Переполох с чертополохом - Тамар Майерс

- Винсент уже пытался сыграть в эту игру, мамочка, - не без злорадства напомнила я. - Но у него ничего не вышло.

- Как, Винсент Дохерти тоже был миссионером? - изумилась мама.

Я поморщилась. - Не совсем. Послушай, мамочка, в прошлом году ты уже покидала дом, чтобы стать монахиней. За год до того ты пыталась записаться в армию добровольцем. Я понимаю, что после смерти папы ты пребываешь в состояния смятения и растерянности, но ведь с тех пор уже много воды утекло. Не пора ли тебе наконец образумиться и обрести себя?

- Но ведь именно это я пытаюсь сделать, золотце. Всей душой я стремлюсь стать миссионершей.

- Посоветуйся сначала с епископом, мамочка. Обещаешь?

- Наша.

- А это что значит?

Мама неловко поежилась. - Абби, я уже в том возрасте, когда люди способны сами отвечать за свои поступки.

- Туше, мама, - повторила я вслед за Робом. - Хотя, откровенно говоря, твое поведение...

От разноса маму спас телефонный звонок. Пока она разговаривала, я нагрузила на ее тарелку аппетитную цыплячью грудку с приличной кучей салата, а заодно присовокупила и кусок домашнего бисквита.

Когда мама возвратилась, лицо ее сияло. - Ни за что не угадаешь, кто мне позвонил!

- Той, мой дражайший братец.

- Нет, он в прошлом году звонил.

- Неужели тетя Мэрилин?

- Чуть ближе, но все равно холодно.

- Ага, Уиннелл сменила гнев на милость и решила передо мной извиниться?

- Нет! Все, ты исчерпала три попытки. - Мама уселась за стол и с заговорщическим видом пригнулась ко мне. - Это была Она. Сама знаешь - кто.

- Но я не знаю!

Мама насупилась. - Не просто "сама-знаешь-кто", а та самая "сама-знаешь-кто".

- Ты имеешь в виду Присциллу Хант? Королеву?

Мама расцвела. - Собственной персоной. Боже, Абби, как я счастлива. Представляешь, она пригласила меня на ужин. В эту субботу.

- В качестве главного блюда?

- Абби, не хами. Это огромная честь для меня.

Я кивнула. На мамино счастье, мой рот был набит бисквитом. Ибо Присцилла Хант была не только богатейшей женщиной нашего прихода, но и до сих пор - замужней. И это имело колоссальное значение. Овдовев, моя мама в считанные недели заметила, что поток приглашений на ужины и званые вечеринки сначала существенно обмелел, затем превратился в скудный ручеек, а сразу после первой годовщины смерти моего папы и вовсе пересох. И это понятно. Кому в наше время нужна вдова? На званых мероприятиях вдова хуже занозы. Живое напоминание о смерти и бренности бытия.

- Надеюсь, Абби, ты не возражаешь, если мы изменим наши планы на субботу, чтобы я смогла пойти к Присцилле Хант?

- Ничуть, мамочка. - В следующее мгновение, спохватившись, как бы мама ни истолковала мой восторг превратно, я добавила: - Тем более что мы и сейчас с тобой за столом сидим.

Мама посмотрела на свою тарелку и с изумлением уставилась на громоздившиеся яства. - Боже, Абби, как я тронута! Значит, ты меня все-таки любишь?

- Ну конечно, мамочка. - Я отвернулась, чтобы не расплакаться. Ну, не люблю я соленые бисквиты!

- Возможно, Присцилла захочет, чтобы я вступила в клуб поклонниц ее таланта, - предположила мама. - В Рок-Хилле нет клуба престижнее. Да, наверно, дело в этом! Иначе, с какой стати Королеве бы вздумалось меня приглашать? Ведь при папочкиной жизни этого ни разу не случалось. - Глаза мамы затуманились. - Жаль, что отъезд в Африку мне помешает. Господи, Абби, что же мне делать?

Я потрепала маму по руке. - Африка не должна тебя волновать, мамочка, - убежденно сказала я. - Держу пари, что эта женщина что-то задумала.

- Как, по-твоему, я не гожусь ей в подруги?

- На мой взгляд, нет, - сказала я. Но тут же, спохватившись, добавила: - То есть, сама-то ты, конечно, годишься, но Присцилла недостаточно умна, чтобы это понять.

- Что ж, значит, ты и со мной решила поссориться, - сухо промолвила мама. - Но только ничего у тебя не выйдет. И помяни мои слова, золотце, настанет день, когда ты горько пожалеешь о том, что наговорила своей маме.

Я в сердцах бросила вилку, которая, громко звякнув, упала на тарелку. - Надеюсь, и ты пожалеешь обо всем, что наговорила мне. Наверно, и мать Гилберта Суини мечтала бы взять назад что-нибудь из сказанного ему.

Мама протестующе замотала головой. - Гилберт обожал свою приемную мать.

