Дети радуги - Юрий Гельман

– Девочка моя, но это, наверное, были просто очередные маневры англичан, – сказала мать. – Ты знаешь, они стали проводить их все чаще. Думаю, у моряков не было намерения хватать тебя. Ты просто испугалась, потому что никогда не видела их так близко.

– Да, мама, я действительно испугалась, – ответила Софи. – Но только совершенно ясно понимала, что они гонятся именно за мной. Я изо всех сил бежала вперед, и все время косила взглядом влево – туда, где были англичане. И совсем не заметила, как за правую руку меня вдруг схватил какой-то человек. Я оглянулась – это не был моряк, он одет был во что-то такое, не военное. И этот человек силой потащил меня за собой. Вскоре мы спустились с холма в низину и оказались в зарослях можжевельника. Я даже не обратила внимания на то, что он говорит со мной по-русски. Наверное, это от страха. И только через некоторое время я вдруг почувствовала, что нахожусь в полной безопасности. Англичан не было слышно – они будто прошли стороной и не заметили нас.

– Да, странная история, – протянула мать. – И хорошо, что все так закончилось. Больше я тебя не отпущу одну к бабушке.

– Я и сама не поеду.

Они немного помолчали. Из крохотной спаленки Софи послышалось негромкое сопение неожиданного гостя.

– А потом? – спросила мать.

– Мы прятались почти до самых сумерек, – ответила девочка. – А когда все стихло, пробрались в поселок. У бабушки Алекс переоделся. На нем было что-то ужасное, рваное, изъеденное молью, и бабушка отдала моему спасителю дедушкины штаны и рубашку. Она покормила нас, и мы отправились в Онфлер. Бабушка сказала, что новому лицу негоже появляться в приграничной зоне – сразу могут возникнуть подозрения. А у Алекса с собой не было никаких документов. Да и вообще…

– Что?

– Мы успели пообщаться немного, – сказала Софи. – Он какой-то странный.

– Почему?

– Он говорит по-русски, так же, как говорил папа.

– Да, ты уже упоминала об этом, – задумчиво произнесла мать. – Но может быть, ты ошиблась?

– Мама, я нисколечко не вру. Алекс сказал мне, что прибыл из России. Я еще не совсем забыла язык, которому учил меня папа.

– Но откуда он взялся там, на побережье? Может быть, он пришел с английским десантом? Может быть, он шпион?

– Что ты, мама! На шпиона он совсем не похож. Посмотри, как он спит. Настоящий шпион бы не позволил себе завалиться спать в чужом доме.

– Знаешь, наверное, ты права, – согласилась мать. – Странно, все это очень странно…

Они снова помолчали. Было около восьми часов утра. Июльское солнце быстро карабкалось по голубым ступеням небосвода.

– Есть хочешь? – спросила мать.

– Алекс в поезде угощал меня булочками с изюмом, – вместо ответа сообщила Софи. – Он не шпион, мама. И я буду кушать тогда, когда он проснется.

– Ну, хорошо. А что ты еще о нем знаешь, кроме имени?

– Он сравнительно неплохо говорит по-французски. И еще…

– Что?

– Мне показалось, что он очень одинок…

– Как вы себя чувствуете, мсье Сапожников? – спросила Жанетт, когда Алексей умылся и вышел в гостиную. – Выспались?

– Да, благодарю вас, – ответил он. – За последние два года – это лучший день в моей жизни.

– Вы проспали почти двенадцать часов кряду. Сейчас уже половина седьмого вечера.

Алексей смущенно пожал плечами.

– Надеюсь, я не очень стеснил вас.

– Пустяки, – ответила Жанетт. – Вы, вероятно, голодны?

– Если честно, то да. Но мне бы не хотелось быть для вас обузой. От вашей матери, мадам Дюран, я знаю, что вы с дочерью не очень роскошествуете здесь, в Париже…

– Да, – вздохнула женщина. – Мои картины покупают нечасто. Впрочем, иногда помогают друзья. Это, в основном, бывшие коллеги мужа. После его смерти они не оставляют нас в беде.

– Ваша мать говорила мне об этом, – сказал Алексей. И добавил, понизив голос: – И еще о том, как погиб Николай…

– Вы полагаете, это была случайность?

– Мне трудно судить, – смутился Алексей, – я…здесь недавно. Однако знаю точно, что самолеты…да и дирижабли разбиваются во всех странах мира. Это такой вид транспорта – опасный и непредсказуемый.

