Найденные во времени - Александр Козин

Но вновь быстро заиграла музыка, и шуты понеслись в пляске, кувыркаясь и прыгая. Все зрители в восторге били в ладоши, топали, кричали, размахивали руками, опрокидывая кубки, чаши, блюда. Куски, слетевшие со столов, тут же подхватывались собаками, отбегающими и огрызающимися друг на друга. В углу между ними возникла драка. Где-то брызнула кровь… Унгерих, хохоча, перепрыгнул через стол, за ним последовали Гердерих, Герда и все остальные гости. Они прыгали, извивались, кривлялись, взвизгивали вместе с шутами, опрокидывали столы, лавки.

Королева Гаафа, королевна и королева-вдова тихо встали и, стараясь быть незаметными, ушли из залы со своими слугами, служанками и несколькими воинами. Было похоже, что их ухода никто и не заметил. Моя кровь тоже возбужденно бурлила, но я не позволил себе впрыгнуть в пляску.

Унгерих, красный и потный, изредка останавливался, принимал от слуги чашу с вином, опрокидывал ее в себя и снова пускался в веселье. Казалось, он никого и ничего не видел. «Да, – подумал я, – у нас, на Роси так не веселятся…». Слуги тем временем ставили на место столы и лавки. Шуты исчезли, и все уселись на свои места.

– Веселый пир, Гердерих, – уже слегка заплетающимся языком произнес Унгерих. Чаша в его руках дрожала от возбуждения.

– Это заслуга моей дорогой Герды, – поклонился Гердерих.

– О! Благодарствую, Герда! – Унгерих снял перстень с мизинца и протянул его жене Гердериха. Та поцеловала руку конунгу и низко склонила голову, принимая подарок.

– А где моя королева, моя жена, моя Гаафа? – вдруг встрепенулся Унгерих.

– Ваше величество, – из-за колонны выступила старая служанка. – Их величества и их высочество очень устали на охоте и благоволили отойти отдыхать.

– Только почему вместо себя эту старую каргу, а не какую-нибудь молодушку оставили?! – видимо, король уже плохо отдавал отчет своим словам… – Эй, Герда, где твоя голая шутиха, такая вкусненькая?

– Воля вашего величества – закон, – поклонилась Герда. – Если изволите, следуйте в опочивальню. А шутиха придет к вам.

Двое телохранителей подхватили Унгериха, плохо владеющего уже не только языком, но и ногами, и повели из залы. Я сделал знак дружинникам, чтобы они следовали за ними. Тут Гердерих подошел ко мне:

– Не трудись, князь Алекса, дай отдохнуть своим ратникам, не ставь охрану к королевским покоям. Он – в моем доме. И я позабочусь о его безопасности. А вы, славяне – тоже мои гости. Я повелел выдать твоим доблестным ратникам несколько бочонков вина и несколько жареных туш, зелени, хлеба. Пусть попируют.

– Прости, князь Гердерих, я служу королю и не знаю, как он посмотрит завтра, если славян не будет в охране.

Мы раскланялись и разошлись.

– Прикажи усилить охрану покоев королевы, королевны и королевы-вдовы. Мне почему-то вспомнилась черная волчица. И на сердце возникла какая-то необъяснимая тревога, – шепнул Ольг.

– Да? И у меня – тоже. Скажи принести мне ведро колодезной воды и позвать Волгуса, – согласился с ним я.

В покое, отведенном мне, я умылся по пояс. Ледяная вода взбодрила. Я отдал пришедшему Волгусу все распоряжения и бросился на широкое ложе. Ольг утроился рядом на полу, подстелив свой плащ. Железные ставни и рамы с разноцветными слюдяными стеклами были распахнуты. Но духота все равно ощущалась. «Быть грозе», – подумал я и с этой мыслью уснул.

Утром меня разбудил женский крик. Я выглянул в окно и увидел метавшуюся по небольшой площади перед башней-дворцом рыдающую женщину.

– Моего мальчика украли! Отдайте моего младенца! Помогите… – громко причитала она.

– Кто не дает отдыхать королю и его вассалам? – вдруг сверху раздался голос Гердериха. – Стража! Взять ее!

Подбежавшие воины скрутили и увели рыдающую женщину. А через какое-то время на ступенях перед башней-дворцом в креслах восседали король, королева, королевна и королева-вдова. По бокам и сзади стояли верховный волхв, Гердерих, Герда и вся свита. Привели рыдавшую утром женщину, и Унгерих спросил:

– Как ты посмела своими воплями мешать нашему отдыху? Что у тебя произошло?

– Великий конунг, – снова залилась слезами женщина. – Сегодня ночью пропал мой полуторагодовалый сын…

Король взглянул мутными глазами на Гердериха и Герду и кивком головы дал слово.

– Какая глупость, – воскликнула Герда. – В охраняемом замке, закрытом на все ворота, никто и ничто не может пропасть!

Она резко опустила голову, прошептала что-то, так же вздернула подбородок вверх.

