Анхен и Мари. Прима-балерина - Станислава Бер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Даже не представляете, как господин Орловский сегодня разнёс Фёдора Осиповича. Только клочки по закоулочкам летели.
– Да за что же? – спросила Анхен, округляя карие глаза. – Схватили мы убийцу. Что же ему ещё надобно?
– Улики и обвинение. Ладно, поедемте скорее. А то, не дай Бог, и нам перепадёт начальственного гнева, – сказал господин Самолётов, подталкивая её к лестнице.
Полицейский экипаж уже дожидался сыщиков, и рванул с места, едва они уселись и прикрыли за собой дверь кареты. Возница вмиг домчал их до полицейской части Адмиралтейского района Петербурга, где в одной из комнат сидел чумазый мальчик лет двенадцати.
– Ну, здравствуй, брат, – сказал господин Самолётов, войдя в комнату.
– И тебе не хворать, – хмыкнул мальчишка и приподнял козырёк видавшего вида картуза.
Анхен прошла к стулу у пыльного окна, села, вытащила блокнот и начала рисовать портрет посыльного. Курносый, щербатый, с фингалом под левым глазом, мальчишка смотрел на художницу подозрительно.
– А чего это она делает, а? – спросил он и сдвинул челюсть в сторону.
– Ничего. Нарисует тебя, любоваться твоим ликом вечерами станет, – сказал господин Самолётов. – Вместо иконы.
– Чего? – набычился мальчишка.
Анхен посмотрела на него и улыбнулась. Делопроизводитель же наклонился к сидящему и развернул его лицо к своему.
– Скажи-ка лучше вот что. Ты куда носил записку из Императорского театра?
– Чего? – повторил вопрос мальчишка.
– В минувший четверг видели тебя у театра, – сказал господин Самолётов и закивал. – Видели, да.
– А… Ты про записку балеринки что ли толкуешь? Так бы сразу и сказал. Носил, ага. Заплатила как следует деваха, я и отнёс. А чего не отнести-то, коли платят? – спросил посыльный и сдвинул картуз назад.
– Ну и мы заплатим, – сказал господин Самолётов и сунул ему монету в руку.
Мальчик приподнял её на свет, покрутил и довольный положил в карман широкого, не по размеру пиджака.
– К посольству отнёс, – сказал он и кивнул.
– К какому посольству? Кому отдал? – оживился господин Самолётов.
– Как к какому? К австрийскому, ясно дело, – опять хмыкнул мальчишка. – Лично в руки Максимилиану Шварцу. Так балеринка и сказала и денег дала. Не поскупилась, ага.
Господин Самолётов разогнулся, отошёл от посыльного и пригладил и без того идеальный пробор.
– Анна Николаевна, а помните ограбление квартиры госпожи Черникиной?
– Как такое забыть? – вопросом на вопрос ответила Анхен и приподняла чёрные брови, не отрываясь, однако, от рисования.
– А ведь тогда грабитель у нас с акцентом значился, – сказал он, задумчиво покачивая головой вперёд-назад, вперёд-назад.
– Так и есть! Ну и голова у Вас, Иван Филаретович! – воскликнула Анхен.
Художница полистала блокнот, нашла нужную страницу, встала и показала мальчишке портрет грабителя, нарисованный со слов потерпевшей.
– Он? – спросила Анхен.
– Так это… здесь же морды не видно. Маска какая-то, – ответил посыльный.
– Фигура, облик похожи? – подсказал господин Самолётов.
– Фигура прямо очень похожа, – сказал мальчик и закивал. – Как есть он. Выправка. Спина прямая. Он же энтот… офицер. Чудик, одним словом, ага.
В императорском театре проходила репетиция. В оркестровой яме пианист барабанил по клавишам рояля, задавая ритм. Господин Четвертак стоял на сцене спиной к партеру и показывал балеринам комбинацию движений. Барышни тянули носок в сторону что было мочи.
– Стоп, музыка! – крикнул господин Громыкин, стоя на краю сцены. – Стоп, стоп.
