Дневники русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И знаете ли, что я вам скажу, mademoiselle, – и какая-то грустная нотка послышалась в его голосе, – il у a une belle parole dans l’Evangile: «violenti rapiunt illud»… c’est à dire – les violents attrapent célà. Il faut savoir lutter et supporter beaucoup dans cette vie…76 Будьте добры с людьми, не показывайте им своего страдания… они все равно не поймут вас.
– Я дам вам еще один совет – выходить замуж. Вы слишком одиноки. L’homme n’est pas fait pour vivre seul, ni la femme non plus…77
– Me marier? jamais!78 – вскричала я, возмущенная таким неожиданным советом.
– Pourquoi pas? L’homme n’est pas un ennemi…79 Совместная жизнь с положительным человеком облегчит вас: общие интересы, взаимная поддержка – много значит в этой жизни. И, когда вы встретите такого человека, который понравится вам – будьте осторожны, не говорите ему, что вы его любите, а ждите, пока он сам вам скажет. Надо быть осторожной…
– Je ne veux pas me marier80, – упрямо возразила я.
– Напрасно. Так лучше для вас. Повторяю, вы не созданы, чтобы жить одна: vous n’êtes pas faites pour vivre seule…81 Вы где предполагаете жить по окончании курса? остаться здесь или в России?
– Конечно, в России.
– Так вот, и не надо вам терять связи с родиной. Непременно поезжайте… быть может, там вы встретите подходящего человека. Не падайте духом, будьте спокойны, горды перед людьми. Когда вернетесь, приходите ко мне сказать, как себя чувствуете.
Я взглянула на часы: стрелка подходила к половине одиннадцатого.
– Мне пора ехать… Благодарю вас. Я… поеду в Россию.
Он проводил меня до ворот и, проходя мимо ложи консьержа, крикнул: cordon, s’il vous plait!82
– До свидания. Счастливого пути.
Дверь отворилась и закрылась за мною. Я пошла по тихой, пустынной улице успокоенная и немного озадаченная его неожиданным советом.
Выйти замуж!
Как это ни странно может казаться – но я об этом ни разу не думала. Выйти замуж! Это значит полюбить. И одно новое соображение впервые пришло мне в голову.
А ведь в самом деле – я еще никогда никого не любила, и меня еще никто никогда не любил…
Некогда было.
До совершеннолетия – я была так занята одною мыслью – поступить на курсы, вечной борьбой с матерью, отстаивая каждый свой шаг от ее самодурства и деспотизма, тщетно стараясь развивать сестер, направить детские умы братьев к учению. А потом – там, на курсах – так была поглощена наукой, книгами, занятиями, занятиями без конца… Выработка миросозерцания, беспрерывные размышления и слезы с товарками: «зачем живем, как надо жить», умственная жизнь Петербурга – после провинции, казалось, била ключом и захватывала своим потоком… Было ли тут время думать о любви?
А тут еще брак сестры. Эта тихая, невидимая для посторонних глаз семейная драма, одной из причин которой была я, – внушила мне такое недоверие, такую злобу к сильной половине рода человеческого, что я на курсах и не старалась попадать в студенческие кружки. Под гнетом сознания своей ошибки я с головой ушла в книги, стараясь забыться. Книги, написанные мужчинами – составляли мое избранное мужское общество, да несколько товарок – женское. И я удивлялась только – как другие влюбляются, выходят замуж, кокетничают, увлекаются…
Вот была охота! Да стоят ли мужчины того, чтобы мы кокетничали с ними, увлекали их, старались нравиться? И когда другие удивлялись на меня – я удивлялась на них и пожимала плечами. И вдруг такой совет…
Однако поздно! А завтра надо рано вставать и начать собираться…
17 марта.
Все эти дни бегала, разнося обратно книги, данные для прочтения, собиралась… и еще надо было занять сто франков на дорогу – денег не хватало.
Нерехта, 24/11 марта.
Первые лучи мартовского солнца начинали согревать Париж, когда я выехала из него. Двое суток на скором поезде, и я въехала в бесконечные снежные равнины моей родины…
Здравствуй, милая, дорогая, любимая! Впервые в жизни я еще так надолго рассталась с ней… и радость опять видеть родные места заставляла забывать, что меня в них ждало…
Как хорош весенний воздух…
Холодный, свежий – он проникает в самую глубину легких и, кажется, освежает, оживляет все существо… Снег блестит на солнце, какая прелесть! Этого не увидишь за границей… Кое-где проталины… Я радовалась всему – даже грязи на улице…
Я проехала прямо в Нерехту на могилу бабушки… В сенях нашего большого дома – бросилась ко мне на шею верная Саша.
Она с плачем рассказала о последних днях жизни и смерти старушки, с которой прожила неразлучно двадцать восемь лет, и мы вместе отправились на кладбище. Рядом с могилой тети высился небольшой холмик, покрытый снегом… вот все, что осталось от бабушки.
Не нравятся мне парижские кладбища, в них каменные памятники поставлены тесно, точно дома: настоящий город мертвых, – нечто холодное и жуткое.
Нет природы – деревьев, травы, приволья, которое так идет к месту вечного покоя и придает столько поэзии нашим провинциальным кладбищам.
Тут нет ни богатых памятников, ни роскошных цветников, ни красивых решеток… Зато трава и полевые цветы одинаково покрывают могилы богатых и бедных… и покосившиеся деревянные кресты придают какое-то своеобразное выражение общему виду пейзажа.
И каждый раз как я вхожу на наше кладбище – атмосфера мира и покоя охватывает душу. Кругом, около церкви – родные могилы. Там дедушка, там прадедушка, там тетя, там двоюродные дяди. И здесь в родной обстановке – среди тех, кого она знала при жизни, нашла себе вечный покой и бабушка…
Приехала сестра. Она, кажется, была рада увидеться со мной. Рассказала обо всем, завещание у нее в Ярославле.
– И знаешь ли что, Лиза, – мы в сундуке нашли на три тысячи ренты. А по завещанию надо сделать вклады в две церкви, в богадельню и Саше, в общем как раз тысячи две с половиной, все остальное – нам. Расписки на вклад в Государственный Банк у меня хранятся.
Так вот, ты подай завещание на утверждение, а из этих денег и сделай тотчас же все вклады – так скорее будет.
Я могла только согласиться с этим практическим советом. А потом сестра с Сашей занялись хозяйственными хлопотами.
25/12 марта.
«Справляли» сороковой день. Именно – справляли, согласно всем правилам уклада старинной жизни, – под взглядами всех родных, прислуги, которые зорко следили, что мы, молодые – пожалуй, вот-вот ошибемся, не так
