Анхен и Мари. Прима-балерина - Станислава Бер

– Вот как?! А что же ты молчала, не рассказывала мне? – спросила Мари. – Что ты ему ответила?

Она закрыла книгу и уставилась на Анхен.

– Сказала, что жениха всё ждёт моя сестра, да так на неё никто и не клюнул.

– Балда! И шутки твои несмешные! – вспыхнула Мари.

Тёмные глаза от волнения превратились в яркие васильки.

– Ладно, не дуйся, дорогуша. Он, и в правду, спрашивал про тебя. Пригласил тебя к себе в лабораторию, – вполне миролюбиво сказала Анхен. – На экскурсию, так сказать.

Мари не ответила.

– Пойдёшь или нет? – спросила Анхен.

– Пока не знаю, – ответила Мари и залилась румянцем.

Анхен не стала продолжать эту тему, ей уже было пора собираться на службу.

– Не по-христиански живёте, не по православному, – заворчала Акулина. – Где это видано – работать в воскресенье?! Худо-бедно, если сенокос, али рожает кто, а то всё картинки малевать, да душегубцев. Не по-христиански это, не по-человечески. Э-эх!

– А что делать? Господин Орловский обещал спустить сто шкур, если убийцу мы не сыщем. Принести должны преступников на подносе золочёном прямо в кабинет к нему, – сказала Анхен, обращаясь к Мари, а не к старой няньке.

Мари уже вышла в прихожую и прислонилась к стене.

– Пожалуй, я пойду, – сказала она как можно равнодушнее.

Однако глаза её выдали. Они опять стали синими-синими.

– Куда? – спросила Анхен, застёгивая суконное пальто с меховым воротником.

– К господину Цинкевичу. В лаборатории должно быть страсть как интересно.

– А-а-а. Уж я об этом позабыла, – сказала Анхен и достала из сумки сложенную вчетверо бумагу. – Вот адрес. Он будет ждать.

Однако Яков Тимофеевич не ждал. Он сидел на высоком стуле в этой странной тюбетейке, в серой хламиде, наброшенной на костюм изумрудного цвета, и самозабвенно перетирал что-то в ступке.

– Здравствуйте! Я к Вам пришла по приглашению. Сестра сказала, что Вы мне лабораторию свою готовы показать, – с порога заявила Мари, оглядываясь.

– Иди, любезный. Всё нормально, – сказал доктор помощнику, приведшему гостью.

Комната была хоть и невелика, но с высоченными потолками и с высоченным же пыльным окном. Ряды шкафов, уставленные всевозможной химической посудой и приборами неизвестного назначения, уходили, казалось, прямо в небо. У другой стены стояла плита и что-то похожее на кузню, с тазами и щипцами.

– Мария Николаевна! Какой сюрприз, однако, – воскликнул доктор, снимая очки.

– Сюрприз? Так Вы меня не ждали? – спросила Мари и нахмурилась.

– Ждал! И не ждал такого счастья, – вывернулся господин Цинкевич.

Доктор спустился с высокого стула, подошёл к барышне и облобызал ей руку.

– Милости прошу, – сказал он, обводя лабораторию рукой и взглядом. – Тут, конечно, не всё, но самое необходимое.

– Правда? Это только самое необходимое? А если б было всё, то весь этаж Вы заняли?

– Весь дом! Ха-ха! – сказал господин Цинкевич и засмеялся.

Он подошёл к шкафам.

– Тут посуда, колбы всех размеров, инструменты. А мне ещё нужна прозекторская, езжу, знаете ли, в морг для вскрытий. Нужна отстрельная комната для экспертизы огнестрельного оружия. Тоже приходится использовать другие помещения. Я сейчас пишу работу про пистолеты. Ха-ха! Про пис-то-ле-ти-ки-и-и.

Мари захлопала ресницами, не зная, что делать. Доктор зашёлся в странном смехе.

– Простите великодушно. Это нервное. Случается. Бывает, – сказал Яков Тимофеевич, тяжело дыша. – Так вот. Судебно-медицинское исследование огнестрельных повреждений – весьма занимательная штука, я Вам доложу. Весьма! Там кроме медицины, я ещё рассматриваю все виды оружия и ран при таком ранении.