Дознаватель поднял руку и развёрнутой ладонью приказал пианисту прекратить игру.
– Да шо Вы себе позволяете?! Если видный мужчина и из полиции, так и мешать репетиции можете. Так Вы себе думаете? – возмутился господин Четвертак.
– Нам нужна госпожа Лещинская, – сказал господин Самолётов и подошёл к балерине, стоящей в первом ряду.
– Что на этот раз, господа сыщики? – спросила Агнешка и посмотрела на делопроизводителя исподлобья.
– Вы арестованы за убийство госпожи Пичугиной, – ответил он и схватил её за руку.
По сцене пронёсся шепоток.
– Как?! За что?! Они же были подруги?! – переговаривались между собой балерины.
В полицейском экипаже Агнешка сидела, нахохлившись, и молча кидала на сыщиков косые взгляды.
– Вы сильно-то не старайтесь на меня так смотреть, барышня. Меня Ваши штучки мало трогают. Не старайтесь, да, – сказал господин Громыкин, наклонив голову вправо. – Лучше расскажите-ка нам, что Вы писали Максимилиану Шварцу в день убийства Вашей подруги. Что?
Щёки балерины вспыхнули при упоминании имени австрийского подданного, но она демонстративно отвернулась и уставилась на шумную улицу, пробегающую за окном экипажа.
– Он, кстати, уже у нас, – продолжал дознаватель.
Анхен смотрела на арестованную неотрывно. На лице Агнешки не дрогнул ни один мускул.
– Скоро начнёт показания давать. Начнёт, да-с, – почти сочувственно сказал господин Громыкин. – Может, и Вас оговорит тогда.
Госпожа Лещинская продолжала смотреть в окно кареты, однако зрачки её не бегали в след за домами и деревьями, а лицо всё больше заливалось румянцем. С блондинками так бывает. Процесс покраснения не поддаётся контролю.
В полицейском управлении балерина продолжала молчать. Добиться от неё признания ни дознаватель, ни делопроизводитель так и не смогли. Анхен мучительно соображала, может ли она помочь следствию, но ничего путного не приходило в голову.
– Какие у нас есть улики и доказательства её вины? – спросил господин Громыкин как бы сам себя после допроса арестованной, который длился битый час. – Какие?
Господин Громыкин сидел за своим столом, откинувшись на спинку стула, скрестив руки на груди. Делопроизводитель же ходил у его стола – влево, вправо.
– Ну, во-первых, у нас есть показания господина Четвертака о том, что Агнешка опоздала на общую репетицию перед спектаклем и ссорилась с госпожой Черникиной, – сказал господин Самолётов и загнул мизинец.
– Это не улика, – вздохнул дознаватель.
– Во-вторых, есть показания гардеробщика о том, что арестованная украла ключ от гримёрки прима-балерины и отсыпала стрихнин в бумагу из-под селёдки, – загнул делопроизводитель безымянный палец.
– Это уже лучше. Да-с, лучше, – кивнул господин Громыкин.
– Самое главное, у нас есть показания мальчишки-посыльного. Это три, – сказал господин Самолётов, загнул, разогнул все пальцы и упёрся пятернёй в бок. – Дожмём её, Фёдор Осипович, а?
– Что за бумага была у балерины Черникиной? Чем она шантажировала Агнешку? Чем? – спросил дознаватель после паузы. – Сие нам не ведомо.
Он положил руки на стол и сцепил их в замок.
– Нужно найти эту бумагу. Иначе всё обвинение рассыплется в прах. Нужно найти, да.
– В квартире Черникиной её нет, это точно. Мы искали, не нашли. Грабители всё перевернули и ушли с пустыми руками, – ответил господин Самолётов.
– В гримёрной комнате надобно поискать. Ещё где-нибудь в театре, – подсказал господин Громыкин. – Думайте, думайте!
Он хлопнул в ладоши, встал и вышел из-за стола.
– Едемте!
– Опять в театр? – спросила Анхен.
– Сызнова, барышня. Сызнова, да-с, – сказал дознаватель
