Приключения сомнамбулы. Том 2 - Александр Товбин

– Как вам, ха-ха-ха, праздничный хронотоп?

– Устал смертельно, не до смеха! Февраль, а жара, вонища, как из выгребной ямы! По-нашему масленица, а потеешь хуже, чем летом перед грозой, дышать нечем, – опоздав, раздражённо сорвал рогатую маску Роханов-Ужинов, сплюнул с досадой в воду, вслед удалявшемуся вапоретто, – с того причала отплыл, с этого… – глянул на расписание, – пол-часа изволь на солнцепёке поджариваться. Кто-то надумал позолоченных лауреатов обсуждать и пропивать на Лидо, а… живот на жаре разболелся от их непроваренных макаронов.

– Там с открытого моря ветерок, попрохладнее будет, – успокаивал, отдуваясь, толстяк с бычьей мордой и рогами «Самсон»-«Самсунг», – если успеем, на Пеллестрину переплывём, ихней рыбки, ублажающей животы, попробуем.

– Не выспался, не до рыбки. Престарелая б…ь, когда оторвалась от жабы с изумрудами, накеросинилась, ночью учинила дебош, в номера ломилась.

– Накеросинилась… и объелась чудодейственной «Вуки-Вуки»?

– Она и кокаинит вовсю!

– Ох, рожи, рожи надоели, масонский кагал, – обмахивался газетой, как шумным большущим веером, Роханов-Ужинов, – боюсь, не вынесу ещё одной ночёвки в сыром палаццо с сортиром в коридоре. Теснота, окошки, будто бойницы.

– Ей могут «Букера» дать?

– Вполне. Они только своим дают.

– Ей и Марат Унгуров протежирует, патриота разыгрывает, а…

– Как шестёрку использует, ради бабок… порок в цене… дикие деньжищи, говорят, вбухал! Ха-ха, бабок ради ещё больших бабок не пожалел.

– Ха, шестёрка из шорт-листа!

– Ха-ха-ха!

– Всё Марат успевает, шустряга! И с шахер-махерами поякшаться, запутать их в их же хитростях, и Патриарха уберечь от заразных лобзаний с Папой.

– Вот это Марату зачтётся на небесах!

– Ему не скоро на небеса, на земле захочет получить куш.

– Уже получил! Квоты на водку и сигареты из церковного фонда.

– Своё Марат с мясом вырвет!

– И чужое тоже! Печатные права на эту б……ю Адель Григорьевну перед «Букеровским» сезоном перекупил, теперь поганое жюри подкупает.

– Что за жопастая жаба с ней?

– Пиарщица соросовская… Повсюду они, повсюду.

– Плюнуть и растереть.

– Просрали Россию!

– Снимают, – шепнул толстяк и одёрнул свитер.

Русские идут! «Большой Ларёк» представляет! В рамках венецианского фестиваля – лауреаты «Золотой Маски»! Прямая трансляция из Венеции на все мониторы «Самсон»-«Самсунг»! И – складчатый занавес с мхатовской птицей, только не нашитой поверх бархата, а вырезанной, сквозной.

На авансцене – лысоватый автор в потёрто-рыжей кожаной курточке. Открывает маленькую книжку, читает вслух:

Одна из гостиных в доме Сорина, обращённая Константином Треплевым в рабочий кабинет. Направо и налево двери, ведущие во внутренние покои. Прямо – стеклянная дверь на террасу. Кроме обычной гостиной мебели в правом углу письменный стол, возле левой двери турецкий диван, шкаф с книгами, книги на окнах, на стульях. Повсюду – и на шкафу, и на полках, и просто на полу – стоят чучела зверей и птиц: вороны, барсуки, зайцы, кошки, собаки… На самом видном месте, словно бы во главе всей этой рати, – чучело большой чайки с растопыренными крыльями. Вечер. Горит одна лампа под колпаком. Полумрак. Слышно, как шумят деревья и воет ветер в трубах. Время от времени доносится рокот грома, иногда сопровождаемый вспышками зарниц.

Соснин растерян. Что это? Что он, помнивший наизусть чеховские ремарки, услышал? Над ним потешаются? Или, пуще того, – издеваются?

Автор, дочитав, исчезает в кулисе.

Треплев сидит один за письменным столом. Рядом лежит большой револьвер, и Треплев его рассеянно поглаживает, будто котёнка.

