Тот, кто знает - Александра Маринина

– И чего же ты не понимаешь? – с поистине ангельским терпением спросила Бэлла Львовна.

– Где Вадим будет жить? Куда ему уходить, если мы разведемся?

– Он купит себе квартиру.

– Но у него пока нет денег…

– А вот здесь, золотая моя, мы подходим к самому главному, – перебила ее соседка. – И я очень тебя прошу выслушать меня спокойно и не говорить «нет». Сколько нужно еще денег, чтобы купить однокомнатную квартиру в приличном районе, не внутри Садового кольца, конечно, но и не на выселках, не за Кольцевой дорогой?

– Тысяч восемь долларов. Это как минимум. Двадцать тысяч у нас уже есть, еще два-три года назад за эти деньги можно было даже «двушку» купить, правда, плохонькую, но теперь квартиры подорожали… Меньше чем за тридцать тысяч ничего пристойного не найдешь.

– Я дам недостающие деньги. Отпусти Вадима, дай ему вздохнуть спокойно. Ему сорок два года, он еще успеет создать новую семью, где жена не окажется всенародно известной личностью, обремененной огромным количеством родни. Он еще сможет стать настоящим главой своего семейства. Ты же не глупая девочка, Наташенька, ты отлично понимаешь, что корень зла не столько в остывших чувствах, сколько в вашем неравенстве. В этом никто не виноват, просто так случилось. Ты когда-то была редактором на телевидении с зарплатой в сто десять рублей, а по твоим сценариям никто не хотел снимать кино, Вадим же был высокооплачиваемым морским офицером и содержал нас всех. Теперь ты стала знаменитой, а он – рыночным торговцем. Такое положение для него унизительно. Будь настоящим товарищем, протяни ему руку помощи, избавь от унижения.

– Бэлла Львовна! – ахнула Наташа. – Да что вы такое говорите? Как это вы дадите ему деньги? С какой стати? Да и откуда у вас столько?

– У меня есть. Мне Марик оставил. И потом, все годы он пытался мне помогать, ты же знаешь, как это делалось. Кто-то уезжает, продает в Москве квартиру, имущество, часть денег по договоренности передает здесь родственникам своих знакомых, живущих за границей, а оказавшись за бугром, получает эквивалентные суммы от тех, с кем договаривался. Вот и мне периодически поступали некоторые суммы, иногда немалые.

– Вы никогда не говорили об этом, – удивилась Наташа.

– А зачем? Мое поколение привыкло копить деньги, откладывать на черный день. Вот и я откладывала. Теперь, я полагаю, пришло время их использовать. И не смей отказываться. Ты не имеешь морального права эксплуатировать человека, которого больше не любишь и который не любит тебя. Это неприлично.

Наташа пошла готовить ужин и все время мысленно повторяла слова Бэллы Львовны. Да, она отдавала себе отчет в том, что не любит мужа, что они отдалились друг от друга, стали совсем чужими. Да, Вадим с каждым днем становится все более нетерпимым к любому беспорядку, к малейшей пылинке, даже к тому, что Катюша, возвращаясь порой довольно поздно, слишком громко хлопает входной дверью. Да, она не хочет больше жить с ним. Но ей никогда и в голову не приходило, что со стороны такое положение может выглядеть как беззастенчивая эксплуатация присущего Вадиму чувства ответственности. Как намеренное унижение. Как что-то непорядочное. А ведь Бэлла права… Она, Наташа, бегает на свидания к любовнику, пока ее муж вкалывает, чтобы отселить ее же сестру. Бэллочка права, она поступает гадко. Мерзко. И какой же выход? Просто так, на ровном месте взять и предложить Вадиму развод? С какой стати? И имеет ли она право брать деньги у Бэллочки? Ведь они на черный день отложены.

Хлопнула дверь, и тут же раздался недовольный голос Вадима:

– Почему опять свет в прихожей горит? Неужели так трудно выключить?

Наташа выбежала ему навстречу, виновато улыбнулась.

– Это я включила, для тебя. Увидела из окна, что ты идешь, и включила, – неловко солгала она.

– А это что?

Он брезгливо поднял пару кроссовок, вокруг которых на полу образовалась грязная лужа. Кроссовки принадлежали племяннице Кате, которая явилась домой полчаса назад, предварительно потоптавшись по обильно политой дождем земле. Вероятнее всего, в каком-нибудь скверике с мальчиком гуляла.

– Неужели так трудно поставить обувь на коврик, чтобы не пачкать пол? – гремел Вадим. – Я специально покупал коврики, вон они, по всей прихожей валяются, чтобы ставить обувь. И почему в этом доме никто не считает нужным соблюдать порядок и убирать за собой грязь?

– Я сейчас вытру, – тихо сказала Наташа. – Не кричи, пожалуйста. Пойдем ужинать, у меня все готово.

