Дневники русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я совсем задыхалась от рыданий. Казалось – сердце разорвется от боли… о если бы я могла умереть!
В комнате было тихо – только мерно тикали часы…
Он заговорил:
– И вас так угнетает сознание своей ошибки?.. Но ведь вы сделали ее невольно… вы сами говорите, что были неопытны и мало видали людей. Да и так ли несчастна ваша сестра, как вам кажется? Есть у нее дети?
– Да, двое дочерей…
– Значит, есть утешение… И если бы она была действительно очень несчастна – наверное оставила бы мужа. Но раз живет с ним – значит, все-таки находит в нем что-нибудь такое, что привязывает ее к нему… И притом, очевидно у нее не было такого твердого и определенного стремления к знанию, как у вас.
– Это правда… она всегда больше говорила, чем делала…
– Ну вот… вы вовсе не так виноваты перед своей сестрой, как думаете… А если она упрекает вас за то, что способствовали ее браку, видя и зная, как вы страдаете, как мучаетесь сознанием своей ошибки – это уже прямо жестоко с ее стороны… Скажу более: неблагородно… лежачего не бьют.
Он говорил твердо, с убеждением… И от тона, каким он произносил эти слова – мне становилось легче на душе… А он продолжал:
– Вы должны теперь сосредоточить все свое внимание на том, что можете сделать для других. Старайтесь восстановить свои силы, чтобы работать с пользою… – И замолчал.
Мне показалось, что он искоса, бегло взглянул на часы. Я встала. Было ровно полдень: священный час для всех французов – завтрак.
– Повторяю, – успокойтесь и не мучьте себя… Это и напрасно и бесполезно… Я уже доказал вам, что вы вовсе не так виноваты, как вам кажется.
Он проводил меня до ворот и повторил, прощаясь:
– Если что понадобится – обращайтесь ко мне… я всегда к вашим услугам.
8 февраля.
Если бы меня спросили, для чего я живу и как живу – я бы не нашлась, что ответить. Разве это жизнь?
Влачить свое существование с трудом, медленно, точно одряхлевшая старуха… Я еще так молода, а между тем жизни нет, сил нет.
Страшная тоска сжимает сердце, полное отвращение ко всему… Передо мной лежал Карл Маркс, Nietzsche – Also sprach Zaratustra64, и я не могу прочесть ни одной строчки, – руки бессильно опускаются, книга падает… Точно со мной делается нравственный прогрессивный паралич.
21 февраля.
Бабушка умерла…
Я пишу с трудом. Это несчастие окончательно сломило меня… Бабушка умерла… и уже в могиле, а я узнала об ее смерти только вчера. Шла мимо почтового отделения на Claude Bernard, по обыкновению зашла и спросила, нет ли писем. Смотрю, вынимают из клеточки одно письмо, другое третье. Я не избалована перепиской и тут обрадовалась – вдруг целых четыре письма! Один из них был билет с черной траурной рамкой. Кто бы это умер? – равнодушно подумала я, недоумевая, какой смысл извещать меня таким способом о смерти дальних родственников, – разве нельзя в письме сообщить, а на похороны все равно не поспею… Развернула, читаю…
Бабушка умерла!
Моя милая бабушка, которую я так любила, нет уж ее больше!
Мне вдруг показалось, что это чья-то дикая нелепая шутка, нарочно послали этот билет на похороны, а на самом деле неправда, не может быть… Ведь телеграммы не было… Разорвала конверт с почерком брата Володи: тот писал, что бабушка скончалась 1 февраля, что мне посылали телеграмму…
– Где телеграмма на мое имя?! – бросилась я к решетке.
– Разве вы не видите, что здесь есть пришедшие раньше вас? ждите своей очереди! – резко крикнула из-за решетки служащая.
Я опомнилась и отошла к стене… и потом уже в очереди справилась, – никакой телеграммы не было получено. Значит не дошла. Придя к себе, заперлась на ключ, перечитала все письма о внезапной смерти бабушки, о телеграмме, в которой брат перепутал адрес, цифры, – и она не дошла…
Бабушка умерла!
Все как-то не верилось, чтобы это было правда…
Страшная боль тисками сдавила голову, все закружилось перед глазами, и я упала…
А когда сегодня посмотрела на себя в зеркало – похожа была на привидение в черном траурном платье…
28 февраля.
Целую неделю пролежала в постели.
Сегодня пришла знакомая американка, с которой постоянно встречалась на лекциях в Сорбонне, и потащила меня гулять.
– У вас бабушка умерла? старая?
– Да.
– И вы так огорчены, что были больны! Да ведь должны же умирать старые люди… ведь это же закон природы… Полноте, вам надо развлечься, пойдемте погулять… – И она потащила меня на шумную веселую улицу Риволи!
Шум экипажей мешал разговаривать, толпа утомляюще действовала на меня.
– Вы устали? – спросила мисс Джесси. – Зайдемте отдохнуть в кафе. Я знаю, тут есть одно очень хорошее. Спросим кофе. – И прежде нежели я успела что-нибудь сообразить – очутилась в кафе-концерт, где с эстрады гремел оркестр в красных фраках.
Мисс Джесси выбрала место на виду, поближе к эстраде и что-то заказала себе и мне.
Раздались звуки веселого опереточного вальса… И под его звуки мне вдруг представилось далекое кладбище родного города, на котором под снежным холмиком успокоилась вечным сном дорогая старушка… и присутствие мое в этом кафе показалось какой-то чудовищной профанацией своего чувства к памяти покойной… Рыдания подступили к горлу.
– Мисс Джесси… извините, я оставлю вас… я уйду… не могу…
– Отчего же? – искренно удивилась американка. – Отчего вы не можете здесь оставаться? Неужели из-за того, что недавно потеряли бабушку? Но ведь же она была стара… Вот тоже вы траур надели… У нас в Америке только муж носит траур по жене… Странные обычаи на континенте… – недоумевала мисс Джесси.
– Извините, я пойду домой…
Американка пожала плечами.
– Ну если это так против ваших чувств – так конечно идите…
И она принялась за кофе, а я торопливо пробираясь между столами – почти бегом выбежала на улицу…
9 марта.
Получила письмо из дому. Оказывается, бабушка написала духовное завещание и назначила меня душеприказчицей. Практичная сестра Надя уже справилась у адвоката. За утверждение завещания по доверенности он спросил ни с чем не сообразную цену – двести пятьдесят рублей. А ведь еще неизвестно, сколько придется на долю каждого из нас: бабушка была очень небогата…
«Приезжай лучше на сороковой день и сделай все сама. Тебе вся поездка обойдется дешевле, чем нам платить Н.», – пишет сестра. Она права. Обойдется