Треплев пробегает глазами рукопись. «Афиша на заборе гласила… Бледное лицо, обрамлённое тёмными волосами…» Гласила, обрамлённое. Это бездарно, – зачёркивает. Начну с того, как героя разбудил шум дождя, а остальное всё вон. Описание тёмного лунного вечера длинно и изысканно. Соснин в замешательстве, Треплев лишь раздражён, – Тригорин выработал себе приёмы, ему легко! Треплев хватает револьвер, целится в невидимого врага, – у него на плотине блестит горлышко разбитой бутылки и чернеет тень от мельничного колеса – вот и лунная ночь готова, а у меня и трепещущий свет, и тихое мерцание звёзд, и далёкие звуки рояля, замирающие в тихом ароматном воздухе… Это мучительно. Громко стукает револьвером о стол. – Да, я всё больше прихожу к убеждению, что дело не в старых и не в новых формах, а в том… Что такое? Снова хватает револьвер, глядит в окно, отворяет с самым грозным видом стеклянную дверь в сад – ничего не видно…

Родион Белогриб, напружиненный, брызжущий энергией, допрашивал заслуженного – грудь в орденах – дряблого, тщедушного старца с редким зачёсом, озабоченно-глубокими морщинами на лбу. – Вас, босоногого деревенского паренька, заметили и выделили благодаря исключительным способностям к иностранным языкам? И вот вы, ветеран внешней разведки, легенда специального отдела «С‑3», ещё совсем юным сотрудником приложивший руку к успеху операции «Трест», маг тайных спецопераций по устранению… вас впервые пригласили на телевидение? Невероятно! Однако настало, наконец-то, время узнать о подвиге… Пользуясь случаем, благодарим Ойсмана Саула Ефимовича за неоценимую помощь при организации нашей эфирной встречи.

Сморчок нехотя поднял тусклые усталые глазки.

– Одной из уникальнейших операций, насколько мне известно, стало устранение разрушителя советской агентурной сети во Франции, белоэмигранта, не скрывавшего лютой ненависти к…

Луч высветил самурайский меч.

Сморчок кивал, будто по принуждению.

– Не он ли, успешно устранённый вами, первым из эмигрантов выведал, что Сергей Эфрон, муж Марины Ивановны, состоял в политической агентуре у вас в отделе?

– Он, кто же ещё.

– С нетерпением ждём… – демонстрируя нетерпение, Белогриб дробно постукивал карандашом по столу, – в мемуарах покойного генерала Судоплатова о вашем подвиге сказано вскользь, не хватает живых подробностей.

– Тайные заграничные операции тщательно готовились специальным отделом, – еле заворочал языком ветхий маг, – мы с деятелей «Российского общевоинского союза» глаз не сводили, там заправляли махровые монархисты, туповатые вояки старой закалки, сколько раз мне на их парижских собраниях пришлось стоя слушать «Боже царя храни», а он, наш объект, и тех монархистов презирал, и… нам левая интеллигенция тайно симпатизировала, а он наших конспиративных эмигрантов-агентов, внедрявшихся в «общевоинский союз», на дух чуял; не чета тем оттрубившим своё воякам-монархистам, умён и догадлив был, хитёр. Чтобы устранить его, не наследив, мы создали фиктивную фирму, из неё наши сотрудники, будто бы торговцы недвижимостью, наведывались, приценялись к дому, изучали планировку, участок, густо заросший…

– Где это было?

– На французском юго-западе, в Биаррице.

– И как же… – напрягся упруго-плотный Белогриб.

– Главный вопрос – где лучше проводить акцию? Объект часто из Биаррица уезжал, я – за ним, за ним. Чёрт-те где колесил – то отправлялся за ним в Нормандию, на праздник яблочного бренди, то в Барселону, на освящение башни многобашенного недостроенного собора, но повсюду объект окружали люди. Да и перед калиткой его дома – велосипедисты, прохожие, хотя и разрослись большущие кусты ежевики – протянул скрюченной дрожавшею рукой фотографию; на ней, меж двумя бесформенными кустами, белела вилла… наши колючие пропилеи! – замер, всё ещё не веря, Соснин.

– А на самом участке – густые тропические растения, как джунгли, там было понадёжнее, чем где-нибудь снаружи, в засаде спрятаться. Кустились повсюду розы – красные, жёлтые… и близость испанской границы обещала быстрый безопасный уход, в Пиренеях ждали баски-проводники, – легендарный старец вяло излагал план.

– Вы, Николай Вениаминович, одним выстрелом, да? – торопил Белогриб.

– Да. Вот только жена его сбоку выскочила, как раз на напарника, который дублировал… тоже не промахнулся. Она с высокого бокового крыльца на розы упала. С чувством исполненного долга, словно повторил для верности важное опаснейшее задание, Николай Вениаминович из последних силёнок наморщился, жёлтый лоб избороздили глубокие расщелины.

Последние сомнения отпали – это был Веняков.

Очаровательная мулатка в кремовом, с короткой юбкой, костюмчике достаёт из сумочки маленький пистолет с глушителем и беззвучно стреляет в спину крупного мужчины, одиноко попивавшего виски в зимнем саду отеля; огибает бирюзовый бассейн с пенистым водопадиком, стучит каблучками к выходу…