень…

В настежь распахнутом пальто, в кроликовой ушанке, лихо сдвинутой на затылок, журналист Семён Ступак бодро шагал по пустынным заснеженным улицам новогоднего Краснознаменска.

Теперь он знал, что ему делать!.."Ничего, вы ещё вспоминать обо мне будете! – раз за разом с нескрываемым злорадством повторял он про себя. – Вы ещё пожалеете!."

Дома, слава Богу, всё было тихо. Празднование Нового года в коммунальной квартире номер восемь благополучно завершилось. Кто напился до положения "риз" и теперь храпел так, что стены дрожали, а кто и капли в рот не взял, либо по причине слабого здоровья, либо из-за того, что скудные средства не позволяли, и теперь ворочался с боку на бок, пытаясь забыться в тревожном сне.

Не спала только мадам Ступак – мать нашего несчастного героя. Ираида Сергеевна так и не смогла привыкнуть к тому, что сын её давно вырос и теперь может возвращаться домой, когда ему заблагорассудится. Всякий раз она его терпеливо ждала не смыкая глаз.