Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll"

Фрея не была уверена, что должна была чувствовать или о чем рассуждать, оказавшись перед могилой отца. В грудь ударила скорбь, рассудком овладело сожаление. Она не думала, в сущности, ни о чем. В голову не приходили слова извинения, расскаяния или даже благодарности. Внутренний голос отдавал отцу дань молчанием, которого Фрее было недостаточно. Она хотела бы чувствовать большее, что у неё отчаянно не получалось. И девушка смотрела на Джеймса, будто тот должен был дать ей подсказку или помочь, но в нем никогда не было того, что всегда сокрушало её.

— Я рада, что последнее время вы сумели найти общий язык, — произнесла наконец-то, нарушив тишину, в которой всё бесследно утопало.

— Что ж, я умею быть убедительным, — Джеймс скромно улыбнулся крашеками губ. — Мне удаеться нравиться всем родителям, кроме собственных.

— Им сложно угодить. Особенно твоей матери, — Фрея ощутила облегчение от того, как ловко они сменили тему обсуждения. Невзирая на то, что они продолжали дальше стоять у надгробного камня мистера О’Конелла, казалось, под землей покоилось не его тело, а кого-то безызвестно чужого. По крайней мере, так показалось девушке всего на несколько минут, пока глаза снова не отыскали знакомое имя. Фрея тяжело вздохнула. — Отец должен был вести меня к алтарю. Он не хотел того, но в последнее время будто бы только того и ждал.

— Надеюсь, его уход ничего не изменит?

— Что ты имеешь в виду? — Фрея посмотрела на Джеймса, лицо которого снова приняло серьезно сосредоточенное виражение. Он смотрел на неё, будто полагал, что она шутит. Фрея же невольно снова начала вертеть на пальце кольцо. Это стало её новой привычкой вместо заправления за уши волос.

— Я не хочу, чтобы ты снова уезжала. Не хочу больше затягивать со свадьбой. Не хочу более ждать, — выдал, как на одном дыхании, когда в ответ Фрея поджала губы и посмотрела на него с сожалением, в котором парень распознал извинение. Он подумал о том, что она не хотела иметь в виду. — Только не говори, что…

— В Италии было хорошо. Причем нам обоим. Мне нравилось не покидать целый день комнаты, даже если нам оставалось есть лишь обветренный сыр и вялые фрукты…

— Большую часть подобных дней мы не покидали не только комнаты, но и кровати, — Джеймс усмхенулся промелькнувшим в голове воспоминаниям, что заставили Фрею улыбнуться и покраснеть. — И не вспоминали об одежде и приличиях.

— И о времени, — она решила прервать череду его асоциаций, бросив что-то абстрактное. — Уверена, мы сможем забывать обо всем и здесь, в Лондоне, — произнесла на выдохе, давая ему ответ, которого он, очевидно, ждал. — Я не уеду, Джеймс. Время, проведенное в Италии, было похоже на сон, но мне пора очнуться. Давно было пора.

— Ты на самом деле хочешь это? — спросил с опаской.

— Да, — Фрея живо закивала головой, будто это должно было придать словам большей убедительности. В большей мере, ей это было необходимо. То, что ей хотелось, имело теперь меньше значение. — Не оставишь меня ненадолго наедине? — спросила всё так же неуверена в собственных чувстах и мыслях. Джеймс молча кивнул головой, прежде чем уйти.

Глядя в упор на каменную плиту, Фрея сквозь слезящиеся от ветра глаза больше не могла распознать имени отца или же просто не хотела его там видеть. Различала лишь вырезанное большими ровными буквами — «О’Конелл», что однажды видела на другой могильной плите, уготованной для неё Реймондом. Выдавалось, что и эта была предзназначена ей.

