Моряки идут на лыжах - Еремей Лаганский

ВОКРУГ КОСТРА　

К вечеру тринадцатого февраля командованию морского отряда стало известно, что два пехотных батальона под Муурилой выделили самостоятельную группу для прикрытия своего тыла и в защите второй лыжной роты больше не нуждаются. Тогда ее тоже отозвали на командный пункт в Лаутеранту.　

С приходом второй лыжной роты на полуобнаженной Лаутерантской косе стало людно и тесно. Кроме нескольких десятков редких сосен, на косе находилась еще покинутая врагом крохотная землянка да маленький домишко из двух горниц. В этих горницах устроили настоящий «универмаг» — и рацию, и командный, и медицинский пункты.

Спать приходилось на воздухе в тридцатиградусный мороз.　

Люди давно не ели горячей пищи, поэтому разговоры у костра от самых разнообразных и отвлеченных тем как-то само собой сворачивали на дорожку гастрономических иллюзий.　

— На этот бы костер… да плиточку… бы… да сковородочку, да яишенку бы с колбаской, — мечтал один.　

— Хватит и одной колбаски! Можно и без яиц, — снисходительно уступал другой.　

Во время одного такого разговора внезапно появился краснофлотец Иванов, волоча какую-то громоздкую штуку. Присмотревшись, лыжники узнали в ней старую, ржавую железную кровать, которая валялась подле домика в снегу.　

— На кой ляд ты припер эту рухлядь? — удивлялись сидевшие у костра.　

Краснофлотец Иванов молча опустил свою ношу на снег. По-хозяйски осмотрел, выправил погнутые ножки и, подняв с земли, торжественно понес к костру. Его встретили хором веселых замечаний.　

— А перина? Перину где бросил?　

— Может, прикажете постелить?!　

Иванов, не отвечая на шутки, спокойно разомкнул кольцо сидевших и опустил ношу всеми четырьмя ножками на середину костра. Удивленные лыжники умолкли, наблюдая за непонятными действиями товарища. А тот, прочно укрепив решетчатую кровать над огнем, обратился к ним.　

— Тащи, ребята, на плиту у кого что есть.　

Раздались восхищенные возгласы:　

— Ну и голова! Хоть в председатели «Цебриз»!　

«Плита», подогреваемая снизу жарким пламенем,　украсилась мгновенно десятками консервных банок, котелками со снегом и морожеными галетами.　

— Я давно их примечаю, кровати эти, — рассказывал «изобретатель»: — валяются без пользы. А ведь все-таки трофейное имущество.　

Железная решетка кровати тем временем накалилась добела и содержимое стоявших на ней сосудов с разнообразной пищей согрелось, распространяя дразнящие ароматы. Снимая с «плиты» горячую банку с мясом, краснофлотец Кочененков громко отчеканил, подражая оглашению приказа:　

— Бойцу Иванову за сознательное отношение к трофейному имуществу и использование его на дело питания балтийских моряков — объявляю благодарность.　

Завтрак получился знатный: консервы, «чаек» из талого снега, вскипяченный в консервных банках и потому жирный, и все это под мрачную музыку артиллерийского обстрела.　

— Пускай бьют, — не поворачивая головы, равнодушно обронил Переверзев: — они сюда второй месяц садят и все без толку. Не обращай внимания, ребята, и береги здоровье.　

И бойцы берегли здоровье, прихлебывая чай с галетами. Лишь изредка кто-нибудь бросит критический взгляд в сторону разорвавшегося неподалеку снаряда.　

— Недолет!! Против нашего Шура-Буры ничего не стоит.　

— Зато снайперы ихние… тут ничего не скажешь, — робко возразил кто-то.　

— Снайперы как снайперы, — наседает на него Бочков, — но и наши не хуже. Я вот знаю троих. Один бьет акурат по правому глазу, а если нужно непременно в левый, так бьет уж другой. Третий — специалист по носам. Вот это, я называю, — снайперы!　