– Нет, ты не будешь вытирать! Это чьи кроссовки?

– Катины.

– Вот пусть она и вытрет! Почему ты должна убирать за ней? У нее что, рук нет? Спина больная? Немедленно пойди к ней и скажи, чтобы она вымыла пол в прихожей.

– Успокойся, пожалуйста, она все вымоет. Пойдем ужинать.

Но сегодня Вадим был что-то особенно агрессивен. Каждое Наташино слово вызывало в нем бурю протеста.

– Вадик, что случилось? – наконец не выдержала она. – Чем ты сегодня так раздражен? Что-то произошло?

– Ты меня спрашиваешь, что произошло? – гневно переспросил он. – Ты хочешь сказать, что тебя все устраивает и ты не видишь поводов для раздражения? Твои демократы развалили всю страну, в результате люди, которые честно трудились всю жизнь, не покладая рук, остались нищими. Самые нужные профессии врачей и учителей оплачиваются жалкими копейками. Армия и милиция развалены, разрушены. Это ты считаешь нормальным? Тебя это не огорчает и не раздражает?

– Но Вадик, это случилось не сегодня… Почему именно сегодня ты такой злой? Что тебя достало?

– Именно сегодня? – Он отшвырнул вилку. – Просто сегодня ты соизволила открыть глаза и обратить внимание на мое настроение. Тебе давно уже безразлично, и чем я живу, и как я работаю, и что меня достает! Тебе важна только твоя работа, при помощи которой ты имеешь возможность прославлять преступных политиков, ведущих нашу страну к гибели. Тебе важны только слава, популярность и рейтинги твоих передач, ничто другое тебя не интересует.

– Ты же знаешь, я ушла из программы… – пыталась возразить Наташа, но муж ее не слушал.

– Ну конечно, теперь ты рвешься к славе великого кинорежиссера! Премии, овации, признание! Кинофестивали, тусовки, фуршеты, презентации! А как живет простой народ – ты и знать не знаешь и не хочешь знать. У тебя достаточно денег, чтобы не подсчитывать каждый день, на сколько подорожало масло и сумеешь ли ты купить целую буханку хлеба или только половину.

– Вадик, я отлично знаю, что и сколько стоит, я сама покупаю продукты каждый день. И считаю каждый рубль. Зачем ты меня упрекаешь? Разве ты забыл, как я раскладываю деньги по конвертам, чтобы на все хватило и чтобы не истратить лишнего?

Она все еще пыталась его успокоить, привести какие-то разумные доводы, но понимала, что доводов этих не найдет. Что можно противопоставить реальному обнищанию пенсионеров, врачей и учителей? Что может утешить высококлассного специалиста, не по своей вине превратившегося в безработного? Жалкие слова о неизбежных экономических трудностях переходного периода? Политические резоны? Примеры того, что справедливого социального устройства не бывает в принципе, что при любом экономическом режиме обязательно будут обиженные и обделенные? Об этом можно было бы говорить в газетной статье или с экрана телевизора, но с мужем, дома, за ужином дискутировать на политические темы…

– Давай закроем тему, – примирительно произнесла она, стараясь говорить мягко и тепло. – Ты пришел домой, а не на политический диспут. Лучше поговорим о домашних делах. Мальчики мне сказали…

Но он не дал ей закончить фразу:

– Ах вот как?! Ты считаешь ниже своего достоинства говорить со мной о политике? Ну разумеется, кто я такой, чтобы обсуждать со мной такие сложные проблемы! Всего лишь продавец, стоящий за прилавком на вещевом рынке! Я – торгаш, существо низменное и не достойное уважения. Я – никто в твоих глазах! Ничтожество, годное только на то, чтобы приносить в дом деньги. Так или не так?

Наташа чувствовала, как темнеет в глазах, все вокруг становится ядовито-красного цвета – цвета злобы и ненависти. Все, пора кончать с этим. Бэллочка права. И Инка права. И Вадим прав. Все кругом правы, кроме нее. Но у нее нет больше сил это выносить.

– Это не так, – она говорила совсем тихо, потому что каждый звук болью отдавался в затылке, – но я не хочу, чтобы ты думал… чтобы чувствовал…

Господи, она растеряла все слова, она никак не может составить связную осмысленную фразу, чтобы выразить то, что хочет донести до его сознания.

– Вадим, выслушай меня. Тебе очень тяжело, я это понимаю. Ты попал в невыносимую ситуацию. Я вообще удивляюсь, как ты до сих пор сохранил здоровую психику. Я на твоем месте давно уже свихнулась бы. Но я не хочу больше, чтобы ты мучился. Это не нужно ни мне, ни тебе. Давай купим для тебя отдельную квартиру, и ты будешь жить один. Так будет лучше для всех, поверь мне.