Империи песка - Дэвид У. Болл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Время незаметно перевалило за полдень. В руках Муссы появилась его знаменитая рогатка, и он подстрелил зайца, которого Поль даже не заметил. Все произошло мгновенно. Поль улыбнулся и тихо присвистнул. Мусса быстро освежевал зайца и развел костер. Поль насадил тушку на конец копья и оставил жариться, а сам сел спиной к огню, погрузившись в созерцание облаков.
Созерцание было прервано легким тычком в бок.
– Наше жаркое становится чересчур хрустящим, – сказал Мусса.
Поль обернулся, увидел обугленную заячью тушку и посмеялся своей нерасторопности.
– Повар из меня никудышный.
Самую подгоревшую часть он взял себе, а остальное отдал Муссе.
День продолжался, и Поль чувствовал, как его угрюмость и стыд за содеянное отчасти растворяются и уходят. Ему было легко с Муссой. Тот указывал на примечательные места, шутил и был предельно спокоен. Поль вдруг понял, что Мусса почти не изменился. Он сделал и другое открытие. Все месяцы Поль ощущал себя внутри стариком. С Муссой он снова стал мальчишкой.
Во второй половине дня они остановились на берегу гельты.
– Когда я пришел сюда в первый раз, здесь жил крокодильчик, – рассказал Мусса. – Уж не знаю, как он сюда попал и что стало с ним. Больше я его не видел.
Поль недоверчиво посмотрел на двоюродного брата, наклонился к воде и опустил в нее руку:
– Черт, какая холодная!
Мусса громко расхохотался:
– Возле Абалессы есть гельта, куда я хожу плавать. Когда я туда прыгаю, то разбиваю головой лед. Вот где холодно.
Мусса начал раздеваться. Он снял всю одежду, а затем размотал тагельмуст, пока не оказался совсем голым. Поль увидел давний шрам, остававшийся заметным, и еще одну особенность, удивившую его.
– У тебя лицо синее.
– Это из-за краски для ткани, – пояснил Мусса. – Она въедается в кожу. Потому нас и зовут «синими людьми». Нырнешь со мной?
Мусса поднялся на выступ и прыгнул в воду, погрузившись с легким всплеском.
Поль быстро разделся и последовал за ним. Организм получил встряску, словно по телу ударили ледяным молотом.
Он вынырнул, шумно отфыркиваясь.
– Десять минут в такой воде, и у тебя посинеет не только лицо, – заявил Поль.
Мусса встретил его слова смехом. Они плавали, брызгались друг в друга. Найдя другой выступ, выше прежнего, они ныряли оттуда, успев перекувырнуться в воздухе.
Закоченев в воде, оба выбрались и улеглись на камни, предоставив солнцу согревать их спины. Поль уткнулся лицом в сгиб руки и закрыл глаза, кожей ощущая целительное тепло. Ему хотелось, чтобы этот день не кончался.
– Мусса, прости меня, – сказал он, ограничившись этими словами.
– И ты меня прости. За все. Но теперь это позади.
В тот вечер Поль сидел у костра рядом с Муссой и Сереной.
– Даже не знаю, что тебе сказать, – обратился он к тете, пока Мусса разливал чай. – Я ведь тогда мог тебя застрелить.
– Но не застрелил, – покачав головой, ответила Серена. – И не смог бы, даже после всего, что выпало на твою долю.
– Было время, когда и я сказал бы, что не смог. Но я перестал быть собой. Я об этом знал, а остановиться уже не мог. – Поль посмотрел на огонь и шепотом продолжил: – Происходившее со мной было не настолько скверно, как то, что делал я. О самом худшем не знает никто, кроме меня. Я до сих пор представляю… надеюсь… что был лишь свидетелем всего этого, что это не моих рук дело. А в глубине души сознаю лживость своих надежд. Все как-то перепуталось. Я обнаружил, что во мне живет чудовище. Не знаю, сумею ли я когда-нибудь себя простить.
– Я видел следы того, что произошло в Тадженуте, – сказал Мусса. – Я знаю про Айн-Эль-Керму. Сомневаюсь, что на твоем месте я действовал бы по-другому.
– Я вот тут думал… Я стоял над Тамритом, держал в руке его меч и обращался с ним так, как он с нами. Все время я твердил себе, что делаю это ради чести. Ради чести! Эта мысль пугает меня сильнее всего. Нынче Тамрит и Махди мертвы. Но кто-то займет их место, равно как и кто-то встанет на мое. А значит, всеми этими бойнями и погонями мы ровным счетом ничего не достигли.
Они проговорили несколько часов, пытаясь найти смысл во всем, что случилось. Этот разговор помог Полю. Он чувствовал, как душа начинает освобождаться от тяжкого груза. Наконец-то он пробуждался от своего затяжного кошмара.
Пожелав Серене и Муссе спокойной ночи, Поль ушел к себе в шатер. Мать с сыном остались у костра. Серена тревожилась за Муссу.
– Тебе будет нелегко, когда здесь появятся аменокаль с Аттиси, – сказала она. – Многие на тебя сердиты за твои попытки помочь экспедиции Флаттерса.
– Я не столько пытался помочь экспедиции, сколько уберечь наших, чтобы не навредили самим себе.
– Эту разницу поймут лишь единицы.
Мусса пожал плечами:
– Всю жизнь люди меня ненавидели. За происхождение или еще за что-то. Во мне всегда было слишком много чего-то одного и недоставало другого. То я слишком аристократичен или, наоборот, слишком прост. Меня упрекали, что я слишком туарег или слишком француз, а потом я оказывался виноват, что не являюсь ни тем, ни другим. Не католик и не мусульманин. Словом, неверный со всех сторон. – Увидев в глазах Серены наворачивающиеся слезы, он взял мать за руку. – Мама, здесь нет ничьей вины. Я всегда находился между мирами. Не помню, чтобы во Франции мне было лучше, чем здесь. В чем-то даже хуже. – Мусса невесело улыбнулся. – Сестра Годрик причиняла мне не меньше страданий, чем любой сын пустыни. Даже больше. Я всегда был изгоем, вечно находился не на той стороне. Сомневаюсь, что это когда-нибудь изменится.
Мусса следил за искоркой, вылетевшей из костра, потом стал смотреть на усеянное звездами небо. Увидев Меч Ориона, он подумал о Таке. Пора искать себе нового сокола, воспитывать и учить охотиться.
– Даия хочет увидеть другие края, – после долгого молчания сказал он. – Чувствую, ты о многом ей рассказала, пока меня здесь не было. Даия не просто кочевница. Наверное, у нее такая же жажда к путешествиям, какая была у моего отца. Даже мысль появилась: а почему бы нам втроем не съездить во Францию? Покажу Даии то немногое, что помню о прежней жизни,
