Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll"

— Если бы только это были мелочи, — она начала тереть ладонями глаза, из которых продолжали литься горькие слезы. Казалось, за считанные секунды по щелчку пальцев всё внезапно вернулось на круги своя, и последние месяцы безмятежности превратились в прах, что был раздут ветром скорби, унесшим куда-то и её саму. — Ты же сможешь помочь Лесли всё устроить? Ты был рядом в последнее время и…

— Да, конечно. Я возьму все заботы на себя. Тебе не стоит переживать об этом, — парень вздохнул. Наверное, это было единственное, в чем он мог её наверняка заверить. В остальном убедить Фрею было намного сложнее, хоть он и пытался. — Не буду тебя задерживать. Скорее приезжай. Я жду тебя.

Ожидаемо, дорога заняла слишком много времени. Сперва Фрее нужно было добраться до Рима, дорога куда заняла почти сутки. Она ехала в поезде, после которого сильно устала. Невзирая на это, с вокзала сразу же на такси поехала в аеропорт. Ей удалось купить билеты на самолет, отправляющейся не раньше, чем через два дня, что сильно расстроило, но в большей мере разозлило.

— Не переживай. Спешка всё равно никуда не приведет. Мы оба знали, что ты не успела бы, даже если бы вылет состоялся сегодня, — пытался успокоить её парень, которому она позвонила прямиком из гостиничного номера, где незамедлительно поселилась. — Два дня ничего не решат. Главное, чтобы ты добралась в безопасности, а остальное неважно.

— Не могу дождаться увидеться с тобой, — пробормотала на выдохе. Даже смогла улыбнуться в ответ на его слова, но глаза всё равно заслезились. — Ты так сильно нужен мне сейчас.

— Я встречу тебя в аеропорту.

— Спасибо.

Два дня ожидания превратились в пытку. Фрея плохо спала, мало ела, почти не покидала своей комнаты. Заключила себя в клетке четырех стен, обклееных дешевыми обоями и хранящие воспоминания других людей, имена и лица которых ей никогда не узнать. Своим присутствием она сама вписывала себя в историю этой комнаты, оставила в ней призрак воспоминания о мятеже, выцарапала в воздухе своё имя, хоть и сама того не подозревала. Это и не было так важно, как увидеться с парнем, прийти на могилу отца и извиниться перед ним.

Она должна была вернуться. Он был прав, в этот раз ей нужно было сделать это раз и навсегда. Поэтому Фрея везла с собой все вещи, что уместились всего лишь в двух чемоданах. Она не была намерена оставаться в Италии навсегда, но и не ожидала, что пробудет там так долго. Забвение оказалось сладостно приятным искушением, от которого оказалось не так легко отказаться. И Фрея хотела бы уйти в это чувство с головой, если бы только не письма друзей и отца, которые настойчиво требовали сперва объяснений, а затем возвращения. Они заставляли вспомнить её, кем она была и где ей принадлежало быть, о чем ей удавалось забыть в ту же минуту, как отправляла ответные письма, что скорее напоминали короткие записки.

Впервые за долгое время ей удалось расслабиться, забыть обо всем, перестать думать вовсе. Она легко влилась в мир, где, полагала, будет чужой. Фрея почти была уверена, что скоро устанет, затоскует и захочет вернуться, но этого не случилось. Море, крик чаек и соль в воздухе напоминали о Сент-Айвсе, где она мечтала оказаться в большей мере, нежели в промозглом Оксфорде или сыром Лондоне. Пусть и в Сент-Айвсе в определнную пору не могло быть солнечно и жарко, но покуда тепло оставалось в её памяти, так, по её мнению, должно было быть и в городе, в который её неизменно приводили воспоминания.

Поспешное возвращение не вызывало сожалений. Фрея испытывала всего лишь беспокойство и волнение, но в то же время была уверена, что Джеймс сможет это унять вместе с поцелуем, которым сходу встретит её первее, чем скажет тихое — «Здравствуй».

