Йомсвикинг - Бьёрн Андреас Булл-Хансен

Но этого не произошло. Я услышал шаги возле центрального входа, и только отпрянул от Сигрид, как появился Эйстейн, с раскрытыми от удивления глазами и открытым ртом. Он отпрыгнул к двери и прикрыл ее, потом запер ее на засов и навалился на нее сам, как будто боялся, что кто-то попытается зайти внутрь.

Больше между мной и Сигрид ничего не произошло в тот день. Это даже и к лучшему, что пришел Эйстейн. Сигрид ушла в дом, где жили рабы, а мы с Эйстейном начали чистить скребницами лошадей. Эйстейн долго бормотал что-то себе под нос, а потом подошел ко мне и попросил, чтобы я не дал забеременеть рабыне, чем бы я с ней ни занимался. Если, конечно, не хотел видеть, как моего ребенка продадут или отдадут другому хозяину.

Слова Эйстейна не тронули меня, потому что уже на следующий день мы снова встретились с Сигрид на конюшне. Теперь мы встречались на поляне, как и договаривались вначале, но у Сигрид были такие же опасения, как и у Эйстейна, поэтому она не позволяла мне заходить далеко. Иногда мне становилось стыдно за то, что я так давил на нее. Мне надо быть сдержаннее, но я стал мужчиной, а женщины так до сих пор и не познал. Поэтому мне казалось, что я имею полное право вести себя так. Если бы мне была нужна любая другая женщина, я мог бы найти себе какую-нибудь внизу у Пристани. Вендские девушки больше не боялись нас, как говорили йомсвикинги постарше и поопытнее: когда мы проезжали на лошадях, в их глазах читалось восхищение. Я знал, что некоторые завели себе подружек в соседних хуторах в лесу и ниже по реке, а некоторые даже стали отцами, из-за чего появился «свободный день», когда они могли поехать к этим женщинам и побыть мужьями и отцами. Я завидовал им, именно тогда меня посетила мысль выкупить Сигрид. Как это можно было сделать, я тогда не знал, но отец рассказывал мне, что каждый раб может получить свободу, если выкупит ее. Мне надо было лишь раздобыть достаточно серебра…

Всю позднюю осень 998 года мы втайне постоянно встречались с Сигрид. Мы оба знали, что Бурицлав едва ли примет тот факт, что у меня отношения с рабыней, но Сигрид была лишь одной из его сорока рабынь, а поскольку теперь он не выходил из своих палат, мы могли встречаться не вызывая подозрения. Деверь прекрасно понимал, что происходит, и искоса смотрел каждый раз на меня, но я не боялся его. Скорее, наоборот, я дал ему понять, что заколю его без раздумий, если он хоть кому-нибудь расскажет.

Мы с Сигрид никогда не проводили всю ночь вместе. Я бы очень хотел не расставаться с ней, но она не решалась. Так же, как когда я прижимал ее к себе и мы целовались, я чувствовал ее всю целиком, но дальше поцелуев дело не шло.

– Когда я буду свободной, – шептала она мне. – Когда ты увезешь меня отсюда.

* * *

Пришла зима, начинался 999 год по христианскому летоисчислению. Зима выдалась странная – мягкая, но с постоянными вьюгами. В конце первого зимнего месяца на Вейтскуг налетел шторм и молния расколола на две части старый дуб в лесу неподалеку от города. Поговаривали, что Бурицлав был очень плох, но он крепился, потому что знал о старом предсказании: Белый Христос воскресит всех умерших, когда пройдет тысяча лет, исцелит всех болящих и будет судить всех неверующих. Бурицлав отправил гонцов во все поселения вендских земель: если кто-то встретит Белого Христа, он должен будет сказать ему, что тот получит столько золота и серебра, сколько пожелает, если только придет в Вейтскуг и исцелит горячо любимого всеми вендского конунга.

Йомсвикинги не давали себя одурачить такими россказнями. В один из вечеров к нам пришел Вагн и поинтересовался, не слышали мы что-нибудь о том, что некоторые из нас решили креститься. Он показал нам свой меч и сказал: «Это единственное, чему вы можете верить, ребята. И помните, Один устраивает пир лишь тем, кто сам вершит свою судьбу».

Я много думал потом над этими словами. Я слышал их не в первый раз, но тогда они сильно запали мне в душу. Я все думал, как забрать Сигрид с собой, куда мы могли бы отправиться, мне следовало ее выкрасть или же заработать достаточно серебра, чтобы ее выкупить. Последнее казалось сложным делом. Я мог охотиться и продавать шкуры торговцам, приезжающим на Пристани, но обычно у них самих были шкуры, которые они хотели продать. Я мог делать луки, но венды и сами их делали. В какой-то момент я подумал, что мог бы построить шнеку и продать ее потом. Если бы я поторопился, то мог бы завершить ее к весне. Но мы были далеко от моря, у крестьян не было много дел на реке. В итоге я решил, что лучше всего будет, если я ее выкраду, но пока не пришло время. Я хотел дождаться смерти Бурицлава. Тогда венды были бы заняты другим, и мы могли бы незаметно ускользнуть, отправившись на север.

Но Бурицлав оказался живучим, и вскоре ему стало лучше. Он даже вышел на улицу впервые за долгое время. Он опирался на палку, был очень слаб и жалок, но нашел в себе силы поднять одну руку и сжать кулак, и все дружинники испустили дружный крик, приветствуя его.

Кто-то говорил, что Белый Христос посетил Вейтскуг и исцелил вендского конунга, но когда Аслак заглянул к нам, он ворчал, что все дело в мужской силе да, может, еще в каком-то колдовстве, он еще добавил, что самолично побьет того йомсвикинга, который надумает креститься. Я его тогда не слушал, потому что меня одолевали собственные мысли. То, что Бурицлав теперь снова был на ногах, придавало ему ореол бессмертия, а это пугало меня. Теперь было опасно продолжать наши встречи с Сигрид. В какой-то мере я оказался в ситуации, похожей на ту, в которой побывал мой брат, ведь я встречался с женщиной, принадлежавшей другому, и, если Бурицлав узнает об этом, мне придется несладко. В тот вечер я поклялся себе, что дальше так не может продолжаться.

Но когда на следующее утро я с Фенриром пришел к ней, не смог ничего сказать. Она улыбалась мне и спросила, слышал ли я, что Бурицлав встал на ноги, я кивнул, что я знал об этом. Я наклонился вперед, и все