Господин Цинкевич подвёл Мари к кожаному дивану, невесть как очутившемуся в таком научном окружении. Он усадил гостью, а сам отправился к плите и кузне.

– Сейчас я угощу Вас кофе. Такого Вам и в Зимнем дворце вряд ли предложат.

Доктор извлёк турку, выдул из неё пыль, взлетевшую в весёлом солнечном свете, налил воды и поставил на открытый огонь варить божественный, по его утверждению, напиток.

– Ещё мне интересны руки. Вернее даже пальцы. Есть подозрения, что узор на них для каждого индивидуума есть уникальный. Позвольте Вашу ручку, – попросил господин Цинкевич.

Мари протянула ладонь. Доктор взял её, вытащил из кармана очки и поднёс их на манер увеличительного стекла.

– Какие изящные, однако, линии. Надобно занести их для сравнения.

– Кипит! – вскрикнула Мари, указывая на турку.

Божественный напиток едва не вылился. Господин Цинкевич молниеносно подскочил и снял турку с огня. Уф!

– Яков Тимофеевич, а Вы всегда пьёте кофе из мензурки? – спросила Мари, рассматривая янтарно-коричневый напиток в прозрачное стекло.

– Другой посуды, к сожалению, здесь нет, – сказал доктор, оглядываясь на шкаф. – Не взыщите.

– Так даже интереснее, – совсем по-детски сказала Мари.

– Вы меня простите, Мария Николаевна, за тот эпизод в театре. Право слово, не хотел Вас обидеть. Да и рассеян я. Да-с, крайне рассеян. Ляпну что-нибудь, а потом обиды. Простите?

– По части сладкого Вы не правы. Сладкое полезно. Ежели меру знать, – сказала она, приподнимая бровь.

– Но Вы же не знаете, – сказал господин Цинкевич и осёкся.

Мари вспыхнула, встала, поставила мензурку с недопитым кофе на стол и направилась к двери.

– Ну, знаете ли! Это уже ни в какие ворота, – бросила напоследок она и вышла.

* * *

Не смотря на то, что Анхен спешила и вовсе не рассматривала чудесное Питерское небо, и не останавливалась у нового магазина готового платья и белья – Боже, какие красивые нынче в Париже шьют наряды, с ума можно сойти! – художница всё же опоздала. Однако этого никто не заметил, всё внимание было приковано к господину Самолётову.

– Вот полюбуйтесь! – сказал делопроизводитель и протянул господину Громыкину изящный портсигар. – В вещах нашей примы нашёл. Не понимаю, как мы его не заметили раньше.

Дознаватель взял улику большим и указательным пальцем, осторожно повертел портсигар в руках, словно вещица могла быть отравлена.

– И что? – спросил господин Громыкин и вытянул губы в трубочку.

– А Вы откройте, Фёдор Осипович. Не стесняйтесь, – посоветовал господин Самолётов.

Господин Громыкин приоткрыл портсигар, оттуда выпал пакетик. Он взял его, принюхался и вопросительно взглянул на помощника.

– Он самый, – закивал делопроизводитель так, что идеально ровный пробор смешался. – Ко-ка-ин-чик.

– То бишь употребляла наша прима-балерина марафет постоянно, – подытожил господин Громыкин. – Кто снабжал? Кто?

Господин Самолётов развёл руки и поджал губы – неведомо сие. Дознаватель положил портсигар и пакетик, а из ящика стола вытащил сложенную пополам бумагу.

– У меня тоже есть для вас новости, господа, – сказал господин Громыкин, самодовольно приглаживая рыжую бороду. – Есть новости. Да-с.

Дознаватель откинулся на спинку стула.

– Вот. Читайте! – сказал он и бросил на стол письмо.

– Не подписано, – сказал делопроизводитель, осматривая бумагу со всех сторон.

– Вы читайте, читайте! – повторил господин Громыкин.

Господин Самолётов раскрыл