– Ваше величество, – повернулась она с поклоном к Унгериху, – благоволите позволить мне спуститься к ней?

Тот кивнул. Герда подчеркнуто медленно спускалась по ступеням. Глаза ее горели, тонкие ноздри вздрагивали, раненая рука чуть заметно подергивалась, кожа на лице стала еще смуглее. Она подошла к связанной женщине и… рванула ворот ее рубахи, под которым на груди оказался… крест.

– Я так и знала! – взвизгнула Герда. – Она – христианка. И сама сожрала своего младенца, как у них принято!

– Ваше величество! – из-за угла башни-дворца показался бегущий воин. Он нес что-то белое. В поклоне положил ЭТО на землю и отступил. Все ахнули. Перед королем на ступенях лежало тельце мальчика со следами многочисленных уколов в самых «рудоносных» местах.

– Я нашел его в отхожем месте, – доложил воин.

– Я так и думала! Съесть она его не успела, а только выпила кровь! – опять на высоких тонах крикнула Герда.

– Каков будет ваш суд, ваше величество? – поклонился Гердерих.

– Это твой замок, твои люди, тебе и решать. Я уверен, ты будешь судить справедливо. Такого зверства я еще не видел. Принесите мне вина.

– Пусть первым скажет верховный волхв, – кивнул головой Гердерих.

– Лучше было бы принести младенца в жертву нашим богам… Но она – не волхв! Посему ей надлежит только смерть! – стукнул посохом спрошенный.

– Сжечь ее! – опять взвизгнула Герда.

– Да будет так! – подтвердил Гердерих.

– Ты справедлив, – дернул каменным подбородком Унгерих, осушил свою чашу и поднялся с кресла.

Я взглянул на королеву Гаафу, ее дочь и королеву-вдову. Глаза их были полны слез. Поймав, взгляд Ольга, я увидел в нем печаль. Да что там?! Где-то в самом сердце своем я и сам чуял, что все – совсем не так, как визжит Герда. Но что мы могли сделать? Я развел на чреду охраны дружинников и вернулся в свои временные покои. Сразу следом за мной в дверь постучали.

– Слава Перуну, – по привычке бросил я. Вошел Ольг, и за ним – двое моих дружинников.

– Мы должны выйти на площадь! – тихо сказал Ольг. – Здесь в стенах проделаны тайные ходы, и слова, сказанные во всех покоях, многократно усиливаются и становятся слышны хозяевам замка.

Мы шли по небольшой площади, на которой уже сколачивали помост и подвозили вязанки хвороста. Когда мы взобрались по ступеням на крепостную стену, Ольг сказал дружиннику:

– Зуй, рассказывай.

– Алекса, – поклонился дружинник, – я стоял в охране у двери в подземелье. Чреда кончалась с первыми петухами. Я же только заступил, поэтому чувствовал себя довольно бодро. И вдруг в шагах десяти увидел молодую женщину, подманивающую жестами меня к себе. Я в ответ отрицательно покачал головой. Тогда она подошла ко мне и начала ласкаться. Я оттолкнул ее. Но она опять приблизилась и протянула фляжку, обиженно надув губы. Луна была ясная, поэтому я все хорошо видел. «Здесь что-то должно произойти!» – подумал я и сделал вид, что пью из фляги. А ведь ты знаешь, что я пью только мед. Женщина снова отошла шагов на десять и встала, глядя на меня и словно чего-то ожидая. По какому-то внушению – слава Перуну! – я сделал вид, что заснул, прислонившись к стене и опершись на копье. Женщина тихонько свистнула. И появился мужчина со свертком в руках. Вдруг из свертка раздался детский крик, но они быстро юркнули в дверь подземелья… С рассветом внешнюю охрану от двери подземелья снимают. А внутри были люди Гердериха…

– Почему ты раньше этого не сказал? – я резко повернулся к дружиннику.

– Здесь я виноват, – дотронулся до моей руки Ольг. – Не думал, что так развернутся события. А потом мы с тобой все время были на глазах Унгериха и Гердериха. Вот наша вчерашняя тревога!

– Как выглядела женщина? – спросил я уже спокойно.

– Ну… – задумался Зуй, – молодая, красивая. А! При свете луны мне показалось, что из-под покрывала выбилась зеленая, да-да, зеленая прядь волос…

– Зеленые волосы! – вскинулся я, взглянул на Ольга. Но осекся, опустил голову… повелел: – Идите… Зуй, тебе придется уехать, сейчас же! В крепость короля. Сменишь одного из дружинников, которые увезли Горемысла… И никому ни слова, даже – нашим.

Мы дождались, пока Зую отрок подвел коня. Дружинник вскочил и, сопровождаемый отроком, вскоре скрылся в воротах. Мы немного постояли, чтобы убедиться, что за ним никто не отправился следить, и поднялись в мои покои. Многое становилось мне понятным. Поэтому мы сидели с Ольгом и молчали. В дверь опять постучали. Вошел слуга и принес поднос с холодной олениной, зеленью и кувшином вина. Но ни есть, ни пить не хотелось.