Империи песка - Дэвид У. Болл

если не считать, что был наполовину туарегом и наполовину французом. Полукровка. Словно болезнь, это сопровождало его всю жизнь.

В этом путешествии было и одно светлое пятно. В Адмере торговец показал ему редкий манускрипт, тщательно исполненный и красиво переплетенный. То были предания, которые, если верить торговцу, собрал и записал некий египетский марабут. Так это или нет, Мусса не знал, поскольку не умел читать по-арабски, но, едва взяв в руки и полистав книжечку в переплете из тисненой кожи, инстинктивно почувствовал ценность манускрипта. Увидев раритет, он сразу подумал о Даии, которая неутомимо обучала грамоте детишек своего аривана. Он представил, как она читает им отрывки из этой книжки, и от мысленной картины ему стало тепло на душе. Он купил манускрипт, завернул в промасленную ткань, решив преподнести Даии в качестве свадебного подарка.

Недели странствий не притушили в Муссе грусть и тоску, охватывавшие его всякий раз, когда он думал о ней. После джемаа, поздно вечером к нему пришел Махди. После того как они схлестнулись в шатре аменокаля, Мусса ожидал поединка, однако Махди был непривычно спокоен. Он начал расспрашивать Муссу о намерениях, но скованность мешала ему говорить. Махди замолчал, так и не задав главного вопроса. Мусса догадался сам.

– Она мне четко и ясно сказала, что вы собираетесь пожениться. Разве это не так? Брат, я не собираюсь вам мешать.

Наутро сам аменокаль объявил о свадьбе. Начались обычные в таких случаях приготовления. Как бы трудно ни было Муссе, он уважал выбор Даии. Пусть получает такого мужа, какого выбрала.

Накануне своего отъезда на юг Мусса зашел к матери проститься. Они говорили об обыденных вещах, но Серена по глазам сына поняла: его что-то тревожит, и спросила, что именно.

– Ничего особенного, – пожал плечами Мусса.

– А я думала, это из-за Даии, – сказала Серена, продолжая заниматься выделкой кожи.

– И вовсе нет, – с излишней торопливостью ответил он.

Мусса пытался уклониться от материнского взгляда, однако ему это никогда не удавалось. Сейчас он не видел надобности притворяться.

– Даия – невеста Махди. Они собираются пожениться. Я это слышал от обоих.

Серена отложила нож:

– А что на это сказал ты?

– Я сказал, что не стану им мешать.

– Мусса, я спрашиваю не о твоем разуме. Я спрашиваю о сердце.

– Это одно и то же.

Серена улыбнулась:

– Мусса, я не понимаю, почему верблюд сразу узнаёт о твоих чувствах, а перед женщиной ты таишься. – Серена встала, разворошила угли в очаге и занялась приготовлением чая. – Когда я встретила твоего отца и сказала, что хочу выйти за него, аменокаль упрекнул меня в своекорыстии и в том, что я думаю только о себе. По его словам, мое желание было в корне неправильным. Вся наша знать и марабуты целиком соглашались с ним. Разум мне говорил, что аменокаль прав. Одно только сердце не соглашалось с доводами соплеменников. Но, едва увидев Анри, я безошибочно знала, что послушаю сердце. Должна ли я тебе говорить, кто оказался прав?

Мусса постоянно вспоминал разговор с матерью, думал о том, что могло бы быть и что будет на самом деле. «Малеш, мактуб», – говорил в таких случаях имам. Чему быть, тому быть. Так написано. Мусса передернул плечами. А написано ли? И все ли подчинялись написанному? Мусса выплеснул остывший чай на угли костра и встал, собираясь поохотиться с Такой… Мехари, двигавшегося в его сторону, он не столько увидел, сколько почувствовал. Кого же занесло в эти места, далекие от караванных путей? Подойдя к сумке, висевшей на боку его верблюда, Мусса достал бинокль в медном корпусе и навел на всадника, двигавшегося в облаке пыли. Это был Люфти. Раб торопился к нему так, словно спасался от пожара. Наконец, увидев хозяина, Люфти замахал руками:

– Хамдуллила! Я тебя нашел, господин. Хвала Аллаху!

У верблюда от быстрого бега по жаре были выпучены глаза. Он натужно дышал.

– Смотрю, ты не щадил своего скакуна, и это на таком-то пекле, – встревожился Мусса. – Никак в ариване что-то случилось?

– Не волнуйся, господин. Там все в порядке. Но госпожа Серена угрожала мне множеством несчастий, если я спешно не разыщу тебя. В Тимиссао я опоздал всего на одну ночь. А потом – Аллах мне свидетель – я потерял твой след! – с гордостью и недоверием признался Люфти.

Уж если раб, учивший его премудростям передвижения по пустыне, потерял его след! Такое признание дорогого стоит.

– Ты хорошо обучился, господин, если твой раб в этом признаётся! Никакие дьяволы тебу тебя не найдут, можешь быть уверен! А ведь было время… Ладно, нечего поминать старое! – Люфти соскочил на землю, вытащил из-под одежды кожаную сумку и осторожно извлек из нее письмо. – Хозяйка послала тебе это и наказала прочитать как можно быстрее.

Мусса сразу узнал материнский почерк.

Мусса! Надеюсь, мое письмо застанет тебя в добром здравии. Пишу по-французски, чтобы никто не узнал об этой новости. Жена аменокаля показала мне послание, полученное от французской экспедиции и адресованное Ахитагелю. Он в это время уже уехал в Ин-Салах, и потому жена попросила меня вскрыть и перевести письмо. Оно было ответом на прежнее послание от Ахитагеля и касалось места встречи и маршрута, предложенного французами. Они также просили о встрече с самим аменокалем. В конце перечислялись имена некоторых офицеров из состава экспедиции. Одним из них… мне пришлось перечитать это место несколько раз, дабы убедиться, что я не ошиблась… так вот, одним из них был лейтенант Поль де Врис. Я не верила своим глазам! Учитывая возраст, он вполне мог стать армейским офицером. Даже после случившегося с его отцом я могла легко себе представить Поля в военной форме. Мужчины в роду твоего отца неизменно выбирали военную карьеру. И, судя по всему, он осуществил свою детскую мечту и попал в пустыню. Мусса, ты только подумай! Разве это может быть кто-то, кроме нашего Поля? Это после стольких лет молчания!

Но у меня была и другая причина тебе написать. Я узнала, что в Ин-Салахе с аменокалем, в числе прочих, должен встретиться некто Тамрит аг Амеллаль. Я никогда не рассказывала тебе об этом человеке. Не считала нужным, поскольку думала, что он исчез навсегда. Когда-то этот человек пытался подлым образом расправиться с твоим отцом. Говорят, он вступил в секту сенусситов, которые полны решимости помешать экспедиции подполковника Флаттерса. Не знаю, насколько это правда, но Тамрит жестокосерден и полон ненависти. Ему знакомо лишь вероломство. От его участия можно ждать только бед.

Чувствую, вокруг французской экспедиции что-то затевается, но внешне