Игра взаперти - Виктор Брусницин

Как только Катю положили на койку, подошел молодой мужчина в перепачканном грязью и кровью халате, и носильщики, мрачные, усталые, те, что пожилые, ушли. Кажется, даже не попрощались. Остались двое юношей. Мужчина в халате, судя по всему, врач, молча разрезал плащ, платье и белье – они были пропитаны кровью. Тяжело оторвался от левой груди лифчик: присох к глубокой ране.

Врач ушел, ребята стояли рядом, отворотив головы. Подошла с ведром женщина в цивильном платье, начала обтирать мокрой тряпкой. По ее просьбе юноши помогли повернуть Катю, чтоб добраться до спины. Тело не чувствовало ни холода, ни прикосновений. После процедуры набросили простыню, сверху еще что-то, но не одеяло.

Снова подошел врач, опять Катю ворочали – чувствительность была утрачена, однако сознание вялым не оказалось, чутко ловились разговоры. Мужчина обстоятельно осматривал ноги.

– Кажется, все цело, – отрешенно и, похоже, мрачно говорил. – Можешь двигать ногами?

Катя попробовала. Нет. Подвижны оставались руки, но тело, начиная от груди, практически отсутствовало.

– Только руки, – Катя подняла их.

– То же самое? – спросила женщина врача. Тот кивнул. Шел сокрушенный возглас женщины: – Когда же они подъедут!

И тут началось…

ОГАРКОВ

(из жизни научного сотрудника Олега Огаркова – начало карьеры)

День начался паршиво. Опаздывал в одно учреждение, спешил на автобус. До маршрута шагать было квартал, но можно и на трамвае остановку проехать. Другое дело, что денег тютелька в тютельку – ровно туда и обратно на автобусе. Как назло, аккурат подошел трамвай; Олег посомневался, но заскочил в расчете на то, что кондуктор за остановку дойти до него не успеет. Разумеется, напоролся на кондукторшу сразу – не совсем свежая девица, с непроницаемым лицом.

– Оплатим.

Олег уместил вялую улыбочку и смалодушничал:

– Одну остановку всего.

– А я не спрашиваю, сколько вам остановок, – отчеканила кондуктор. – Оплатим!

Огарков резко выхватил купюру, сунул и пакостливо процедил:

– Понятно, не пользуют.

Кондукторша кинула негодующий взгляд и пошла ковыряться в сумке. Трамвай подходил к остановке. Олег хотел поторопить, но гордо сдержался. Выгребла все медяки. Выскочил в последний момент, споро переходя проезжую и злобно перетирая в кармане горсть монет, злорадно подумал: «Черт, явно недодала. Вот мило получится в автобусе».

Путь его лежал в некое управление, здесь получали допуск к документам нужным по работе. Сущая формальность, процедура пройдена не единожды. Нынче директор получился в отлучке, существовал зам. Этот где-то шарашился, Огарков дожидался больше часа.

На облик товарищ оказался человеком манерным – длинные волосы сбоку перехлестывали обширную лысину и к иной стороне прикреплены случились скрепкой – в веселом галстуке, запонки, да и говорил подобающе: «Вы, милейший, просьбу изложите повнятней. Внятность с утра, знаете, настраивает». Улыбался благоволя. Огарков заученно сообщил просьбу. Зам расчеркнулся с задиристым взмахом. Олег кивал головой – «спасибо огромное» – выходил мягко, благодарственно. Уже за дверью, так, для формы, кинул взгляд на бланк и споткнулся. Стояло: «Отказать».

До работы добрался пешком. Сходу кинулся жаловаться завлабу на жлоба зама, но сочувствия не достиг, а получил выволочку.

Небо сорило водяной пылью, в помещениях мерцал неон, отрешенные физиономии прятали взгляды.

– Вот что, Олег, – хмуро просипел завлаб, – тут надо деньги отослать по делу. Я, понимаешь, зашился. Удружи.

– О чем речь, сделаем, – бодро отверз зубы подчиненный.

На почте, подавая бланк, молоденькая служащая заученно оповестила:

– Внимательней с реквизитами, бланки буквально на счету.

«Ошибусь, – испугался Олег, – сатаной обещаю».

Карточку заполнял, вытащив язык. На пятый раз сверив знаки, гордо пошел к окну.

– Гражданин, – мягко воркотнула работник, – я же просила быть повнимательней. Вы неверно проставили дату.

С реквизитами ошибся на третьем. После четвертого бланка вспотел насквозь. Шестой пустой девушка подала испуганно, во все глаза глядя на мокрого Огаркова. Соседняя женщина контролер, плотно сомкнув губы и отвлекшись от своей работы, гневно созерцала. В очереди кого-то разбил насморк и хозяин его стал докучливо и зычно сморкаться. Остальные напряженно молчали и отворачивали взгляд. От Олега… Восьмой прошел.