Вокруг костра грянул дружный хохот.　

— А я, товарищи, хочу сказать про другое. Вспомнил я одну историю про походную кухню, — задумчиво сказал Подстольный.　

— Давай, давай. Да тише!..　

Подстольный известен не только как неутомимый и смелый разведчик, но и как отменный рассказчик. Скучающие бойцы предвкушают удовольствие.

На огневой позиции.

Подождав пока улеглось лесное эхо от взрыва очередного снаряда. Подстольный, откашлявшись, начал:

— Был этот случай в соседней дивизии. Залегла одна рота на позицию. А финик бьет по ней день и ночь. Страсть! Ни вперед сунуться, ни назад податься. Заграждающий! Двое суток бойцы без горячей пищи. Вызывается один ездовой: «я, говорит, имею охоту товарищам обед доставить на позицию».　

Посмотрел на него командир: ездовой как ездовой, ничего приметного. Только глаза ему понравились — добрые и с огоньком таким.

— Разрешаю, — говорит командир, — вези. Только, гляди — сам жизнью рискуешь.　

— На то и война, товарищ командир, чтобы жизнью рисковать, и потом товарищей жалко, — ведь не евши сидят.　

Запряг лошадку ездовой, сел на кухонный бачок и поехал. Тропочку в лесу нашел и этак километров с пять проехал. Уже близко было до своих. Слышит жаркую стрельбу. Дальше тропка кончается. Опушка, полянка за ней открытая, а в конце на пригорке — рота. Только бы полянку проскочить на аллюре «три креста» и все. Хлестнул лошадку, и понеслась она на выручку товарищам. И все бы пошло, как по маслу. Вдруг: «бах»… и все летит к чортовой бабушке — и лошадь, и кухня, и наш ездовой…　

— Мина! — высказал кто-то из слушателей догадку.　

Одновременно с последним возгласом где-то совсем рядом, действительно, бахнуло. Слушателей обдало горячим ветром и разметало пламя костра. Терпеливо переждав, как и в начале рассказа, пока бойцы обменяются впечатлениями и водворится молчание, Подстольный невозмутимо продолжал:　

— Да… То была фугасная мина. Кухня полетела и грохнулась туда, — Подстольный выразительно показал рукою направление. — Лошадь — тоже туда, а наш друг ездовой — сюда. Как все попадали, так и лежат. Один ездовой — целехонек. Лежит и не двигается. Глаза закрыты, как у покойника. Он и сам думал про себя, что покойник, только странно, что мысли разные в голове и какой-то голос внутренний ему все доказывает: «Открой глаза, открой, не робей!»　

Ездовой взял да и открыл — и ничего особенного не случилось. Видит он раненую лошадь, видит пар над разбитым бачком. Ну, раз живой — надо товарищей выручать. Пощупал себя легонько по бокам, потрогал голову, пошевелил ногами. Ничего! В порядке! Посмеялся про себя — прямо чудеса!.. И побежал, что духу, назад в часть… Доложил, как полагается, обо всем командиру батальона. Тот удивился. Позвали врача. Ездового осмотрел: «Здоров», — говорит. Чего-то выпить дал.　

Приходит тогда наш ездовой опять до командира:　

— Разрешите в соседней роте упряжку с кухней одолжить.　

— Зачем? — спросил командир.　

— А я опять поеду на позицию.　

— То есть как так? — удивился командир батальона: — Вы же — контуженный!　

— Наоборот, товарищ командир, я в полном сознании. Главное, я теперь дорогу хорошо знаю, позицию своими глазами видел и уж теперь-то людей обязательно горяченьким угощу. Не сомневайтесь, прошу, товарищ командир.　

Ну, как отказать? Ведь не за себя просит человек…　

Опять покатил наш ездовой по знакомой дороге. Стал подъезжать. Уж слышна перестрелка. Вот