Собрание сочинений. Т. 9. Дамское счастье. Радость жизни - Эмиль Золя

— Госпожа Булан будет держать одну ногу, — продолжал доктор, — нам нужна и ваша помощь, Полина, вы будете держать вторую. Не бойтесь, держите крепко, не давайте больной двигаться… А вы, Лазар, будьте любезны, посветите мне.

Все повиновались, никто не замечал этой наготы. Видели лишь муки, внушавшие сострадание, и эту драму — борьбу за рождение, убивавшую самую мысль о любви. Яркий, резкий свет рассеял волнующую таинственность нежной женской кожи. Никто не замечал мелких завитков золотистых волос, оттенявших сокровенные уголки тела. Остался лишь страждущий человек, рождение среди крови и нечистот, муки, от которых разрывается живот матери и чудовищно расширяется красная щель, похожая на зияющее отверстие в стволе могучего дерева, оставленное топором лесоруба.

Доктор продолжал говорить вполголоса, сняв сюртук, подвернув левый рукав рубашки выше локтя.

— Упустили время, ввести руку будет трудно… Видите, плечо ребенка уже показалось.

Между напряженных, набухших розоватых мышц виднелся ребенок. Но он застрял из-за сужения влагалища, которое не мог преодолеть. Хотя Луиза была без сознания, мышцы живота и бедер продолжали работать, пытаясь вытолкнуть ребенка; даже в беспамятстве мать надрывалась и изнемогала, стремясь разрешиться от бремени. Она продолжала мучительно выгибаться, волны боли сотрясали ее тело, потуги сопровождались воплями, в которых слышалось упорство человека, борющегося против неотвратимого. Рука ребенка свисала. Маленькая темная ручка, пальцы которой то сжимались, то разжимались, словно цепляясь за жизнь.

— Отведите чуть назад ногу, — сказала г-жа Булан Полине. — Незачем утомлять роженицу.

Доктор Казенов стал между ног Луизы, которые держали обе женщины. Он обернулся, изумленный пляшущим пламенем свечи. Стоявший позади него Лазар так дрожал, что свеча качалась в его руке, словно от резких порывов ветра.

— Милый мой, — сказал доктор, — уж лучше поставьте свечу на ночной столик. Так мне будет виднее.

Не в силах смотреть больше, муж опустился в кресло на другом конце комнаты. Но тщетно он старался больше не видеть, закрывая глаза, — перед ним снова и снова возникала ручка крохотного существа, эта ручка хотела жить и, казалось, ощупью искала помощи в мире, куда явилась первая.

Доктор стал на колени. Он смазал свиным салом левую руку и начал медленно вводить ее, положив правую на живот. Необходимо было отвести назад маленькую ручку, вернуть ее в исходное положение, чтобы могли пройти пальцы хирурга; это была самая ответственная часть операции. Пальцы постепенно прошли во влагалище, затем легкими вращательными движениями врачу удалось ввести свою руку до запястья. Проникая все дальше и дальше, он нащупал колени, потом ножки ребенка; а другая рука все сильнее нажимала на низ живота роженицы, помогая ее потугам. Но теперь никто не замечал мук Луизы — все думали только о ручке ребенка, которая исчезла в ее лоне.

— Роженица ведет себя спокойно, — заметила г-жа Булан. — Иной раз приходится прибегать к помощи мужчин, чтобы удерживать их.

Полина по-матерински прижимала к своей груди ногу Луизы, чувствуя, как несчастная женщина дрожит от страха.

— Дорогая, крепись, — прошептала она.

Наступило молчание. Луиза не могла бы объяснить, что с ней делают, она испытывала лишь усиливающуюся муку, словно что-то отрывалось от нее. Полина уже не узнавала хрупкую, нежную, очаровательную девушку в этом извивающемся поперек кровати существе с искаженным от страдания лицом.

Скользнувшая с пальцев хирурга слизь измазала золотистый пушок, оттенявший белоснежную кожу. Несколько капель черной крови скатились и упали одна за другой на простыню. Луиза снова лишилась чувств, она казалась мертвой, работа мышц почти прекратилась.

— Так лучше, — сказал доктор, которому г-жа Булан сообщила об этом. — Она чуть не раздавила мне руку, боль стала нестерпимой, пришлось вытащить ее… Да, я уж не молод! В прежние времена все было бы давно кончено.

Врач ухватил левой рукой крохотные ножки и начал осторожно вытягивать их, стараясь повернуть ребенка. Произошла задержка, пришлось надавить на низ живота правой рукой. А между тем левая рука медленно и плавно выходила наружу: сперва запястье, потом пальцы. Наконец показались ножки ребенка. Все почувствовали облегчение, из груди Казенова вырвался вздох, лоб его был в поту, он прерывисто дышал, как будто после быстрого бега.

