Власть предыстории - Игорь Узиельевич Ачильдиев

«Механизм «доминирования», полезный в стаде, становится вредным и жизненно опасным в больших скоплениях; и его парирует интердикция. Какой-то главарь, пытающийся дать команду, вдруг принужден прервать ее: члены стада срывают акт тем, что в решающий момент дистантно вызывают у него, скажем, почесывание в затылке или зевание, или засыпание, или еще какую-нибудь реакцию, которую в нем неодолимо провоцирует (как инверсию тормозной доминанты) закон имитации. Если бы механизм «доминирования» можно было назвать «монархией», то происшедший сдвиг был бы «ограничением монархии» или ее «свержением»…»[123]. А вот наступательная интердикция: «Теперь уже нашему герою не просто не дают командовать, но командуют: «отдай», «нельзя», «не трогай» (разумеется, если перевести физиологические категории на человеческий язык, хотя до него от этого уровня еще далеко)…»[124]. Подобного рода команды, по мнению Поршнева, должны абсолютно «запирать» действие.

Используя этот механизм, троглодитиды могли бы «гипнотизировать» хищников, адресуя им зримые или слышимые тормозные сигналы интердиктивного типа. Для этого им пришлось бы научиться имитировать сигналы разных видов животных. «Подражая видовым голосам животных, в немалой степени представляющим собой неадекватные рефлексы, палеоантроп был вооружен сильным и небывалым оружием: он вызывал их имитативно-интердиктивную реакцию. В своем нечеловеческом горле он собрал голоса всех животных раньше, чем обрел свой специфический членораздельный голос»[125]. В эпоху дивергенции палеоантропов и неоантропов интердикция могла быть использована для сигнального воздействия на людей. В какой-то момент она даже превратила, или была способна превратить, одних в кормильцев, других в кормимых. Но с другой стороны, «она активизировала и нейрофизиологический механизм противодействия: асуггестивность, неконтактность»[126].

Включаются механизмы естественного отбора, и на свет появляются сперва суггестивность, а затем контрсуггестивнссть. Но прежде, чем наши предки сумели их выработать, они подверглись мощному давлению палеоантропов. Отсюда возникла первая волна миграции неоантропов, затем вторая…

И лишь когда была выработана контрконтрсуггестия, то есть закончилось оформление словесно-звуковой речи во вторую сигнальную систему, умеющую преградить путь интердиктивному сигналу подчинения и создавшую мощную тормозную преграду сигнальному воздействию троглодитид, человек (уже человек!) смог вернуться с боями в лучшие районы ойкумены. Тогда начался «обратный вал перемещения неоантропов», и это «есть уже не просто история взаимного избегания или избегания ими палеоантропов, но начало истории человечества»[127].

Глобальный вывод Поршнева состоит в том, что вторая сигнальная система возведена на фундаменте интердикции. «Это был объективный механизм межиндивидуального воздействия на поведение. Дело не меняется от того, что теперь перед нами явление «интердикции интердикции»: свойственные Хомо сапиенс механизмы «парирования интердикции», поскольку суггестия — это уже не торможение лишь того или иного действия, но навязывание некоего состояния, допустим типа каталепсии»[128]. Следом за суггестией пришла контрсуггестия, как возможность противостоять суггестии, за ней появилась контрконтрсуггестия, которая уже настолько сложна, что влечет за собой членораздельную речь.

Концепция Б. Ф. Поршнева отличается тщательной экспериментальной проработкой своих положений. Нас не должна удивлять парадоксальность гипотезы и ее психологических последствий для троглодитид, — «третий» мир наверняка был чем-то невероятным с точки зрения нынешних представлений. Психология палеоантропов и не могла укладываться в рамки зоопсихологии или психологии человека. Удивляет иное: почему механизм интердикции зародился в животном мире столь поздно и не стал достоянием, скажем, низших обезьян или даже птиц?

Совершенно непонятно также, почему появились и каким образом сумели выжить неоантропы, если ими питались палеоантропы? Механизм интердикции был, по Поршневу, очень могущественным, но тогда он просто не допустил бы появления каких бы то ни было соперников и, следовательно, развитие в человеческую сторону на этом бы остановилось.

Несомненно, механизм интердикции существует в природе, но носит ли он столь непреоборимый характер? Верно, по-видимому, что палеоантропы обладали какой-то неодолимой силой, они были грозой и страхом своего времени. Но едва ли благодаря интердикции…

Намеченные Поршневым этапы развития речевой системы, превратившейся во вторую сигнальную, видимо, имели место. Во всяком случае гипотеза Поршнева показывает, каким путем шло ее развитие. Когда была сформирована полностью гортань, то с ее помощью действительно можно было произносить волшебное заклинание, которым пользовался Маугли, бросая призывный клич «Мы с вами одной крови!». Жесты и позы животных настолько различны и зависят от строения организма, что их воспроизвести затруднительно. Человек едва ли способен повторить позу угрожающего ястреба или готовой к нападению змеи. Но издать соответствующие звуки он в состоянии.

Неплохо объясняется гипотезой Поршнева и вторая особенность Речи, появившаяся в предыстории: функция торможения, законсервирования мышечных ресурсов. Контрконтрсуггестия оказывала мощный прессинг на силовые и скоростные потенции тела, поставив под контроль речи выразительные средства эмоции. Сложнее с третьим и четвертым свойствами: почему слово не связано с эмоцией, действием или самим предметом, которые оно обозначает, и почему в эпоху появления речи происходит спад объема мозга.

Ставит ли это под сомнение всю поршневскую концепцию происхождения речи? Думается, такой вывод был бы неверным. Поршнев безусловно прав, доказав, что имитативность у палеоантропов достигала небывалой силы. Он вскрыл стадиальность возникновения второй сигнальной системы, объяснив, каким образом «работала» интердикция, суггестия, контрсуггестия. Каждая из намеченных им фаз находит себе подтверждение в древних пластах человеческой психики, с ее специфическим состоянием гипноза и т. п. Поршнев первым указал на то, что эпоха дивергенции палеоантропов и неоантропов — исходная точка истории и конец предыстории, выведя этот период из философских и антропологических домыслов и поставив его в разряд реальных событий.

Уязвимое место в концепции Поршнева заключается в том что он рассматривает речь как антропологический критерий и на этом строит всю свою гипотезу. Естественно, что за бортом его исследования остались иные явления предыстории и ее следы. Он не интересуется АСГ-факторами, существовавшими в ту специфическую эру на земле. Для него человек — эволюционная вершина, которая появилась закономерно. И поэтому развитие речи в его гипотезе — самодовлеющий феномен, ничему более не подчиненный. Такой подход оставляет процесс происхождения человека и общества по-прежнему беспричинным. Ибо не установив специфические АСГ-факторы, нельзя считать, что мы объяснили происхождение человека естественным путем, без помощи каких-то посторонних или потусторонних сил. У Поршнева их место занимает психика, которая развивается по имманентным