Выйдя из помещения, Огарков свирепо вздохнул. Пройдя недолго по благосклонной улице и дыша, сунул руки в карманы. В правом наткнулся на бумажки, оказалось деньги. Да, посылать их следовало по двум адресам, деньги и были намеренно разложены по разным отделениям. Когда вошел обратно на почту, девушка, увидев его, подпрыгнула на стуле, схватилась за виски и умчалась в закрома заведения.

В обед поперхнулся и, кажется, обрызгал соседку по столу, сотрудницу соседнего отдела. Кашлял изнурительно, багровел от стыда и физического.

Досаду нужно выправлять и вечером Олег отправляется к приятелю на партию преферанса. Приятель, Слава, живет в общежитии, одноместный номер. Здесь уже сосредоточился Петя, общий друг, знаменитый многозначительными дефинициями, которые излагал непременно угрюмо: «Горячее холодным не бывает… Если я думаю, значит, мыслю». Либо совсем вычурное: «Посоветуйте, почем лихо? – спросил Беня продавца обручальных колец, крутя пистолет»… Расчерчена пуля, непочатый флакончик греет глаз – чин-чинарем.

Что-нибудь к девяти придавливает и Огарков отправляется за большой нуждой. На унитаз взгромождается с ногами (дощечка есть, но все-таки общежитие). Уж и присел, когда сооружение надламывается. Раскалывается четко и опасно – в местах разлома образуются острые осколки – однако Олега спасает рефлекс: падая, он виртуозно изворачивается, избегая взаимодействия стула всех видов с местом предназначения. Авария, тем не менее, достает: он грохается на отбитую часть унитаза рукой. Рану, довольно глубокую, обрабатывают.

Огарков со Славой отправляются к коменданту предъявить вещдок, руку – нужно снять вину за поруху. В комнате коменданта находятся две молодые девицы, Олег в помещение не заходит, стоит в дверях. Слава уныло докладывает:

– Вы знаете, унитаз сломался.

– Это бывает, – радостно сокрушается комендант, – не волнуйтесь, сантехника пришлю.

– Вы знаете, – вяло винится Слава, – он раскололся.

– Как раскололся? – округляет глаза комендант.

– Ну напрочь, на куски.

Девицы заинтересованно смотрят на Славу.

– Вы что, – ополчается официальное лицо, – по нему молотком били?!

Девицы прыскают.

– Ничего не бил, он сам сломался.

– Вы мне зубы не заговаривайте. Как он может сам сломаться?

– Ну, не сам, конечно, им пользовались.

Комендант выходит в фойе к вахте, за ним заинтересованно семенят девицы. Он подходит к телефону и орет в трубку:

– Мария Игнатьевна, тут жилец унитаз разбил, что с ним делать?.. А?.. Да черт его знает, говорит, сидел… И я тоже самое: не китайский фарфор… – Девицы угодливо хихикают. Комендант, кхекая, потакает. – Чем ходил? (Кидает едкий взгляд на Славу.) На вид человек нормальный. – Отворачивается, слушает. Поворачивается к Славе и, не кладя трубку, допрашивает: – Рассказывай, как было дело!

– Именно как, – пытается пошутить Слава, однако серьезнеет, не наблюдая отклика. – Ну это… садимся, а он… того.

Появляются новые лица, все в крайней степени любопытства. Ответственный товарищ напрягается:

– Что значит садимся, вас несколько было что ли?

– Да нет, один – он… – Слава кивает на Огаркова. – Видите, он руку поранил.

Комендант подозрительно смотрит на Олега, присутствующие едят взорами.

– Человек-то чужой, – голос гражданина мрачен, – что-то вы мне тут салазки закручиваете.

– Вы понимаете, он мой гость, – отчаянно лепечет Слава.

– Без бутылки тут не разобраться!.. – сурово орет в трубку комендант. – Ага, хорошо. – Кладет трубку.

– Пойдем-ка на месте посмотрим, – грозно постановляет твердыня порядка.

Начальство величественно возглавляет процессию, дальше понурые Слава и Олег, на легком расстоянии понятой народец.

– Ну что, будем платить, – всесторонне разглядев явление, сообщает товарищ.

– Позвольте, за что платить?! – возмущается Слава.

– А вот, за безобразие, – тыкает в отхожего инвалида.

– Нашей вины здесь нет, это, так сказать, стихийное бедствие!

– Вы мне оставьте стихию в покое! Может, еще домой утащите, а скажете, бедствие.

Комендант сладострастно принимается за Огаркова:

– Докладывай, как ломал.

– Я захотел на двор, – глядя в упор, оскорбляется страдалец, – и забрался с ногами на унитаз. Вы установили бракованную вещь, она не выдержала и сломалась. Я упал и получил травму. Теперь некоторое время не смогу работать, и государство понесет убытки.