Ей казалось, что она стояла на краю перед пропастью, когда на самом деле уже давно летела вниз. Имела неосторожность подскользнутся и упасть с обрыва, причем с тех самых пор, как только увидела Джеймса на песчаном берегу в Сент-Айвсе. Фрея и сама не знала, что всё это время падала. Закрыв глаза, представляла совершенно другую картину, что не имела ничего общего с действительностью, в которой всегда было намного больше утешения, чем ей могло доселе казаться. Ей хватило смелости наконец-то открыть глаза, оглянуться и понять, что полет её был свободным и легким. Всё это время она не падала вниз, а летела, утешая себя прекрасной иллюзией, в которой было мало настоящего. Риска разбиться не было никогда, покуда всё время Фрея сама разбивала себя на части, не подозревая, что достаточно было просто приземлиться. Почувствовав под ногами землю, она вздохнула с облегчением.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Мир не был пленом, скорее — безграничностью, в которой Фрея себя потеряла. Её поиски были долгими и напрасными, но для того, что найти себя, ей нужно было всего-то прийти в согласие с тем, что ей было нужно и чего отчаянно хотела. Не большим, не меньшим, это оказался Джеймс. Или скорее её теплое чувство к нему, что давало ощущение жизни внутри. Любовь была не всем, но — многим. И Фрея решила держаться за неё, покуда ничто другое не обрело бы однажды больше смысла, чем это.

Эпилог

1955 год

— Думаю, нам не стоило оставлять его одного, — на выдохе произнесла Фрея, прислонившись тяжелой после длинного дня головой к плотной деревяной двери, что Джеймс едва успел закрыть, когда вышел следом за ней в коридор.

— Его трижды стошнило. Он съел не так много, чтобы хватило и на четвертый раз. Сейчас он спит. Мы просидели подле него около часа, и за это время он даже не перевернулся с одной стороны на другую. Что тебе ещё нужно для подтверждения? — нетерпеливо ответил парень.

Джеймс обнял Фрею за талию и повел вперед, дальше по коридору к комнате, что им предстояло разделить на двоих. Девушка была уставшей, и пошла следом неохотно, продолжая испытывать беспокойство, у которого было много причин. Оглядываясь назад, она не могла себе признаться, что решила взять ближе к сердцу чужую проблему, чтобы забыть о собственной, что кололась, вырывалась из глубины подсознания, становилась громче по мере того, как они шли всё дальше.

— Не могу поверить, что Рейчел могла так поступить, — произнесла тихо, когда они остановились напротив своей комнаты. Джеймс отпустил её, только чтобы засунуть в замочную скважину ключ и нарушить тишину его поворотом. — Это даже не похоже на неё.

— Забрать ребенка, оставить короткую записку и сбежать? — в голосе парня была ощутима ирония. Через секунду он поймал на себе укоризненный взгляд Фреи. Ей было вовсе не до шуток, что к тому же едва были уместными. И всё же Джеймс не внимал её немому предупреждению. Сосредоточенный вид девушки заставил его вдруг улыбнуться. — Прости, но ни на кого это так сильно не похоже, как на Рейчел.

— И ты не испытываешь собственной вины за это? — спросила, нахмурившись, когда он открыл широко двери, пропуская её вперед. Фрея же сложила руки на груди и ожидала ответа, что должен был стать очевидным.

— Почему я должен испытывать вину за ошибку Спенсера? — он безразлично пожал плечами. Фрея же закатила глаза и прошла мимо.

В комнате оказалось душно. Казалось, в четырех стенах собралась вся дневная жара. Горничные не удосужились открыть окна или хотя бы включить вентилятор, из-за чего Фрея сходу почувствовала млость. Воздух был плотным и дышать было нечем. Джеймс открыл окно, чтобы впустить внутрь освежающего вечернего воздуха, что выдавался в летнюю пору упоительно приятным.

Фрея устало упала на кровать. Она чувствовала себя уставшей, но в горячем душе нуждалась гораздо больше, нежели во сне, которого, невзирая ни на что, не было ни в одном глазу. Заложив руки за голову, девушка глубоко дышала. Вечерняя прохлада охлаждала разоженную дневным зноем кожу, под которую проникала и где растворялась.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Это мы свели их вместе. Помнишь тот вечер, когда…

— Это Спенсер её выбрал, — Джеймс не дал ей договорить. Развязал галстук, снял пиджак, повесив его на спинку стула, и лег рядом, положив голову ей на живот. Фрея продолжала отчасти злиться в ответ на его беспечность, к которой должна была уже привыкнуть, но пальцы невольно зарылись в волосы парня. Она чуть оттягивала их назад и мягко гладила, будто её это успокаивало. — Мне жаль его, но едва ли в наших силах что-то изменить.