Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll"

Джеймс не сумел ответить дерзостью, потому что пребывал в безмолвии, запечатавшим рот на замок. Фрея выжидала несколько секунд в надежде, что он выдаст что-то не менее колкое, чего она заслужила, чтобы не испытывать вины, но парень молча смотрел в холодные серые глаза, поджав губы. И только стоило ей развернуться, чтобы уйти, как Джеймс мотнул головой, отгоняя мрачное видение, что было действительностью. Вознамерился тут же броситься за ней, как бармен потребовал денег. К тому же удвоенную суму. Пропуская мимо его требования, Джеймс бросил на стойку несколько непересчитанных купюр, прежде чем уйти.

На улице он обнаружил Фрею в одиночку. Расстеряно оглядывалась вокруг, заламывая от бессилия руки, часто дышала и была на грани того, чтобы разрыдаться из отчаянья. Джеймс стал рядом, спрятав руки в карманы. Казалось, стоило ему притронуться к ней пусть даже ненарочно, как она ударила бы его током, отбросив от себя на приличное расстояние. Раскаленная до предела девушка вся будто горела изнутри, рискуя ненароком сжечь и весь город. Глаза метали молнии, в которых было больше беспокойства, чем настоящей злости.

— Он исчез. Куда он успел уйти? — Фрея развела в воздухе руками, посмотрев на Джеймса, что неотрывно наблюдал за ней. — Тебя это мало обходит, не так ли? — она не могла надолго задержать на нем взляд. Сорванный с кончика языка упрек продолжал отдавать горечью, от которой немела часть лица.

— Ты и сама всё знаешь, — его голос был отчужденным и холодным, как будто принадлежал вовсе и не Джеймсу. Фрея снова посмотрела на него, как будто чтобы убедиться, что это, действительно, сказал он, что было слишком глупо. — Тем не менее, отец сказал посадить его на поезд и лично привезти домой, поэтому выбора особо нет.

— Зачем тогда ты набросился на него? Это его спугнуло, — и снова всё тот же упрек, ответом на который был обреченный вздох. Джеймс достал сигареты, испытывая необходимость выпустить вместе с плотным серым дымом накопившейся в легких пыл, от которого было труднее дышать.

— Что мне ещё было делать, когда я увидел, что он целует тебя? — он сделал глубокую затяжку, пропуская по телу приятное тепло, в котором был упоительный яд. Пожал плечами, когда Фрея закатила глаза. Фыркнув в ответ, спрятала руки в карманы и двинулась вдоль улицы. — Куда ты собралась? — Джеймс отдернул её за локоть, которым Фрея резко дернула, как будто зацепилась ненароком о что-то.

— Очевидно, что искать твоего брата, — продолжила идти быстрее, не утруждая себя тем, чтобы обернуться и посмотреть на парня, который торопливым шагом следовал за ней, продолжая делать длинные затяжки, что ощутимо снижали градус напряженности.

— Город большой, и он может быть где угодно. К тому же Оливер совершенно не знает Оксфорда, поэтому, в конце концов, заявиться либо к тебе, либо ко мне. В лучшем случае решит уехать домой, — его тон оставался пустым и безразличным. Джеймса в большей мере волновал не сбежавший из-под носа Оливер, а обеспокоенная этим происшествием Фрея. Она совершенно потеряла контроль, а вместе с ним и терпение, что невольно происходило и с ним. — Ты не найдешь его здесь. Нам нужно всего лишь ждать его возвращения.

— Почему ты так уверен, что он вернеться? — её голос казался надломленным. В нем ощущалась хрипотца, выдавленная через застрявший посрели горла ком. Джеймсу не нужно было видеть глаза девушки, чтобы знать, что они набрали влаги.

— Потому что он мой брат, — произнес, будто ответ был очевидным. — Не глупи и пошли со мной, — продолжил на выдохе, с которым выпустил остатки табака, пропущенного сквозь легкие. Выбросил окурок, утонувший в ту же секунду в грязной луже.