В самолете она то и дело, что ерзала на месте и вертела на безымянном пальце обручальное кольцо, что не снимала с момента, как Джеймс надел его. Это случилось около двух лет назад, когда он впервые приехал к ней. Она не сказала ни заветного «да», ни сокрушительного «нет». Впрочем, парень и не спрашивал. Достал кольцо из кармана брюк, что беспорядочно валялись на полу рядом с кроватью, где они лежали, молча взял ладонь девушки и надел его. Фрея же, будто завороженая, наблюдала за движениями парня, которым не противилась. Стоило Джеймсу окольцевать её, как перевел на неё вопросительный взгляд, будто только после всего удосужился спросить. Она не дала заветному вопросу выскользнуть с кончика его языка, перехватила поцелуем, чтобы утопить в себе вместе со всеми сомнениями, что были излишними.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Последний раз они виделись почти полгода назад. Время, когда приезжал Джеймс, она считала лучшим. Пусть у Фреи не оставалось времени рисовать, и она отдавала ему всё вдохновение, но странным образом это было всем, в чем она нуждалась. Невзирая на это, настойчивые убеждения уехать обратно вместе, отклоняла. Фрея не признавалась Джеймсу в страхе, что их безмятежность могла жить только в Италии. Её неустанно преследовала мысль, что в Англии всё снова пойдет наперекосяк, что было вполне обосновано, но что парень непременно стал бы отрицать.

Он встретил её в аеропорту, как и обещал. Вместо слов приветствовал поцелуем, которого они не стеснялись. Оправданием их жадной несдержанности было расстояние и время, пленниками которых они оказались. Пусть виной тому тоже были сами, но думать об этом не были намерены. Подобное беспокойство было уж точно лишним. С ним они могли ещё как-небудь справиться.

— Может, сперва будет лучше поехать домой? — спросил, загружая вещи в машину. Фрея стояла чуть осторонь и наблюдала за ним не в силах стереть с лица глупой улыбки, что была неправильной в ходе последних событий.

— Нет. Отвези меня, пожалуйста, к нему, — мягко попросила.

Джеймс не стал спорить. Начинать встречу с очередной размолвки было ошибкой, которую они не намеревались повторять, невзирая на то, что это едва было возможно. По крайней мере, они пытались, что стоило усилий и терпения, которые, в конце концов, оправдывали себя. Обладать умением идти на компромисы не означала то же, что терпеть друг друга, напротив укрепляло любовь в узы лучшего взаимопонимания.

По дороге они обменялись короткими фразами — Как доехала? Хорошо, но немного устала. Может быть, проголодалась? Было бы неплохо заехать в закусочную. На обратной дороге или сейчас? Лучше позже. Как дела на работе? Как всегда, скучно. Ты должен будешь вернуться, или мы проведем весь день вместе? Я взял выходные до конца недели. Не хочу пока ни с кем видеться. Я никому не стал рассказывать о твоем приезде.

Стоило машине притормозить у высоких кованых ворот городского кладбища, как Фрея задержала дыхание. Яркое солнце слепило глаза, поэтому она отвернула голову к Джеймсу, который с интересом рассматривал её, будто что-то в ней за время сумело перемениться. Разве что кожа была загорелой, а волосы — выгоревшими, что, в общем-то, не так уж испортило её. В ней даже будто бы появилось больше жизни, что померкла в глазах, стоило им набрать серости загроможденного тяжелыми тучами неба. Смерть отца заметно поколебила Фрею, но Джеймс был упрям в решении никуда её не отпускать. Намного проще было бы сделать всё для того, чтобы она осталась.

— Ещё немного, — произнесла, опустив глаза вниз. Фрея делала глубокие вдохи и выдохи и хмурилась, будто пыталась собраться с мыслями, что разлетелись подобно листьям на ветру. — Знаешь ли, я отвыкла от подобного.

— Нам некуда спешить, — Джеймс взял её за руку и аккуратно сжал. Она мягко улыбнулась в ответ.

— Я люблю тебя, — прошептала одними губами, не издав и единого звука, что разом утонули в окружающей их тишине.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Понадобилось не больше пяти минут, прежде чем Фрея осмелилась выйти из машины. Низкое небо давило на голову, будто прижимало к земле, отнимая свободное пространство. На небосклоне собрались тучи, что ветер яростно и упорно разгонял. Безболезненно бил по лицу, свистел в ушах и упрямо давал о себе знать, вынуждая чувствовать себя вместе с колючим холодом под кожей. Игнорировать непогоду было намного проще, когда Джеймс был рядом. Игнорировать смерть родного человека было намного тяжелее.