Дети радуги - Юрий Гельман

Это был невысокий, довольно плотный мужчина лет сорока двух, с красивой ранней сединой, острым носом и проницательным взглядом темно-серых, войлочных глаз. Его манера говорить с мягким, но властным нажимом подкупала всякого, кому доводилось беседовать с этим человеком. К тому же обширные знания в области мировой истории и культуры, знания, которыми мсье Перрен без малейших затруднений постоянно пользовался в беседе – притягивали к нему людей.

Но – странное дело – при всех своих положительных качествах мсье Перрен совершенно не имел друзей. Да, вокруг него постоянно вились какие-то люди – коллеги-писатели, деятели науки и культуры, политики, дипломаты. Но ни один из них не мог похвастать перед другими или перед обществом, что по-настоящему дружен с Франсуа Перреном. Он был близок и доступен для всех, но так же для всех и недосягаем. Он был выше многих, дальновиднее многих, человечнее многих – но при этом оставался замкнутым и одиноким.

Лишь однажды судьба свела его с человеком, который стал по-настоящему интересен мсье Перрену. Познакомившись случайно, эти двое мужчин обнаружили друг в друге гармоничное дополнение самих себя, и уже не расставались почти десять лет – пока один из них не покинул мир живых.

Тогда мсье Перрен и вовсе замкнулся в себе, хотя его бурная общественная деятельность ни на один день не прекращалась. Так, наверное, могли дружить мушкетеры в известном романе Александра Дюма, так могли дружить три товарища у Ремарка – и никакими пошлыми домыслами не очернить и не исказить настоящей мужской дружбы.

– Признаться, я никогда раньше не слышал о вас, – сказал мсье Перрен, пожимая руку Алексею. – Впрочем, Россия всегда была замкнутой и отчужденной. Не многих деятелей культуры из вашей страны знают на западе. Я имею в виду – современных.

– Увы, не могу не согласиться с вами, – ответил Алексей. – Россия всегда была загадкой для остального мира. И, знаете, иногда остается загадкой и для самих россиян.

– Это интересная мысль! – воскликнул мсье Перрен. – Нужно будет ее запомнить, и вставить в какой-нибудь из моих будущих романов. Вы не против?

– Конечно же, нет.

– Присаживайтесь. – Мсье Перрен указал на мягкое кресло, обитое коричневой свиной кожей. – Мне рекомендовала вас мадам Колен, вдова моего многолетнего друга, лучшего друга – тоже, как и вы, русского человека. Эта семья – Николя, Жанетт и их очаровательная дочь Софи – долгое время были моей отдушиной в непростой жизни. Своей семьи у меня, как вам известно, нет. Знаете, не хотелось обременять какую-нибудь женщину своим обществом. Я – творческий человек, а это всегда накладывает особый отпечаток на семейные отношения. Посвящая досуг образам – я вынужден отнимать самого себя у женщины, которая меня полюбила. И далеко не каждой дано целиком и полностью посвятить себя интересам мужа. Вот почему я предпочитаю холостяцкий быт. Минимум удобств и максимум свободы. Я – хозяин самому себе, своим привычкам и своим замыслам. А дружба с Николя и Жанетт – это было нечто особенное.

Алексей слушал мягкий баритон мсье Перрена и согласно кивал головой.

– Вот почему, – продолжал тот, – когда Жанетт позвонила и сказала, что хочет представить мне своего русского друга, я с радостью согласился.

– Весьма признателен вам за это.

– Тогда, чтобы не тратить время зря, предлагаю сразу перейти к делу. Вы уж простите, но у меня через два часа встреча с участниками международного съезда писателей. Кстати, ваш Алексей Горький должен был приехать.

– Вот как!

– Да, его здесь, в Париже, очень ждали. Вы знакомы?

– Гм, – смутился Алексей, – пока нет.

– Это не беда. Так вот, расскажите пока – кто вы, чем занимаетесь, и какой интерес у вас теперь во Франции.

– Так много вопросов сразу… – стушевался Алексей.

– Начните по порядку.

– Хорошо.

Несколько дней перед этой встречей Сапожников готовился к ней. Он перечитал целую гору свежих и не очень газет, переслушал множество радионовостей. Он стремительно погружался в этот мир – как судно, получившее пробоину ниже ватерлинии, погружается в пучину. Ему, учителю истории, крайне необходимо было как можно скорее адаптироваться в новой для себя среде, быть в курсе всех международных событий, чтобы при случае, выдавая себя за писателя и историка, не ударить в грязь лицом.

Какую же бездну информации он получил! И какой информации!

