Германтов и унижение Палладио - Александр Товбин

Последний раз субчика надо будет предупредить, у него, докладывали, будто бы маленькая дочка учится в Лондоне, вот и…

Входя в гудевший, как исполинский стеклянный улей, зал прилёта, старик ухмылялся: он уже знал как привести в чувства «рыжего».

Наскоро позавтракав, Вольман отправил Габриэляну мейл. И, по совпадению, тоже в Питер был отправлен… да, куда же, как не в Питер, покатил вкрадчиво-деликатный Вольман свой пробный шар по поводу любезной консультации и прочего.

А вот шустрая петербургская журналистка Виктория Бызова в этот час уже спешила в редакцию на Гороховую, где близ Красного моста, над популярной пиццерией, базировалась её модная и престижная, проворная в погоне за сетевыми сенсациями, оказывавшимися на поверку, после проглатывания их, псевдосенсациями, интернет-газета «Мойка. ru». Бызова опаздывала, нервничала… Вскоре она улетала в заграничную командировку за очередной сенсацией, которую надеялась, если подозрения её оправдаются, увести из-под носа одной закрытой московской бизнес-структуры, которая – дошла конфиденциальная информация – явно мутила воду или пыль пускала в глаза, это уж как угодно: информаторы, знакомые с подоплёкой аукциона Кристи, советовали Виктории обратить внимание на самый нейтральный лот, в нём значились личные бумаги… Перед отлётом, как водится, скопились неотложные дела, надо было отсмотреть главные интернет-порталы, угадать, чем дышат конкуренты… Встала рано, как назло, однако даже к автобусной остановке на проспекте Ветеранов Бызова никак не могла добраться, прорвало теплотрассу, чуть ли не на пол-Ульянки разлилось, затопив ведущую к проспекту улицу, парящее озеро, пришлось огибать внезапное озеро кипятка по пустырю с ледяными колдобинами, но в конце концов…

Утро было ясное, солнце подкрашивало верхушки панельных пятиэтажек, вот уже кирпичные дома потянулись, за ними – полоса леса. Бызова зевала – не выспалась; вечером в ресторане «Мансарда» с видом на эффектно подсвеченный Исаакиевский собор отмечали по семейной традиции день рождения её покойного деда, учёного-биолога, исследователя генетических механизмов наследственной памяти, который несколько лет назад скончался в Америке, а вернувшись домой, смотрела до глубокой ночи сериал «Преступление в Венеции». И зачем она смотрела эту жуткую дребедень? И машину, как назло, вчера не успела забрать из автосервиса… А может, это и к лучшему, не для того же поменяла резину, чтобы устраивать заплыв в кипятке.

В том же 130‑м автобусе, до остановки которого добралась-таки в конце концов Виктория Бызова, ехала к метро и Инга Борисовна Загорская, полноватая женщина лет пятидесяти, театроведка, хранительница знаменитой коллекции костюмов в Театральном музее. По совпадению, она тоже собиралась за границу, на аукцион, где должны были, судя по торопливо и небрежно изданному каталогу, продаваться редкие артефакты: театральные эскизы Бакста, Головина и ещё чьи-то, очень любопытные… И ещё, кажется, был Юркун; два подкрашенных акварелью рисуночка Юркуна, изображавших темноволосую диву в пышном оперном сарафане со вскинутой рукой, особенно заинтересовали; на тусклой каталожной страничке, в уголке, характерная подпись Юркуна сплеталась с загадочным словечком, к тому же – затёршимся; удалось всё же разобрать по буковкам: «валуа», но почему-то – с маленькой буквы… Надо навести справки, проконсультироваться. Инга Борисовна проживала совсем далеко от центра, в Сосновой поляне, и, пока ехала, многое успела обдумать и пришла к заключению, что это – фамилия; попыталась перебрать в памяти имена-фамилии известных актрис… Вспомнила, что недавно рассматривала в музейном архиве парную фотографию: обнявшись, Ольга Лебзак и Лариса Валуа, оперная певица. Что-то ирреальное было в той фотографии, будто бы дрожащие контуры у обеих давно забытых фигур… И открытые рты, зажмуренные глаза; возможно, ослепила их фотовспышка. А непроходимое парящее озеро, в котором плавали, как коробчатые пароходы, одинаковые дома, увидела она только из окна автобуса на той остановке, где в автобус втиснулась, поработав локтями, Бызова. Эффектная девушка; Инга Борисовна сразу обратила внимание на неё – высокую, кареглазую, с каштановой чёлкой до разлётных бровей…

Сжатая со всех сторон Бызова вспоминала в автобусе вчерашние ресторанные истории Ильи Сергеевича Соснина, одноклассника деда, а сейчас – усохшего, сутулого, седовато-плешивого старичка с провалившимися щеками и крупным носом. Антошка, как называл до сих пор покойного деда Илья Сергеевич, был, оказывается, отчаянным малым, испытывая судьбу, частенько играл в свою русскую рулетку: не глядя по сторонам, с рискованной лихостью вылетал он из двора Толстовского дома, в котором жил тогда, на Фонтанку, проверял – собьёт ли, не собьёт его «Эмка» или «Победа».

