Собрание сочинений. Т. 9. Дамское счастье. Радость жизни - Эмиль Золя

Лазар взглянул на Полину, глаза их затуманились, они бросились друг другу в объятия, и губы их слились в последнем жгучем поцелуе.

На другой день, во время завтрака, все сидели за кофе, удивляясь, что Луиза еще не спустилась. Служанка уже собралась подняться и постучать в дверь спальни, когда Луиза наконец сошла вниз. Она была очень бледна и едва передвигалась.

— Что с тобой? — встревоженно спросил Лазар.

— Я мучаюсь с самого рассвета, — ответила она. — Почти не сомкнула глаз, всю ночь напролет слышала бой часов.

— Нужно было позвать нас, — воскликнула Полина, — мы бы хоть поухаживали за тобой.

Дойдя до стола, Луиза со вздохом облегчения села в кресло.

— Вы ничем не помогли бы мне, — возразила она. — Я знаю, что это такое, вот уже восемь месяцев, как эти боли не прекращаются.

Действительно, тяжелая беременность приучила Луизу к постоянной тошноте, к болям, которые иногда были так сильны, что она по целым дням не могла разогнуться. Сегодня утром тошнота прекратилась, но живот как бы стянуло поясом, который впивался в тело.

— К боли привыкают, — изрек Шанто.

— Да, приходится. Нужно прогуливать младенца, — сказала молодая женщина. — Вот я и спустилась… Там, наверху, я места себе не нахожу.

Луиза выпила несколько глотков кофе. Все утро она бродила по дому, вставала с одного кресла, чтобы сейчас же сесть в другое. Никто не смел заговорить с ней — она тут же выходила из себя и, казалось, еще больше страдала от внимания окружающих. Боли не утихали. Незадолго до полудня ей, видно, полегчало, она смогла сесть за стол и съела несколько ложек супу. Между двумя и тремя снова начались ужасные схватки; Луиза уже ходила безостановочно из столовой в кухню, потом тяжело поднималась в свою комнату и тут же спускалась вниз.

Полина наверху укладывала чемодан. Завтра она уедет, времени осталось в обрез, только чтобы вынуть вещи из ящиков и привести все в порядок. Тем не менее она поминутно склонялась над перилами, ее тревожили тяжелые неровные шаги Луизы, под которыми трещали половицы. Около четырех, видя, что Луиза еще больше возбуждена, Полина решила постучать Лазару, который в полном отчаянии заперся у себя, кляня судьбу за новые беды, выпавшие на его долю.

— Так дальше продолжаться не может, — сказала Полина. — Нужно поговорить с Луизой. Пойдем со мной.

Они встретили Луизу на лестнице второго этажа; она стояла, прислонившись к перилам, не имея сил ни спуститься, ни взобраться наверх.

— Душенька, — мягко сказала Полина, — мы очень беспокоимся за тебя… Давай пошлем за акушеркой!

— Боже! За что вы так мучаете меня, я прошу лишь об одном: оставьте меня в покое!.. Ведь всего восемь месяцев, к чему же акушерка?

— Все-таки разумнее посоветоваться с ней.

— Нет, не хочу, я знаю, что это такое… Ради бога, не говорите со мной, не мучьте меня!

Луиза заупрямилась и так рассердилась, что Лазар тоже вспылил. Полине пришлось обещать, что она не пошлет за акушеркой. Эта акушерка, некая г-жа Булан из Вершмона, славилась на всю округу своим искусством и опытностью. Уверяли, что такой не сыщешь ни в Байе, ни даже в Кане. Вот почему Луиза, очень мнительная от природы, угнетенная предчувствием, что умрет во время родов, решила отдаться в ее руки. И все же она очень боялась г-жи Булан; с таким же безотчетным страхом относятся к дантисту, который наверняка поможет, хотя обращаются к нему, когда становится совсем невтерпеж.

В шесть вдруг снова наступила передышка. Молодая женщина торжествовала: ведь она говорила, что это обычные боли, только чуть посильнее; хороши бы все они были, если бы попусту подняли переполох! Тем не менее Луиза чувствовала смертельную усталость и, съев котлетку, решила прилечь. Если ей удастся уснуть, все пройдет. Луиза упрямо отклоняла все заботы. Пусть они обедают без нее, ей хочется побыть одной, она даже запретила подниматься наверх, чтобы не тревожить ее!

На обед был подан бульон и жареная телятина. Вначале ели молча, всем было грустно из-за отъезда Полины, а тут еще этот припадок Луизы. Старались не греметь ложками и вилками, словно это могло обеспокоить больную, лежавшую на втором этаже. Однако Шанто разошелся и стал рассказывать всякие истории о редких беременностях, как вдруг Вероника, войдя в столовую с блюдом нарезанной телятины, сказала:

— Не знаю, но мне сдается, что она стонет наверху.

Лазар встал и распахнул дверь в коридор. Все перестали есть, прислушиваясь. Сперва было тихо, потом донеслись протяжные, приглушенные стоны.