— Теперь, я думаю, все в порядке, сердце малютки бьется… Но мы еще не вытащили этого парня!

Доктор встал, напряженно смеясь. Он тут же потребовал, чтобы Вероника принесла согретое белье. Потом стал мыть грязные, окровавленные, как у мясника, руки. Ему захотелось чуть приободрить мужа, съежившегося в кресле.

— Скоро конец, дорогой Лазар. Побольше мужества, черт побери!

Лазар не шелохнулся. Г-жа Булан привела в чувство Луизу, дав ей понюхать флакон с эфиром, но акушерку беспокоило, что работа мышц совсем прекратилась. Она шепотом сказала об этом доктору, а он громко ответил:

— Я этого ожидал. Придется ей помочь! — И тут же обратился к роженице: — Не сдерживайтесь, тужьтесь. Помогите немного и увидите, все будет хорошо.

Но Луиза только махнула рукой, как бы говоря, что совершенно обессилела. Она пробормотала едва слышно:

— На мне уже нет живого места.

— Крепись, бедняжка, — сказала Полина, обнимая ее. — Скоро конец твоим мукам!

Казенов снова стал на колени. Женщины крепко держали ноги Луизы, а Вероника протянула доктору теплую пеленку. Он укутал жалкие ножонки младенца и стал непрерывно, осторожно тянуть их; пальцы его поднимались все выше по мере того, как выходил ребенок, сперва он держал его за щиколотки, потом за икры и колени. Когда показались бедра, доктор перестал давить на живот Луизы, а обхватив ее талию, нажал обоими локтями на пах. Ребенок продолжал выходить, все больше и больше расширяя венчик розовой плоти. Но мать, лежавшая до сих пор спокойно, начала вдруг метаться от нестерпимой боли. Это уже были не просто потуги, все ее тело трепетало, ей казалось, что ее режут огромным ножом, каким мясники рубят говядину. Она так яростно отбивалась, что Полина не смогла ее удержать, и тельце ребенка выскользнуло из рук врача.

— Осторожней!! — крикнул он. — Не давайте ей двигаться!.. Если только пуповина не зажата, все обойдется.

Врач снова ухватил маленькое тельце, он поспешил высвободить плечи ребенка и вывел одну за другой обе ручки, чтобы они не мешали пройти головке. Но судорожные подергивания роженицы не давали ему работать, он поминутно останавливался, опасаясь повредить младенцу. Тщетно обе женщины, напрягая все силы, пытались удержать Луизу на ее ложе страданий: она отталкивала их и приподнималась в неудержимом порыве. Отбиваясь, она вцепилась в край кровати и силой стала выпрямлять ноги, с единственной мыслью освободиться от людей, которые пытают ее. Это был приступ настоящего бешенства, сопровождавшийся душераздирающими криками. Луизе казалось, что ее убивают, разрывают на части.

— Осталась только головка. — произнес доктор, голос его дрожал. — Я ничего не могу сделать, пока роженица мечется… Раз схватки возобновились, она, несомненно, разрешится сама. Подождем.

Ему нужно было передохнуть. Г-жа Булан, не упуская из виду мать, наблюдала за ребенком, который лежал между окровавленных ног роженицы, головы еще не было видно, и шейка его казалась перехваченной, как у удавленника. Маленькие ножки и ручки едва шевелились, а потом совсем замерли. Снова всеми овладел страх, доктору пришла в голову мысль усилить потуги, чтобы ускорить дело. Он поднялся и начал изо всех сил давить на живот роженицы. Прошло несколько страшных минут, несчастная вопила. Стала выходить голова, все больше и больше растягивая кожу влагалища. Кожа до того натянулась и побелела, что доктор опасался разрыва. Хлынули экскременты, еще одно усилие роженицы, и ребенок выпал, обдаваемый потоками крови и грязной воды.

— Наконец-то, — сказал Казенов. — Этот малый может хвастать, что не так уж просто появился на свет божий.

Все были до того взволнованы, что никто даже не поинтересовался, мальчик это или девочка.

— Это мальчик, сударь, — сказала отцу г-жа Булан.

Лазар отвернулся к стене и зарыдал. С безграничным отчаянием он думал о том, что, пожалуй, лучше было бы всем им умереть, чем жить после таких страданий. При виде маленького, только что родившегося существа его охватила смертельная тоска.

Полина склонилась к Луизе и поцеловала ее в лоб.

— Иди, обними ее, — сказала она Лазару.

Он подошел и тоже нагнулся. Но когда он прикоснулся к этому лицу, покрытому холодным потом, его охватила дрожь. Жена лежала с закрытыми глазами и, казалось, не дышала. Стоя в ногах кровати, Лазар стал снова приглушенно рыдать.