Чёрный мощный внедорожник БМВ мчался в Сергиев Посад, старик с лошадиным лицом дремал и не сразу услышал телефонный звонок.

– Рыжий в Венецию на аукцион отправляется, через Ригу и Мюнхен, он себе заказал охрану, чтобы из Мюнхена сопроводили его…

– Кружным путём летит, чтобы следы запутать?

– У него в Риге вроде мать умерла.

– А в Мюнхене что забыл?

– Петляет, наверное…

– Что за аукцион?

– Сам не пойму, на кой ему этот акуцион, там в лотах мусор один, какие-то письма, рисуночки.

– У кого заказал охрану?

Услышав ответ, старик улыбнулся удаче: так это и получше будет, чем в Лондоне выслеживать Рыжего, Скотланд-Ярд водить вокруг кривого пальца, да и цены за услуги там нашими беглыми героями взвинчены несусветно… Венеция так Венеция, а пока уберём-ка его охрану… Старик тут же поменял планы, дал новые поручения. «Да, – подумал, откидывая голову на одетую в свежий чехольчик упругую кожаную подушечку и закрывая опять глаза, – пока предупредим-ка его, в последний раз предупредим; в Питере с мокрым делом поменьше шороха будет, даст бог, потонет в других делах».

Ох, сколько вроде бы случайных людей откуда-то прибывают, куда-то едут по своим надобностям, покупают билеты, строят и меняют планы и – спешат, спешат; сколько же ничем не связанных судеб сталкивается и разлетается ежемоментно в этом броуновском движении; за всеми не уследить и…

И пока автобус подкатывает по проспекту Ветеранов к метро, а Германтов всё ещё принимает душ, чтобы сразу не утонуть в хляби чужих судеб, не запутаться в хитросплетениях чужих планов и отношений, стоит, наверное, отвлечься от актуальнейшей суеты сует, царящей в бестолковом мире людей, и совершить, то ли, это попутно припоминая и комментируя, неторопливую экскурсию по германтовской квартире.

– Какие хоромы, – ошеломлённо прошептала Катя, когда вошла, но не такой уж большой была квартира, а ныне, на фоне модных интерьерных наворотов, выставляемых нуворишами напоказ, не очень-то и приметной и уж точно вполне обычной для многих, отнюдь не обязательно роскошных, доходных домов Петроградской стороны и довольно-таки в связи с занятостью хозяина и равнодушием его к бытовому лоску запущенной, ждавшей давно ремонта, но всё-таки…

Весна…

– Совсем заржавела, – вздыхала по утрам, подходя к зеркалу, Катя: веснушки, не дожидаясь лета, темнели, делались красновато-коричневатыми.

– Агатовыми, – говорил Германтов.

– Правда агатовыми?

И стояла Катя у этого же зеркала в спальне, а он ещё лежал в этой же широкой постели и неизменно оценивающе смотрел на неё, стройную и высокую, с горизонтальной линией плеч, с майоликовой, плоской и прямой, трапециевидной, как у древних египтянок, спиной, плавно сужавшейся к талии, с узкими, лишь чуть округлыми бёдрами, белыми упругими ягодицами, стройными сильными рельефными ногами… Катя изучала цветовые особенности своих веснушек, он любяще-пристально рассматривал Катю сзади, а взгляды их вдруг встречались где-то в глубине зеркала.

Как долго дожидался он её ответного взгляда.

Лёгкая в движениях фигура с прямой спиной, цветастая юбка-колокол… Фигура, удалявшаяся в сумерках академического коридора; можно ли влюбиться с первого взгляда в затылок, стройную высокую шею, почти горизонтальную линию плеч, спину, колыхания юбки и рельефные икры ног?

Можно, это доказано: тогда-то его и пронзила стрела Амура.

Он, не испытав ещё искусительного обаяния её, и не подумал даже в тот миг о её глазах, губах…

Кто она, кто? И встретит ли он её ещё раз… Нити протянулись между ними, и его сразу стрела пронзила, но как узнать, на каком она факультете? Не подкарауливать же её в коридоре, у тёмной железной лестницы, изо дня в день, радостно замирая, дожидаясь, пока она соизволит вновь пройтись, раскачивая колокол юбки, по сумеречному тому коридору… Но вскоре, прогуливаясь по великолепной, залитой солнцем академической анфиладе второго этажа, он подошёл к одному из высоких, смотрящих на Неву окон – она, несомненно, она сидела между сфинксами, на уходящих в воду ступенях. Солнце, залившее Неву расплавленным золотом, било Германтову в глаза, но он не мог не узнать сразу затылок, шею, плечи, спину. Он слетел-скатился вниз по лестнице, в два гигантских прыжка пересёк вестибюль, перебежал перед растрезвонившимся трамваем набережную, но… незнакомка исчезла, будто бы невская волна слизнула её.