Анхен и Мари. Прима-балерина - Станислава Бер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы что же не верите в Царствие Небесное? – удивилась Мари.
Впрочем, о чём она спрашивает. Только посмотрите на его одежду – широкий пояс, расшитый фиолетовыми и лазурными нитями, странный для России головной убор. Разве православный будет так наряжаться?
– Я, знаете ли, индуистского вероисповедания, – сухо заметил доктор.
Лучи дорожек привели их к центру парка. Они обошли квадрат голых деревьев по периметру и двинулись в сторону набережной.
– А дальше что? – не сдержала любопытства барышня.
– Учился в Европе. Работал в Европе. Женился в Европе, прошу заметить, по большой любви. М-да, – сказал Яков Тимофеевич.
Лицо его оживилось улыбкой, как хмурое утро озаряет невесть откуда появившееся солнце. Мари помнила рассказ сестры о трагической гибели госпожи Цинкевич, поэтому спрашивать о ней побоялась. Однако доктор мотнул головой, прогоняя с лица улыбку, и продолжил.
– Я тогда служил участковым врачом Варшавско-Венской железной дороги. После Черкесии служить там было одно удовольствие. Случаи наилегчайшие, я Вам доложу. Судите сами – то барышне дурно станет, то малыша укачает, то роженица не дотерпит до дома, – сказал господин Цинкевич, не замечая прекрасных видов вокруг.
Пара медленно, но добралась до памятника генералиссимусу Александру Васильевичу Суворову в облике бога Марса. Полководец держал щит и занес меч над врагами Российской империи. Мари улыбнулась. Ей всегда нравилась эта аллегория.
– Иной раз приходилось конечности ампутировать. Бывали, знаете ли, случаи. Ха-ха!
Мари поняла, что перестала замечать неуместный смех доктора.
– Это как же? – просто спросила она.
– Пассажирский поезд однажды столкнулся с товарным. Стрелочник, скотина, напился в зюзю и перепутал рычаги. Ха-ха!
– Какой ужас! – воскликнула Мари и побледнела.
– Столько кровищи было – жуть, – продолжал доктор, не замечая бледности учительницы.
"Только бы в обморок не упасть. Стыдно, ей Богу!"
Барышня сделала над собой усилие, сглотнула и пошла дальше.
– Ноги, руки, головы даже валялись под ногами, – сказал Яков Тимофеевич и только и успел, что подхватить сползающую по его руке Мари.
Когда она очнулась, то увидела небо – синь пробивалась сквозь перистые, нависшие над городом облака. Он сидел на земле, положив её голову к себе на колени. Мари было дурно от обморока, но при этом уютно. Лицо доктора, перевёрнутое вверх тормашками, перекосилось от страха.
– Я – старый дурак. Несу что ни попадя. Простите меня, – сказал господин Цинкевич.
Мари привстала, осмотрелась. Всё-таки свалилась. Встала, отряхнула платье, поправила сползающие очки.
– Это Вы меня простите, Яков Тимофеевич. Дурная, знаете ли, привычка – падать в обморок, – сказала она виновато.
– Вам нужно пить успокоительное, – заметил доктор. – Больше двигаться и больше гулять.
– И не есть сладкого? – спросила Мари.
– Шутить изволите? Значит, пришли в себя. Ха-ха! – засмеялся Яков Тимофеевич.
Они свернули на Дворцовую набережную и медленно побрели, всматриваясь в тёмные воды Невы, в очертания Петропавловской крепости, в стрелку Васильевского острова.
– А что же Ваша супруга? – решилась спросить Мари.
Яков Тимофеевич вздохнул, остановился и посмотрел спутнице в лицо.
– Её убили, – сказал он и поджал губы.
Глаза доктора вмиг стали стеклянными.
– Кто, как и за что её убил до сих пор неизвестно, – продолжил господин Цинкевич отрешённо, как будто это всё его не касалось.
Они пошли дальше.