– Ну, что рассказать о себе? – начал он. – Я по образованию и по призванию историк. Живу и работаю в Москве, собирался писать книгу.

– О чем, если не секрет?

– О войне и мире, – коротко ответил Алексей.

– Гм, на эту тему написано уже столько, – заявил мсье Перрен, – что писателю весьма трудно показать что-то новое – особый взгляд или подход к данной проблеме.

– Полностью с вами согласен, – ответил Алексей. – Однако же давно считаю, что эта тема неисчерпаема. Я глубоко убежден, что история человечества – это история войн. И только поняв причину подобного развития общества, проанализировав истоки военных конфликтов, можно по-настоящему думать о том, чтобы их в дальнейшем избегать.

– И вы полагаете, что способны указать в своей книге единственно верный путь развития мирового сообщества? Путь, ведущий к всеобщему благу и процветанию? Путь, на который следует свернуть всей земной цивилизации, не зависимо от географических, этнографических, исторических, экономических и политических различий между народами и целыми континентами?

– Да, может быть, это выглядит нескромно, однако я хочу указать этот путь, – с налетом пафоса в голосе ответил Алексей.

– И вы полагаете, что он единственный?

– Надеюсь.

– Тогда, мой друг, мне хочется быть первым, кому вы его откроете, – с улыбкой сказал мсье Перрен. – Итак…

– Путь всего человечества, – сказал Алексей, – это путь каждого индивида в отдельности. И взгляды свои, усилия и стремления человек должен направлять не куда-нибудь в абстрактный мир, а внутрь себя. Человек есть Вселенная, со всеми ее биоритмами, пульсацией, катаклизмами и способностью к регенерации и возрождению. Найдя в себе силы признать полное равенство между народами, человек откажется от непомерных амбиций, от стремления покорять себе подобных, от разрушения и варварства, которые сопровождают ход всемирной истории на протяжении нескольких тысячелетий. Заповеди мира и добра, понимания и любви – должны стать основным законом цивилизации. Вот о чем будет моя книга.

Заканчивая свою пламенную речь, Алексей заметил, с каким восторгом смотрит на него Франсуа Перрен. Было видно, что французского писателя и борца за мир глубоко тронули и поразили слова нового знакомого из России.

– Да, – произнес он после паузы, – вы осмелились взвалить на себя тяжелейшую ношу. Но она благородна и чиста. Лучше стоять на этом пути, но не суметь добиться какого-нибудь существенного результата, чем оставить след в истории победами на поле брани, кровопролитием и насилием. Я – полностью на вашей стороне.

– Не сомневался, мсье Перрен, что найду в вашем лице единомышленника, – сказал Алексей. – Собственно говоря, за этим я и приехал в Париж.

– Как частное лицо?

– Да.

– Что ж, тем проще мне будет познакомить вас кое с кем в Лиге Наций – без официальных протоколов и излишнего ажиотажа.

– Буду очень рад.

– Знаете, приходите ко мне завтра, – сказал мсье Перрен. – Мы вместе съездим во Дворец Конгрессов. А я, в свою очередь, позабочусь о том, чтобы туда подъехали два-три очень интересных и влиятельных человека. Это будет полезное знакомство для вас.

– Заранее благодарю, – ответил Алексей.

– И еще один вопрос – напоследок.

– Да, слушаю вас.

– Скажите, мсье Сапожников, кого из государственных деятелей прошлого, на ваш взгляд, можно было бы назвать самой одиозной фигурой?

– Из той истории, что нам известна… – задумался Алексей, – Наполеона. Его амбиции, как императора и полководца, были непомерно высоки, что повлекло за собой огромные разрушительные последствия. Но было Ватерлоо, и все встало на свои места. Недаром ваш знаменитый писатель Виктор Гюго заметил в одном из романов: «Мог ли Наполеон выиграть это сражение? Мы отвечаем: нет. Почему? Был ли тому помехой Веллингтон? Блюхер? Нет. Помехой тому был бог. Победа Бонапарта при Ватерлоо уже не входила в расчеты XIX века. Готовился другой ряд событий, где Наполеону не было места. Немилость рока давала о себе знать задолго до этого сражения. Пробил час падения необыкновенного человека».

– Мсье Сапожников, я восхищен тем, как вы процитировали такой большой кусок из «Отверженных»!

– Благодарю. Но поверьте, это не так трудно, – ответил Алексей.

– Ну, хорошо, – сказал мсье Перрен, размышляя, – а разве Александра Македонского нельзя поставить рядом с Наполеоном – хотя бы по количеству походов и завоеваний?