Власть предыстории - Игорь Узиельевич Ачильдиев

в финале предыстории. В брожение пришли и неандертальцы, и кроманьонцы, и люди нашего вида. Словно пробудился гигантский вулкан, который извергал из своего кратера мощные потоки лавы, растекавшейся по всему свету. Волна за волной убегали из центра наши предки, причем, как свидетельствуют археологические находки, чем моложе была такая волна, тем прогрессивнее оказывались в ней гоминиды. Наконец, эмиграция из центра ойкумены закончилась, началась реэмиграция, когда человек вернулся в места лучшего обитания. После нее на земле не осталось крупных очагов расселения палеоантропов, они практически исчезли, хотя, видимо, какие-то их островки продержались вплоть до нашей эры. Не исключено, что человек встречался с ними воочию еще в нашу эпоху. Быть может, поиски «снежного человека» приведут нас на след какого-нибудь реликтового гоминида. Но в целом, как гигантская система, породившая человека и человечество, сообщество палеоантропов исчезло безвозвратно.

Еще Б. Ф. Поршнев писал, что наивно думать, будто палеоантропы перестали рождаться или вымерли из-за отсутствия пищи. Он предположил, что тайна трагедии наших исчезнувших предков кроется в их несовместимости с человеком. Чем-то мы им помешали, произошел глобальный конфликт, приведший сначала к бегству людей на окраины ойкумены, а затем, когда человечество окрепло и стало могущественным, — к истреблению палеоантропов. Но какова суть этого конфликта, в чем его причины? Какое влияние оказал он на нарождающееся человечество и какие породил в нем социальные институты и установления? Оставил ли он — пусть скрытые, зашифрованные мифами, легендами — следы в сознании людей? Продолжает ли жить в нашей социальной памяти, таясь под личиной не всегда понятных нам обычаев и традиций далекого прошлого?

VI. Невозвратимые потери

До сих пор речь шла о том, что человек приобрел в предысторические времена. Не менее интересно и другое: что мы утеряли за миллионы лет очеловечивания?

Б. Ф. Поршнев утверждал, что палеоантропы обладали свойством срывать рефлекторные действия других животных: хищников и сородичей. По мнению Поршнева, это качество было утеряно, сохранившись у людей в редчайших случаях. Было ли оно в действительности? Какие еще свойства утеряны в ходе предыстории? Чего мы лишились? Чем наши предки оказались на какой-то момент сильнее нас — раз волны миграции выкинули людей в далекие пределы ойкумены?

Возникает, однако, и другой вопрос: а может быть, особых потерь и не было? В самом деле, если рассматривать происхождение человека и общества как некий поступательный процесс, подчиненный развитию труда и орудийной деятельности, как это делают сторонники «трудовой» гипотезы, то нет смысла говорить о возможных потерях. Можно думать проще: в связи с развитием трудовой деятельности человеку уже не нужны были острый слух, чуткое обоняние, быстрый бег, устойчивость — все это заменил ему интеллект, сформировавшийся в труде.

Такое объяснение лишь на первый взгляд убедительно. Но, если вдуматься, почему труд должен заменить полезные качества менее полезными, порой даже вредными, а не усиливать прежние, нe складываться с ними хотя бы арифметически? Видимо, не об этих потерях вообще должна идти речь! Здесь следует пристальнее вглядеться в сообщество приматов: почему они не последовали гоминидным путем? Что им помешало двигаться в сторону разума? Можно полагать, что предки шимпанзе и горилл вступили некогда на тернистую тропу антропосоциогенеза и несколько продвинулись по ней вперед, однако затем вынуждены были с нее свернуть. Что заставило их остановиться на полдороге? Не сохранились ли в их сообществах черты поведения, составляющие реликтовые формы былого движения к человеку?

Среди стереотипов поведения горилл есть один комплекс отработанных, инстинктивных движений, который очень точно описан этологом Джорджем Б. Шаллером.

«Сто лет назад путешественник дю Шайю первый написал, что самец гориллы «в ярости бьет себя в грудь». С тех пор почти все охотники, путешественники и ученые, которым доводилось встречаться с гориллами, описывают это незабываемое зрелище. Животное становится на ноги и руками выбивает у себя на груди быструю дробь. И никто не обратил внимания на то, что удары в грудь — это завершение целого ряда сложных действий, очень характерных для гориллы и содержащих в себе наиболее интересные аспекты ее поведения. Полная «программа», которая редко проделывается, да и то только самцами с серебристой спиной, состоит из девяти более или менее отчетливо разделенных действий. Часто в начале всей «программы» самец сидит, затем закидывает голову и начинает ухать через сжатые губы, сперва медленно и негромко, потом все быстрее и быстрее, и в конце концов, в момент кульминации эти звуки превращаются в слитный рев.

Видимо, уханье взвинчивает самца и помогает ему прийти в состояние необходимого возбуждения. Этой же цели служат ритмические удары в барабан во время исступленных плясок людей. Если кто-то из членов группы чем-либо нарушит эти ритмичные вокализы, самец останавливается и, прежде чем возобновить ухание, раздраженно оглядывается по сторонам. Иногда самец замолкает на мгновение, срывает первый попавшийся листочек и кладет его между губ. Это проделывается с таким изяществом, и это так неуместно в данной ситуации, что я каждый раз приходил в изумление. Самки и детеныши прекрасно знают, что уханье и листок во рту означают прелюдию к энергичным, даже неистовым действиям самца, и спешат отойти на безопасное расстояние.

Перед самым апогеем самец поднимается и встает на свои короткие кривые ноги, одновременно вырывая и подбрасывая в воздух пучок какой-нибудь растительности. Апогеем всего являются удары в грудь (именно это чаше всего видят и слышат наблюдатели). Слегка согнутыми в пригоршню ладонями животное ударяет себя от двух до двадцати раз по нижней части груди…

Сразу же после ударов в грудь, а иногда и в течение этого акта животное, выпрямившись, пробегает боком несколько шагов, а потом опускается на четвереньки и стремительно кидается вперед. В этот момент самец зачастую ударяет, ломает, рвет все, что попадается ему на пути, и становится весьма опасен не только потому, что эти действия носят неистовый, бурный характер, но и потому, что в этот момент совершенно не разбирает, куда придется удар»[101].