На помощь! Как команда неотложки справляется с экстренными случаями - Михаэль Штайдль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Удивительно, но для меня все это уже стало привычным. Кабинеты и коридоры, экраны и приборы, запах дезинфицирующих средств, постоянный звук устройства наблюдения. За несколько дней я привык к этому так же, как к своему отражению в зеркале, которое вижу перед выходом из раздевалки до начала смены. Но разве я здесь не за этим?
— Привет. — Передо мной возникает Майк с телефоном в руке. — Скоро прибудет вертолет, он должен доставить пациента в другую клинику. Мне нужно подняться на крышу, подготовить площадку. Ты со мной?
Как и должно быть
«Волшебная водичка» не всегда помогает
Проверка безопасности посадочной площадки на крыше клиники входит в обязанности команды центральной неотложной помощи. Как только мы получаем сообщение о том, что вертолет взлетел, я взбираюсь на верхний этаж и встречаюсь там с коллегой. Из служебного помещения, как из высокой башни, видна посадочная площадка. Вместе мы проверяем, свободна ли она, активированы ли системы безопасности, и включаем освещение. Кроме того, на случай экстренной посадки нам нужно удостовериться в надлежащем состоянии аварийно-спасательного оснащения: пожарных каски, огнетушителей, топоров, стамесок, ящиков с перевязочным материалом. Когда все это подготовлено, мы ждем приближения тихого жужжания пропеллера, холодной волны ветра, которая не прекратится до тех пор, пока вертолет под оглушительный шум не приземлится.
Так происходит и сегодня. Мы с безопасного расстояния наблюдаем посадку, встречаем врача и санитаров, которые вместе выгружают носилки из летательного аппарата, пожимаем руку пилоту, который будет ожидать в кабине до вылета. Все остальные, включая нас с Фабианом, направляются к лифту.
— Куда вам? — спрашиваю я.
— Детское отделение, — отвечает врач.
— Ребенок? — этого я не ожидал.
— Да, — вздыхает доктор. — Ему два года, если мне правильно сообщили.
Двери автоматически открываются, санитар вносит носилки в кабину лифта. Происходит несколько секунд, прежде чем мы все заходим, группируемся вокруг носилок, каждый находит себе место. Когда лифт начинает движение, врач продолжает говорить:
— Мальчик, которого мы должны забрать, уже пару дней лежит у вас в клинике с легкой травмой головы: он получил ее при падении. Коллеги из детского отделения заметили, что у него трудности при ходьбе и иногда бывают странные движения. Они стали беспокоиться, что при падении он мог получить еще какие-то повреждения. Поэтому назначили ему КТ. Вы не поверите, что оно показало.
Позже я своими глазами увижу снимок на экране нашего компьютера на посту. Опухоль размером с куриное яйцо или лимон выделяется на белом фоне детского черепа, как бы подталкивая извилины мозга прямо к краю. Не могу поверить, что у мальчика до сих пор не было никаких симптомов.
Через несколько минут мы в детском отделении, где нас уже ждет экипаж вертолета. Мне редко доводилось видеть, чтобы врач был настолько шокирован результатами обследования через несколько часов после обнаружения. Она сказала, что врач в мюнхенской клинике уже согласился немедленно провести операцию, для чего была организована транспортировка на вертолете ребенка, введенного в искусственную кому. Когда мы снова в лифте, в этот раз на пути наверх и с, казалось бы, мирно дремлющим златокудрым мальчуганом на носилках, в кабине воцаряется тишина. Даже когда кто-то что-то говорит, есть ощущение, что каждый из нас испытывает те же эмоции. Мы поражены, чувствуем себя беспомощными.
А еще я чувствую, как во мне поднимается гнев. То, что сейчас происходит, несправедливо, а несправедливость вызывает у меня негодование. Да у и всех здесь, кто находится со мной. Ребенок, который только появился на свет, не должен испытывать подобное. Так просто не должно быть.
* * *Когда несовершеннолетние пациенты попадают в отделение неотложной помощи, их, как правило, направляют в специальное отделение клиники. В приемной можно видеть 17-летних озорников рядом с пяти-, шести-, семилетними и их родителями. Понятно, что подростки не всегда в восторге от этого. Но мы, к сожалению, не можем принимать во внимание настроения позднего пубертатного возраста. До 18 лет ты остаешься ребенком, считаешь ты себя таковым или нет.
Случаи из отделения неотложной хирургии — резаные раны, переломы, растяжения, ушибы — это настолько частое исключение из правил, что к нам почти каждый день поступают дети с такими травмами. Нет смысла отправлять домой подобных пациентов. Уже после рентгена они бы снова оказались здесь. Наложение повязок и уход за раной ложится на плечи тех, кто обычно ими и занимается: врачей и медсестер отделения неотложной помощи.
Работа с травмированными или больными детьми — особый вызов. В обстановке, которая вызывает дискомфорт даже у многих взрослых, дети, конечно же, испытывают тревогу и страх. Добавьте к этому шок от только что пережитого несчастного случая и боли, которую так остро они, скорее всего, ощутили первый раз в жизни. Разве удивительно, что ребенок нервничает, когда к нему прикасается незнакомец в странной одежде и маске? Не лучшие условия для спокойного осмотра, ведь пациенту тоже приходится хоть как-то в нем участвовать.
Чтобы одержать победу над страхом, нужно стать мастером слова. Например, я буду говорить не о дезинфицирующем средстве, а о волшебной воде, когда мне нужно будет обработать ранку пациента. Это вызывает сильное удивление, и от любопытства маленький пациент забывает о своем страхе и позволяет приблизиться к больному месту.
Я не считаю, что это обман. Я просто поговорил с ребенком на более понятном для него языке. И это работает не только в скорой помощи: говорить на одном языке с собеседником никогда не помешает.
Многие дети очень волнуются, если доктору нужно наложить им швы. Напряжение уходит, если сказать им, что зашивать ничего не нужно.