Фрея притормозила на месте, чтобы осмелиться поднять на него глаза. Джеймс ошибался. Она не была даже близка к тому, чтобы расплакаться, хоть и нельзя было исключать, что ей понадобилось несколько считанных секунд, чтобы суметь совладать собой. Её глаза напоминали гравий, рассыпаный где-то на пляже, чтобы впитывать шум беспойного моря и крик потерявшихся в небе чаек. Два серых камня, обжигающих холодом, что пронизывал до самых костей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Он не мог перестать видеть в её глазах упрек, хоть щеки продолжали сохранять стыдливый румянец за произнесенные в горячечности слова. Фрея и сама находила затруднительным разобраться в собственных чувствах, в которых захлебывалась и медленно тонула. Они забирали все силы и жизненную энергию. Охваченная ими, она не чувствовала самой себя. Потеряла в потоке неопределенности собственное «я», как будто забыла о том, кем была. Даже имя, произнесенное Джеймсом, показалось вдруг всего лишь лишенным смысла словом, которого она не могла понять.

— В какой момент всё изменилось? — спросила, нахмурившись. — Что с вами обоими не так?

Джеймс и сам не знал, в чем была проблема. Некогда они с Оливером были друзьями. Это было так давно, что казалось чем-то ненастоящим, напрасно выдуманным, обнадежливо утешительным. Они были детьми, воспоминания о чем остались в большей мере на старых запыленных снимках, хранившихся где-то среди бесконечных дряхлых полок чердака, где терялось всё, что туда попадало. Это место было зияющей чёрной дырой, куда мать выбросила их детство сбереженное не только на снимках, но и в подделках, игрушках, одежде и прочих безделушках, что можно было с легким сердцем выбросить, вместо того чтобы обращать в вечность.

Невзирая на различие в характерах, они находили общий язык. Избавленный взбалмошности и глухого безрассудства брата, Оливер был спокойным и, что намного важнее, послушным, почти ручным ребенком, не противоречащий воле родителей. Тем не менее, авантюрность Джеймса ослепляла глаза обманчивым видением в каждом его действии смелости, на которую он бы сам никогда не решился. Джеймс мог позволить себе сбежать из школы и податься восвояси на время, рыться в отцовском кабинете без спроса и стаскивать из библиотеки книги. Невзирая на дурной характер, что, в большей мере, всем приходилось терпеть, Джеймс умел нравиться людям гораздо больше Оливера. Он легко находил друзей и не менее легко расставался с ними. Его безразличная безмятежность имела потрясающе притягивающий эффект, перед которым никто не мог устоять. Даже когда Джеймс нарочно отталкивал кого-то, его за это меньше не любили.

Порой Оливер пытался быть похожим на брата. Его проделки были незамысловаты и достаточно просты, но, совершая их, он всякий раз словно пропускал сквозь себя электрический ток, от которого испытывал смесь парализирующего страха и необъятой радости. Мать никогда не верила, что он был способен на что-либо, но Джеймс не боялся брать вину на себя, будто ему это ничего не стоило. Любые наказания ему были нипочем, и Оливер мечтал о той же душевной легкости и свободе, что была первоосновой всех поступков брата, половину из которых он не осмелился бы сделать.

Их отношения разрушались медленно и постепенно. Оливер признавал в глубине души превосходство Джеймса, который с возрастом обретал всё большую уверенность в своем положении. Его безразличность к людям и вещам обращалась в жестокость, которую не было сил сносить. В ответ на пустую беспечность брата Оливер становился более язвительным и раздраженным. Без способности превратить свою жизнь в ярмарку ослепляющий взор и оглушающий слух развлечений, как это делал Джеймс, он начал огрызаться на брата, находя его эстество одним сплошным недостатком.

Многое изменило чувство привязанности к Марте, что стало неожиданностью для него самого. Оливер был убежден в своей влюбленности к девушке, которая грезила никем иным, как его братом. Невзирая на их многолетнюю дружбу, он убедил себя, что Джеймс бессовестно украл и извратил девушку, насильно подчинив её волю себе. Казалось, она была одержима им в той же степени, что Оливер оказался одержимым ею. В этом треугольнике были острые углы, пока его не нарушила Фрея. Её связь с Джеймсом оказалась неразрывно прочной, что одновременно заставляло чувствовать на кончике языка горькость разочарования и сладость утешения.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})