Они сидели за столом в гостиной. Закатное солнце золотило каштановые локоны французской женщины. На вид ей было лет тридцать пять – стройная фигура с классическими пропорциями, красивые руки с длинными пальцами одаренного человека и утонченные черты лица, свойственные, должно быть, всем француженкам, в особенности, парижанкам. Так, во всяком случае, казалось Алексею, который никогда, кроме кино, француженок не встречал. И все-таки Жанетт казалась ему особенной – нет, она действительно была особенной. Хотя бы потому, что именно ей довелось связать судьбу с русским профессором этнографии, случайно попавшим в этот мир. Именно ей довелось в тот день сидеть на берегу залива с мольбертом. Именно к ней – единственной в пасмурную, ветреную погоду оказавшейся на побережье – подошел обессиленный человек, изможденный многодневным голодом. Именно ее, двадцатилетнюю красавицу, у которой, по сути, впереди была вся жизнь, – этот незнакомец на нескольких языках попросил о помощи. В том числе произнеся «Au secours!» – «Помогите!» И именно его история – загадочная, малопонятная, но столь романтическая – заставила юную француженку вздрогнуть и затрепетать. Вначале от сострадания, затем – от внезапно нахлынувшего чувства.

– Простите, – сказала после паузы Жанетт, – вы не ответили насчет ужина.

– Как я понимаю, у меня просто нет выбора, – улыбнулся Алексей. – В данный момент я нахожусь не только у вас в гостях, но и на полном иждивении. Хотя надеюсь вскоре как-то изменить ситуацию. С вашей помощью, конечно.

– Об этом после, – сказала Жанетт. – Сейчас я приготовлю омлет с колбасой. Еще у меня есть масло и сыр. Это – к чаю.

– Прекрасно! – воскликнул Алексей. – Полагаю, что мне уже можно будет поесть полноценно. Вчера вечером Софи не разрешила мне есть много. Я несколько суток голодал, и сам понимал, какие могут быть последствия от переедания. Кстати, а где Софи?

– У подруги. Они вместе занимаются музыкой.

– Жаль, что ее нет. Представьте, я уже скучаю по ней.

– Вы спасли ее от преследования, – тихо сказала женщина, и ее темные, бархатные глаза блеснули. – Она все рассказала мне. Спасибо вам. Я этого никогда не забуду.

И она посмотрела на Алексея так, как может смотреть лишь благодарная мать – и не важно, в какой стране она проживает. Затем Жанетт поднялась и скрылась на кухне.

Алексей встал, подошел к окну. Створки по-прежнему были распахнуты, и сквозь тюль в комнату медленно вплывал по-особенному ароматный – теплый и музыкальный воздух волшебного города. «Господи! – подумал Алексей, глядя вниз, на улицу. – Теперь я точно знаю, что Ты есть. И точно знаю, что в этом мире, в который Ты указал мне дорогу, я наконец-то найду настоящий приют, обрету душевный покой, которого мне так не хватало. Спасибо, Господи, за то, что Ты подарил мне Париж!»

– А вот и ужин, – услышал он за спиной.

И через минуту они с Жанетт снова сидели за столом друг напротив друга. Алексей понимал, что совсем скоро ему предстоит непростое объяснение с этой женщиной. Ему, вероятно, нужно будет рассказать свою историю, пояснить какие-то детали, хорошо известные, привычные для людей начала двадцать первого столетия. И, пользуясь паузой в разговоре, Алексей собирал мысли в стройную последовательность, подчиненную логике. Но вдруг услышал тихий голос Жанетт:

– Софи показалось, что вы очень одиноки. Что вы пришли из своего мира с грузом печали в душе. – Алексей вскинул брови. – Моя девочка редко ошибается в людях…

– Ваша девочка… – начал он, – ваша девочка – это что-то особенное!

– Так она права?

Алексей опустил вилку и нож, а вместе с ними – глаза. Ему казалось, что если эта незнакомая женщина вдруг заметит слезы…

– Два с половиной года назад я потерял жену и дочь, – тихо сказал он. – Они погибли в автомобильной аварии.

– Простите, что заставила вас страдать от воспоминаний, – сказала Жанетт.

– Ничего, ничего, это вы простите мою слабость. Просто я давно ни с кем не говорил по душам.

– Я тоже, – ответила женщина, и их глаза встретились.

Писателя и драматурга Франсуа Перрена знали практически все. В том смысле, что о нем слышала вся Франция. И это не было преувеличением. Даже те граждане, кто по каким-то причинам никогда не читали его военно-романтических повестей и романов – все равно четко представляли, что Франсуа Перрен – гордость всей Франции. Как Виктор Гюго или Бальзак занимали свое место в истории девятнадцатого столетия, так мсье Перрен – занимал свое место в двадцатом. И даже не потому, что его произведения переводились на шестнадцать языков, не потому, что его пьесы ставили почти все драматические театры Европы. Писатель Франсуа Перрен был борцом за мир, и это делало его личность известной в том самом мире, за который он боролся.