Найденные во времени - Александр Козин

«Может быть, опять видение?» – подумал я ошарашенно.

– Саша, что с тобой? – Женя испуганно потряс меня за плечо…

– Да ничего, засмотрелся, – встряхнулся я. И пропел, кивая в сторону Сони, – вон, глянь, «какая женщина»!

– Моя Танюша лучше! К тому же эта…

– Саша, Женя! – раздалось прямо над моим ухом. Рядом с нами стояли парень и две девушки из литературной студии МГУ.

– К вам можно присоседиться? – спросила одна из юных поэтесс.

– Конечно, присаживайтесь, – добродушно ответил Женя. А я так хотел продолжить разговор.

Кавалер юных дарований вынул из портфеля бутылку коньяку, два яблока, уже нарезанный лимон в целлофановом мешочке. Все это он разложил по нашим тарелкам. Разлил по рюмкам.

– Ну, вздрогнем! – произнес он. – За поэзию!

Все поддержали тост.

– Ну, теперь мы – вниз, – поднялся из-за стола Женя.

Юные дарования должно быть подумали, что под низом подразумевается туалет. Контролерши на выходе из «гадюшника» уже не было.

– Ты знаешь, по-моему триста грамм коньяку вполне достаточно, – сказал Женя.

– Но там же все наше осталось, – возразил я.

– Ты что, еще выпить хочешь?

– Нет.

– Я тоже. Давай прогуляемся по Москве вечерней, переходящей в ночную?

– По-ошли!! – согласился я и подумал, что почему-то сегодня совсем не хочу видеть гостеприимной Сони и Вадика Шляховского.

Мы шли по Садовому Кольцу, и я рассказывал Жене:

– Вот – дом Берии, куда он, как говорят, привозил женщин, приглянувшихся ему на улицах, по которым проезжал. После этого их никто не видел… А это знаменитый дом-комод Чехова…

– А ты знаешь, – сказал вдруг Женя, – я не люблю его.

– Я тоже, – смешок буквально вырвался из меня.

– Почему?

– Потому что он не любил Россию! У него нет ни одного положительного героя – русского!

– Да-да! Они, эти писатели из «серебряного» века почти все в то время выискивали в русском народе самое грязное, самое мерзкое и в своих, с позволения сказать, произведениях, прикрывшись юмором или еще чем-нибудь, выдавали эти исключения как образ жизни всего народа, – рассуждал Женя.

– «Серебряный век», – вздохнул я.

– А возьми живопись! «Передвижников»! Какие-то революционеры-демократы, обличители всех и вся! Есть, конечно, исключения: Васнецов, Верещагин, Поленов, Нестеров, Крамской, Шишкин… Но в большинстве-то своем! – не унимался Женя.

– А ведь и в литературе были Достоевский, Аксаковы, Лесков, – подхватил я.

– Они, к сожалению, – исключения, – покачал головой Женя.

– А может быть, те, кто сейчас пропагандирует «передвижников» и иже с ними, исключения ввели в правило, а истинное правило нам просто не раскрывают? – вспомнилась вдруг недавняя мысль.

Так мы дошли до Пионерских прудов…

– А знаешь, – сказал я, – раньше они назывались Патриаршими.

– Это по Булгакову?

– Это еще до него! Он просто использовал место и название, – засмеялся я. – А Патриаршими они называются потому, что все дома вокруг них до революции принадлежали Патриарху. И он сдавал за условную цену бедным студентам, бездомным и всякой нищете… Давай посидим.

Мы опустились на лавочку.

– Саша, мне очень понятны твои переживания, – вдруг Женя перевел разговор на другое. – А знаешь почему? Знаешь, как я в Москву попал? Ведь мы с родителями жили в Улан-Удэ. Отец был главным прокурором города. И со своей следственной группой вышел в одном расследовании на секретаря горкома КПСС… Что там было, можно только предполагать. Отцу предложили закрыть дело. Он отказался. В результате всего этого родители срочно отправили меня к родственникам в Москву. Вскоре переехали сами. Оставили все: квартиру, мебель, машину… Просто бе-жа-ли! Жили по квартирам. Родня из-под Рязани собрала денег. Купили квартиру в Лыткарино. Я уже учился на историческом. Там встретил Танюшу. Женился…

– А-а-а! Вот вы где спгятались! – раздался голос у самого уха. Над нами стоял бытописатель жизни основателей марксистско-ленинского учения. Он бесцеремонно втиснулся между нами на лавочку.

– Вы что же, думаете, у стагого писателя денег нет?! – он достал из кармана пиджака бутылку коньяку. – Вот, иду себе домой. И вижу: сидят мои юные дгузья. И, умоляю вас, тгез-вые! Я как потомок князей Голицыных не мог пгойти мимо. Тем более что пговегил вас на способность добгодетели. И вы поступили благогодно.

Из другого кармана он достал складной стаканчик. Словно фокусник, дернул рукой – стаканчик разложился. Виленыч оскалился в улыбке и вдруг стал похож на волка… Я даже мотнул несколько раз головой, чтобы отогнать видение.

– Дегжи! – протянул он мне стаканчик. – Как тебя зовут?

– Александр.

– Пгекгасное имячко! Ты, навегное, очень талантлив… А ведь здесь я сидел, как вчега помню, с Колей Губцовым. Так же пили коньяк. А чегез полгода его не стало… Эх, помянем!

Я вдруг увидел, как Женя отвернулся и перекрестился.

– А меня зовут Энгмаг Виленович. Мои бедные годители назвали так, чтобы год князей Голицыных не газвеялся по ветгу. Мама настояла, чтобы и папа сменил имя. Что ж, вгемя было такое. Но и в нем была своя гомантика!.. А чем же вы, Александг, занимаетесь? – отвлекся он вдруг от своих воспоминаний.

– Я инженер.

– Не очень благодатная пгофессия… Но я не об этом. В литегатуге чем утгуждаете себя?

– Стихами.

– О-о! Это пгекгасно! Я их тоже пописываю иногда.

– Виленыч! Прости, нам еще далеко добираться по домам. Ты-то где-то здесь живешь?

– На Смоленке. В доме ветеганов ЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ-КГБ, – гордо вскинул голову старик. – И гогжусь этим. Пгеставьте, князь – и в доме своих вгагов… Ну, выпейте же со мной! – налил он в стаканчик, который все еще был в моей руке. Я взглянул на Женю. Он взял стаканчик у меня и вдруг, взглянув на небо, воскликнул, – ой, звезда летит…

И я, и старик автоматически вскинули взгляды вверх. Я опустил голову быстрее старика и заметил, что Женя сделал какое-то движение над стаканчиком. Потом залпом выпил.

– Летит звезда – загадывай желание… Вы загадали молодые люди? Тепегь твоя очегеть, Александг! – учтиво поклонился старик, налил еще раз, взяв стаканчик у Жени и передав мне.

– Спасибо тебе, Виленыч! – положил левую руку на плечо старику Женя, наваливаясь всем телом на него, а правой незаметно перекрестил стакан. Не от меня он скрывал этот жест…

– Не за что… Немцы говогят: «Пусти хлеб по геке, и он вегнется к тебе с маслом». Ты налил мне хлеба, я вегнул его тебе с маслом….

Он резко повернулся и, слегка шатаясь, побрел по аллее.

– А его сейчас в милицию не заберут? – спросил я.

– Как бы после него нас не забрали, – вздохнул Женя, оглядываясь вокруг.

– Слушай, он же сказал, что шел домой. Но Смоленка от ЦДЛа в противоположной стороне по Кольцу, – мысль эта ошеломила меня.

– Вот и я о том же! Мы, хоть и выглядим трезвыми, но у милиции – тоже план… Запах-то есть. Ладно, пошли.

Мы долго шли молча. Забирать нас, похоже, никто не собирался.

– Жень, – спросил я, – ты крестил стакан?..

– Меня так бабушка учила в детстве: все крестить – и еду, и питье, и одежду, и квартиру! «Крест, – говорила она, – всю нечистую силу разгоняет».

– А Виленыч-то что, нечистая сила? – улыбнулся я.

– Как тебе сказать? Если я не верю человеку ни на ноготь, лучше поберечься. Бабушка говорила, что главный лжец – сатана. А люди-лжецы – слуги его…

– Ой, а, сколько сами-то мы ежедневно лжем!? – усмехнулся я. – Так что ж, мы тоже – слуги?

– Не знаю, как и оправдаться. Нас учили этому всю жизнь. К тому же мы лжем не для того, чтобы навредить кому-либо. Где-то я читал, что ложь бывает во спасение…

– А ты что, в Бога веришь?

– А ты что, не веришь, что ли?

– Я… не знаю…

– Вот чудной!

– Ты что ж, и крест носишь? И в церковь ходишь? – я даже остановился.

– Танюша каждый раз, когда я меняю рубашку, пришивает крест под карман. А в церковь ходит в основном она. Не часто, ну… раз в месяц. А я – на Пасху, на Рождество… Ведь если узнают у меня на работе… – он опустил глаза и сыронизировал: – И-де-о-ло-ги-чес-кий фронт!

– А почему ты мне это рассказываешь? Может быть, я стукач?! – вдруг спросил я.

– Ты!? – Женя согнулся от смеха пополам.

– А знаешь, когда готовили дело на исключение меня из партии, главным обвинительным документом был донос солдата – самого отъявленного разгильдяя части.

– Саша, у меня отец был прокурором. И все это я знаю… ну, если не с младенчества, то с первого сознательного дня, – вдруг серьезно сказал он. – И поэтому хочу тебе помочь… Вот перейдешь к нам… Поедем в отпуск ко мне в Лужки, на Вожу!

Он мечтательно возвел глаза…

– Молодые люди, предъявите ваши документы, – услышали мы сзади. И, обернувшись, увидели, трех милиционеров. Главный из них – старшина – постукивал резиновой дубинкой по ладони и смотрел на нас холодными, ироничными глазами. Двое других стояли, расставив широко ноги и заложив руки за спины.