- Должно быть, у него были причины обожать Адель, - сказала я. Наверно, старушка - настоящий божий одуванчик.

Мама возмущенно ахнула. - Ах, вот, значит, как! Меня, по-твоему, и любить не за что? Что ж, Абби, раз ты так считаешь, то отправляйся сейчас же в Пайн-Мэнор и засвидетельствуй свою любовь новой маме. - Она встала. Очень даже хорошо, что ты именно сейчас решила выкинуть меня на помойку, как стоптанные туфли. Я все равно отправляюсь в Африку.

Я тоже вскочила. - Скатертью дорожка!

Глава 10

Я покатила прямиком в Пайн-Мэнор, в дом престарелых, который расположен посреди хлопкового поля милях в десяти к югу от Рок-Хилла. На выгоревшей под солнцем лужайке перед домом одиноко, словно забытый на посту часовой, маячила развесистая груша. Ни одной сосны вокруг видно не было.

Наверно, по большому счету, я направилась в богадельню, чтобы насолить маме, хотя какая-то частица моего мозга стремилась пообщаться с Адель Суини. Кое-какие вопросы бередили мою душу, хотя в глубине души я сознавала, что для расспросов приемной мамы Гилберта выбрала не лучшее время. С другой стороны, лишний раз выразить свои соболезнования тоже не мешает.

Пайн-Мэнор - наверняка один из самых крохотных домов для престарелых в обеих Каролинах, стены его обеспечивают приют какой-то дюжине постояльцев. И все равно я была удивлена, когда увидела на подъездной аллее всего два автомобиля. На одной из них был южно-каролинский номер, на плашке которого рядом с цифрами красовалось слово ДОЛЛИ. А вот владелец второго автомобиля - фургона с северно-каролинскими номерными знаками, горделиво вывел по соседству с цифрами слово НОС. Не иначе, как для того, чтобы все знали: он сует его в чужие дела.

Я оставила свой автомобиль в лоскутке тени, которую отбрасывала груша, и поспешно засеменила к дому по короткой бетонной дорожке. К тому времени, как мне удалось прошмыгнуть в дверь, я взмокла, как только что разрезанный пополам арбуз. Нет, вы только не подумайте - я не вспотела. Мы, настоящие южные леди, воспитанные и взращенные в аристократических традициях, никогда не потеем. Просто на нашей нежной коже роса выступает. Как бы то ни было, внутри дома царила благословенная прохлада.

Сразу при входе в этот просторный холодильник я очутилась в огромной зале, половина которой, судя по всему, служила гостиной, а вторая половина - столовой. Из-за двустворчатых дверей с местами облупившейся краской доносился веселый перезвон кастрюль и сковородок. Неведомый Долли, судя по всему, возился на кухне, наводя порядок после обеда.

Поскольку ни консьержа, ни вахтера в Пайн-Мэноре, судя по всему, не водилось, я сразу прошествовала в гостиную, где на синей в цветочек софе примостились рядышком три крохотных старушки, укутав сухонькие лапки оранжево-черным шерстяным платком. Экран огромного настенного телевизора светился, и я с удивлением увидела, что старушки смотрят какой-то сериал, а не религиозный канал, на котором телевизионные проповедники просят вас жертвовать средства на богоугодные дела. Звук, правда, был выключен.

Потом, правда, присмотревшись, я заподозрила, что кроткие милашки вовсе не на экран уставились, а в немом ужасе разглядывают развешанные на стенах картины. Прежде мне доводилось видеть столь ужасную и отталкивающую мазню разве что на выставках-продажах "голодающих художников". Настолько кошмарное зрелище, что любому человеку с нормальной психикой оставалось только размечтаться, чтобы несчастные голодающие поскорее откинули копыта и прекратили измываться над людьми. По сравнению с этим убожеством, "Ван Гог", доставшийся Грегу, показался бы настоящим шедевром.

Я прокашлялась. - Извините, милые, не подскажете ли мне, где можно найти Адель Суини?

Лишь одна из трех пар старческих глаз повернулась в мою сторону. Какой сегодня день? Вы знаете?

- Да, мэм. Сегодня четверг.

- Как вам мой шерстяной платок?

- Он изумительный.

- Его моя сестра связала, - похвасталась престарелая дама. - Бедняжка утонула вместе с "Титаником".

- Ах, какая жалость! - воскликнула я. - Господи, но ведь это было страшно давно!

Должно быть, в моем голосе слышалось недоверие. - Мне уже восемьдесят девять. Сестра была на четырнадцать лет старше. Вы не знаете, какой сегодня день?

- Четверг, - терпеливо повторила я. По правде говоря, меня продолжали терзать сомнения. Нет, не из-за возраста моей собеседницы. Я была почти уверена, что "шерстяной" платок - чистейшая синтетика.

- Сестру звали Сара. Росточком она была с канарейку. И пела ничуть не хуже. Моя Сара была профессиональной певицей. Она на инаугурации самого президента Кулиджа выступала.