– Нет, нет, Вы не думайте. Я искал убийц, искал, да. Но я ведь не сыщик, – сказал он, вздыхая. – Когда понял, что это бесполезно, оставил службу, оставил Россию и уехал странствовать.
– В Индонезию? – спросила Мари.
– В Сибирь уехал, потом в Китай. Где я только не был, милая барышня. В Индонезии задержался на десять лет, – сказал доктор, поправляя странный пояс.
– Помогло Вам Ваше путешествие? – спросила Мари.
– Помогло. Время, стало быть, лечит. Пять лет назад вернулся. Решил, что если мне не удалось найти убийц, то буду помогать людям, которые умеют сыскивать душегубов и наказывать их по всей строгости.
– Это очень благородно, Яков Тимофеевич! Очень! – сказала Мари с восхищением.
– Так Вы меня простили за все глупости, сказанные мною по недомыслию, милая Мари? – спросил доктор.
– Какие глупости? Я уже позабыла обо всём, – ответила она с плутоватой улыбкой.
* * *
Анхен по заведённому уже обычаю позволила господину Самолётову проводить себя до дома.
– Как я погляжу, Вы, молодой человек, охраняете Анну Николаевну. Каждый день до дома провожаете, – сказала Серафима Савельевна тем же вечером, увидев пару у дома на Гороховой улице.
Домовладелица сложила губы ехидной трубочкой и закивала головой в белом чепце.
– Ну и правильно, я считаю. А то всё одна ходит. Не ровен час, бандиты схватят такую красавицу, – заметила старушка.
– И Вам добрый вечер, Серафима Савельевна, – сказала Анхен, нахмурившись, и схватила делопроизводителя за руку. – Пойдёмте, Иван Филаретович.
Сыщики поднялись по широкой лестнице. В прихожей их как всегда встретила Акулина. Вечно недовольная, на этот раз она улыбалась. Улыбка красит всех. Всех, кроме Акулины. Лицо её пугало: обнажился рот с кривыми зубами, глаза вспыхивали зловещим огоньком.
– Добрый вечер, любезная Акулина, – поздоровался господин Самолётов, сглотнул и отвёл взгляд в сторону.
– И правда, добрый вечер, барин, ежели барышня так рано домой заявилась. Уволили её, я чаю? – спросила Акулина с надеждой в голосе.
– Глупости какие говоришь, нянюшка. Преступницу поймали и улики мы нашли! – сказала Анхен, приобняла служанку и чмокнула её в щёку.
– Вот шилохвостка, – проворчала старая нянька, вытирая лицо. – Обслюнявила всю. Мойся теперь.
Но Анхен уже унеслась в гостиную.
– Мари! Господина Потапова отпустили! Мы нашли улики, Агнешка теперь не уйдёт от наказания, – крикнула она прямо в ухо сестре, читающей книгу.
Однако Мари нисколько не испугалась, а вскочила и обняла Анхен.
– Какие вы – молодцы! – воскликнула Мари.
– Ну, положим, не мы нашли улики, а Ваша сообразительная сестра обнаружила важный для следствия документ. Здравствуйте, Мари! – сказал господин Самолётов, подошёл к учительнице и поцеловал ей руку.
Однако надолго не задержался, а наклонился и взял на руки крольчиху.
– Предательница! – закричала Анхен.
Джоконда прискакала и начала тереться у ног молодого человека, а не у ног хозяйки.
– Она привыкла к Вам, и в Вас признала родственную душу, – ревниво заметила художница.
– Ах, оставьте уже это несносное животное! – воспротивилась Мари. – Что там с уликами? Зачем Агнешка убила подругу, узнали?
Господин Самолётов уселся на диван, Анхен продолжала двигаться по комнате.
– Там такая история! Ни за что не поверишь, – сказала она и вдруг остановилась. – А как вы думаете, что хуже, измена женщине или измена Родине?
– Оба случая мерзкие по своей природе, – ответил,