— Опять началось, — прошептала Полина. — Я поднимусь к ней.

Она бросила салфетку, даже не притронувшись к телятине, которую ей подала служанка. К счастью, ключ торчал в замке и Полина вошла. Молодая женщина сидела на краю кровати, свесив босые ноги и закутавшись в пеньюар, она раскачивалась, как маятник, от непрерывных нестерпимых болей и время от времени громко стонала.

— Опять стало хуже? — спросила Полина.

Она не отвечала.

— Хочешь, мы пошлем за госпожой Булан?

Тогда Луиза пробормотала с покорным видом мученицы:

— Мне все равно. Может, станет полегче… Больше я не могу, не могу…

Лазар, поднявшийся наверх следом за Полиной, сперва прислушивался у двери, а потом осмелился войти и предложил сходить в Арроманш, привести Казенова на случай каких-нибудь осложнений. Но Луиза начала плакать. Значит, им ее совсем не жалко? Зачем они так терзают ее? Это же всем известно, — одна мысль, что ребенка у нее может принимать мужчина, вызывала у Луизы негодование. То была болезненная застенчивость кокетливой женщины, ей было неприятно показываться такой несчастной, в растерзанном виде, стыдливость заставляла ее даже в присутствии мужа и кузины запахивать пеньюар на обезображенной талии.

— Если ты пойдешь за доктором, — запинаясь сказала она, — я лягу, повернусь к стене и никому не буду отвечать.

— Все-таки привези акушерку, — сказала Полина Лазару. — Я не думаю, что время пришло. Просто нужно ее успокоить.

Вдвоем они спустились вниз. Зашедший на минутку аббат Ортер стоял в изумлении перед испуганным Шанто. Все уговаривали Лазара съесть хоть кусочек телятины, прежде чем отправляться в путь, но он, совершенно потеряв голову, заявил, что ему не до еды, и бегом помчался в Вершмон.

— Кажется, она меня зовет? — сказала Полина, выбегая на лестницу. — Если мне понадобится Вероника, я постучу… Пообедаете без меня, дядя!

Священник, смущенный тем, что явился во время родов, не находил обычных слов утешения. В конце концов он удалился, пообещав, что придет потом, после того как навестит Гонена: старый калека тяжело болен. Шанто остался в одиночестве перед столом, заваленным сдвинутыми в беспорядке приборами. Стояли недопитые стаканы, телятина остывала на тарелках, валялись грязные вилки, надкусанные ломтики хлеба, все было брошено в минуту тревоги, которая как бы пронеслась над скатертью. На всякий случай служанка поставила на плиту чайник с водой и ворчала, не зная, что делать, — убирать со стола или оставить весь этот кавардак.

Распахнув дверь, Полина увидела, что Луиза стоит, опираясь на спинку стула.

— Мне очень больно, когда я сижу, поддержи меня, походим.

С самого утра она жаловалась на покалывание, словно ее кусали какие-то мошки. Теперь начались схватки, живот сжимало как в тисках, все сильнее и сильнее. Стоило ей сесть или прилечь, ей казалось, будто свинцовая глыба давит ей на внутренности; ей хотелось двигаться, и, взяв Полину под руку, она стала ходить с ней от кровати к окну.

— Тебя немного лихорадит, — сказала девушка. — Хочешь пить?

Луиза не могла ответить, она скрючилась от сильной схватки и, держась за плечи подруги, сотрясалась всем телом; Полине передалась ее дрожь. Несчастная испускала жалобные крики, в них слышались нетерпение и страх.

— Я умираю от жажды, — шепотом сказала Луиза, когда смогла наконец говорить. — У меня пересохло во рту, видишь, какая я красная… Нет, нет! Не бросай меня, я сейчас упаду. Давай ходить, еще ходить, сейчас я напьюсь.

И она продолжала свою прогулку, волоча ноги, переваливаясь и все тяжелее и тяжелее опираясь на руку Полины. Они ходили в течение двух часов, не останавливаясь. Уже пробило девять. Почему до сих пор нет акушерки? Теперь Луиза ждала ее с нетерпением, жалуясь, что, видно, ее хотят уморить, раз так долго не оказывают помощи. До Вершмона всего двадцать пять минут ходу, стало быть, за час вполне можно обернуться туда и обратно. Лазар, верно, там прохлаждается, а может, с ним что-нибудь случилось, все кончено, они никогда не придут. Ее стало мутить, потом началась рвота.

— Уходи, я не хочу, чтобы ты видела!.. Бог мой! можно ли так низко пасть, я внушаю всем отвращение.

Нестерпимо страдая, Луиза не переставала думать о своей внешности и стеснялась. Несмотря на свою хрупкость, она крепилась изо всех сил, ее мучило, что она не может натянуть чулки, что видно обнаженное тело. Но особенно смущали ее ложные позывы; она требовала, чтобы кузина отворачивалась, а сама скрывалась за занавеской, чтобы удовлетворить свою потребность. Когда пришла Вероника и предложила помощь, Луизе показалось, что она чувствует первые толчки, и она пробормотала растерянно: