Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll"

— Вряд ли у тебя хватит смелости затем сесть в тюрьму или хуже того получить смертный приговор. Отвернись, пожалуйста, — велела парню, когда тот будто бы доселе не заметил, как она неторопясь освобождалась от одежды. Вздохнув, он сделал то, что она просила. Подошел к окну, за которым горизонт разрезала пополам малиновая полоска света. Солнце поднималось, когда Фрея готовилась ко сну, которого у Оливера не было ни в одном глазу. — К тому же, как ты намерен это сделать? Можешь оборачиваться, — она тихо зассычала, оказавшись под холодным одеялом, что подтянула к самому подбородку.

— Ещё не знаю. Я ничего не знаю. Но если я не признался ей в любви при жизни, не должен ли я сделать это хотя бы сейчас? Я не хочу оставить свои чувства забытыми, — Оливер лег сверху на неразобранную постель и уткнулся пустым взглядом в потолок.

— Она не будет забыта, пока ты сам не решишь, что пришло время отпустить её. Не нужно делать необдуманных поспешных решений, о которых затем можешь немало пожалеть. У тебя есть ещё вся жизнь впереди. Посвяти её Марте, если тебе так сильно того хочеться, но не разрушай её, — живо произнесла, щекой прислонившись к подушке.

Оливер не спешил с ответом. Он как будто ждал, что подруга скажет ещё что, но её мысль была закончена. И Фрея, не заметив того сама, закрыла глаза, чтобы в объятиях тишины погрузиться в сон, которого так сильно не хватало в комнате, где она подле Алиссы страдала от бессоницы всего несколько часов назад.

— Не знаю, что мне стоит делать, — отозвался наконец-то Оливер, но когда обернулся к подруге, то обнаружил, что она больше не могла его слышать.

Он так и не уснул. Пялился то в потолок, то в окно, прислушиваясь к шуршанию простыни под изворотливым телом Фреи, только бы не слышать собственных мыслей. Боролся с тем, чтобы не разбудить её и продолжить говорить лишь больше, по-прежнему уверенный, что только она могла бы его понять. Его единственный друг и родственная душа, которую в душевном смятении и расстеряности он захотел увидеть. Его единственное успокоение и лекарство, что только могло быть ему необходимым. Его единственное утешение, голос которого был громче того, что не прекращал раздаваться в голове.

Фрея как будто услышала его мысли и проснулась около половины десятого утра. Заложив руки за голову, Оливер прикрыл глаза, но вовсе не спал, продолжая тонуть в омуте мрачных мыслей. Ему было невыносимо, и Фрея винила себя за физическую слабость, что вынудила её ненадолго, но оставить парня. Было лучше, если бы они оба уснули, но принудить его ко сну она не могла. Даже усталость длинной дороги не брала над ним верх.

— Доброе утро, — произнес Оливер, обернувшись к Фрее.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила первым делом, чуть приподнявшись на месте. Одеяло упало, и девушка поежилась от холода, но не заметила, как выглянула чашечка бюстгалтера, что сковывал маленькую грудь. Парню это тоже было безразлично. Он даже не сумел заметить неладного, чтобы между ними смогла возникнуть неловкая напряженность.

— К сожалению, нескольких часов оказалось недостаточно, чтобы мне стало легче, — Оливер обреченно вздохнул.

— Всё ещё намерен взять на себя роль Шерлока Холмса? — в шутку спросила Фрея, прежде чем поймала на лице парня измученную улыбку.

Ей было больно смотреть на него, потому что несчастный вид друга заставлял думать и сожалеть о том, что она прилагала недостаточно усилий, чтобы помочь ему. Фрее льстило, что Оливер первой позвонил именно ей. Когда в одном из писем она оставила номер телефона общежития, где жила, то и подумать не могла, что появяться обстоятельства, вынудившие парня в глубоком отчаянье набрать его среди ночи. Действительность всё ещё напоминала сон, в котором было слишком мало настоящего, что можно было бы учесть и предотвратить. Но их глаза были широко открыты, рассудок оставался в сознании. Марта была похоронена, а Оливер был серьезно этим ранен.

Фрея чувствовала себя бессильной. Должно быть, Оливер ожидал от неё более действенной помощи, утешения, соучастливости, но взамен она давала ему лишь попечительскую заботу и сочувствие, что были ему ненавистны, это уж девушка знала наверняка. Фрея была сбита с толку и отчасти напугана собственной озадаченностью. Последние несколько дней у неё самой были как будто в тумане, поэтому теперь взять себя в руки и помочь кому-то другому не представлялось ей возможным.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— У меня есть идея, — воскликнула вдруг. Резко откинула одеяло, чтобы тут же вздрогнуть от охватившего всё тело пронзительного холода и вспомнить, что оставалась только в нижнем белье. Обративший к ней вопросительный взгляд Оливер, и сам смутился, прежде чем без лишних слов обернулся, за что получил тихую скромную благодарность.

— Что бы ты ни придумала, надеюсь, нам не нужно будет отсюда уходить, — лениво протянул, когда Фрея дала разрешение оборачиваться обратно. Его преждевременное возражение заставило её засмеяться. — Кажется, я прирос к матрасу.

— Тогда я помогу тебе от него отделиться, — Фрея ухватилась за руку парня обеими ладонями и силой начала тянуть на себя. Оливеру не оставалось ничего, кроме как поддаться. — Не знаю, насколько большая вероятность воплотить задуманное мной в десять утра, но стоит попробовать.

— Ты меня пугаешь, — нехотя поднявшись с места, он нахмурился, когда на лице Фреи продолжала сверкать неуверенная улыбка.

Она не придумала ничего лучше, чем позволить парню выпить. Идея эта была далекой от совершенства, если не сказать, что вовсе лишенной здравого рассудка и благоразумия. Ещё год назад подобное не могло ей даже прийти в голову, потому что единственной её плохой привычкой было сопоставление сюжетов книг с реальностью и воображение того, чего не было на самом деле. Тем не менее, Фрея была почти уверена, что это должно было помочь парню очистить голову и дать сердцу вздохнуть с облегчением. Короткое забвение было малостью, но Оливер в ней отчаянно нуждался.

Алкоголь развязал бы ему язык ещё больше. Может быть, он разрешил бы себе пустить несколько скупых слез. Это вряд ли помогло бы ему упорядочить мысли, но выбросить их из головы казалось вполне возможным. Если не навсегда, так на время. Фрея надеялась, что это поможет другу дать своей злости свободу, а печали — покой. Оливер нуждался во всплеске эмоций, в которых доселе томился. Чтобы выпустить их, ему нужно было подорвать самого себя.

Они зашли в первый замеченный на пути паб. Свободных мест было полно, но Фрея подвела Оливера к барной стойке, за которой уселась, испытывая неловкость перед протирающим стаканы барменом, сидевшим рядом официантом и другими посетителями.

— Налейте нам выпить, — произнесла ровно, но достаточно тихо, чтобы строгого вида мужчина вопросительно приподнял бровь, глядя на неё в упор. Фрея повторила ещё раз, но выражение на его лице не изменилось.

— Мне нужны ваши документы, — он оставил протираемый стакан в покое, прежде чем взялся за второй.

— Если мы заплатим вдвое больше, они по-прежнему будут вам нужны? — Фрея чуть наклонилась вперед, но лицо бармена и дальше оставалось непроницаемым. Оливер не мог сдержать улыбки, которую прикрыл ладонью.

— Пиво или эль? — спросил мужчина, выдержав небольшую паузу, что сокрушала спокойствие и терпение Фреи. Она старалась не выдавать волнение, от которого внутри всё переворачивалось. Стоило мужчине пойти на попятную, как девушка ощутила заполняющее её всю доверху облегчение, словно она сумела справиться с невозможным.

— Кое-что покрепче, — заявила намного смелее.

— Водку или виски?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Водку, пожалуйста, — ответил вместо неё Оливер. — Забудь о том, что я сказал, будто когда-небудь был рад, что ты связалась с Джеймсом. Его влияние на тебя слишком пагубно.

Произнесенное вслух имя Джеймса, заставило её вдруг соскочить с места. Ей нужно было позвонить ему, если только он оставался ещё дома. Если же нет, просить одного из парней передать её слова, если же звонок остался бы без ответа, она могла позвонить ещё раз позже.