Германтов и унижение Палладио - Александр Товбин

Смешно и грустно: сентиментальная культурно-воспитательная программа не сумела пробить врождённую броню.

Германтов потерпел закономерное поражение.

У кукушонка Игоря были совсем другие интересы. А интересам Игоря, похоже, изначально отвечало и устройство его ума.

Совершенно особое устройство.

Когда Германтов наблюдал, с какой сноровистостью возился Игорь с кубиком Рубика, как ловко мял грани кубика, передвигал по ним разноцветные квадратики, раза три-четыре за час достигая разрешения объёмной головоломки, при том что он, ЮМ, как-никак и одноразового успеха в трансформациях кубика даже при предельной умственной концентрации на хитрой задаче не достиг бы и за целую свою жизнь, он сказал себе: мне повезло, мне ничего против воли жребия моего не навязали, вот и Игоря – мало что мявшего осмысленно кубик, так ещё и успевавшего следить за телевизионной стыковкой «Союза» и «Аполлона» – уже не удастся переориентировать, душа его, надо думать, вытянула военный жребий; не стоит мальчика ломать, пусть идёт своим путём.

Великие сражения, их сюжеты, лихие кавалерийские атаки, тайная, под покровом ночи, передислокация артиллерийских батарей, свист ядер…

– Юра, ты можешь себе представить место, где Наполеон и Александр I подписывали мир на плоту?

– Могу, и довольно точно, – к удивлению Германтова тотчас же выпала картинка из видеокартотеки памяти. – Ты и сам был в нежном возрасте в том малоприметном месте, но, естественно, ничего не запомнил, – действительно, после радостей Куршской косы они ведь плыли втроём по Неману в Каунас: справа поднимался округло-высокий зелёный берег с пасшимися на крутом склоне козами, а наверху, в небе уже, виднелись покосившиеся заборы Тильзита-Советска, над ними – крыши каких-то бараков, решётчатая опора электролинии и провисшие провода, одноэтажные заводики из силикатного кирпича с чёрными железными трубами на растяжках.

– Юра, почему Наполеон завидовал Александру? Неужели он мог завидовать красоте и высокому росту?

– Главное, думаю, в том, что Наполеон был выскочкой, а Александр – наследственным императором.

– Это важно?

– Очень.

– Но Наполеон так много всего достиг.

– Когда многое достигнуто, хочется как раз того, что недостижимо.

Игорь кивал с улыбкой.

– А ты знаешь как обзывали Наполеона его враги-ненавистники и даже недоброжелатели?

Игорь кивал, улыбаясь всё шире:

– Ужасный корсиканец, гениальное чудовище. Юра, ты обратил внимание: как угодно ругая Наполеона, ругатели не могли не подчёркивать его исключительность?

С детства у Игоря был специфичный круг чтения: «Наполеон перешёл Неман, война началась. Сорок тысяч быков сопровождали непобедимую армию, за время кампании их должны были съесть солдаты, по приказу императора интенданты заготовили также семьсот пятьдесят тысяч бутылок вина… Но не получался победный марш: население вовсе не ликовало. Стояла жара, войска и обозы освободителей продвигались по бездорожью в густой пыли, не хватало воды, героев, молниеносно-быстро покоривших Италию и Египет, замучили кровавые поносы… Даже мелкие столкновения с полковыми арьергардами отходящего противника не случались, а по мере продвижения вглубь России небоевые потери росли, коней было не подковать, армию словно затягивала трясина. Коварный план Александра? Обеспокоенный Наполеон вспомнил, что перед форсированием Немана он упал с лошади, но не придал плохой примете значения, озаботился только тем, многие ли из подчинённых увидели конфуз императора».

Игоря живо занимали как сражения сами по себе – их подготовка, позиционная расстановка войск, боевые коллизии, – так и психология полководца-кумира… Как не вспомнить – на книжной полочке рядом с оттоманкой, на которой спал Игорь, на самом видном месте красовался бюстик Наполеона.

Перелистнул страницу:

«Почему не пошёл сразу на Петербург? Но ведь, во-первых, вопреки ожиданиям, его не поддержала Швеция, а во-вторых, он давно взял за правило преследовать отступавшую армию, и правило это ни разу в прежних войнах не подводило… Армия же Александра явно отступала к Москве. Неужели его захотели перехитрить? Русские заманивали его в ловушку?»

Уже на следующей странице Игорь с улыбочкой рассматривал карикатуру: Наполеон – треуголка, брюшко, короткие ножки – с изящной шпагой в руке растерянно пятится, а медвежеподобный русский бородатый мужик замахивается на императора тяжеленной сучковатой дубиной.

– Дубина народной войны?

Игорь всё ещё улыбался, рассматривая карикатуру.

– Юра, – наконец вскинул голову Игорь, – тебе известно, что у Наполеона Бонапарта накануне решающего, но всё-таки закончившегося вничью Бородинского сражения разболелись зубы?

– Известно.

– Какая-то случайность, а… Мелочей не бывает, правда? Юра, такие мелочи могли решительно повлиять на ход и исход сражения? Ко всему, я читал, – заёрзал на стуле, – ночью перед Бородинской битвой Наполеон, дождавшийся этой желанной для него битвы и уверенный в полной своей победе, преждевременно расслабился, велел, чтобы ему в походной кухне приготовили мармелад.

– Могли повлиять и зубная боль, и мармелад, почему бы и нет? На исход всякого крупного дела влияет тысяча мелочей.

– Да, – кивал Игорь, – Наполеон будто бы себе самому не поверил, когда о многих мелочах перед сражением позабыл; он ведь – я читал – сам говорил своим маршалам, что война состоит из непредусмотренных событий.

«Пожар в Москве затихал. По приказу императора Наполеона расстреляли более трёхсот горожан, обвинённых в поджогах…»

– А ты знаешь, что, войдя с армией своей в Вену, Наполеон в тот же вечер вместе с побеждённым им австрийским императором отправился в оперу?

– Знаю, – улыбался Игорь, – наверное, поэтому он и проиграл Русскую кампанию, он привык к другим войнам.

– Какая победная битва Наполеона была для него самой важной?

– Думаю, первая – штурм Тулона. Без этой победы не было бы других.

– Логично. Ты всех наполеоновских маршалов знаешь по именам?

Кивнул.

– И кто из них был маршалом самый короткий срок?

– Понятовский, всего один день: он утонул.

– А кто стал шведским королём?

– Бернадот.

– Как тебе Мюрат?

– Кавалерист классный! Храбрый и преданный Наполеону, а как король Неаполя Мюрат провалился; провалился, провалился… – вспомнит давний разговор Германтов, очутившись в Неаполе, под нещадным солнцем, у конного памятника королю-Мюрату, на площади его имени.

– Кого бы ты для себя выделил из наполеоновских маршалов, Нея?

– Мишеля Нея, – поправил Игорь.

– Ты знаешь о судьбе Нея?

– Знаю…

– За что его так? Он ведь смирился с очередным Людовиком.

– А потом, во время «Ста дней», был снова с Наполеоном, – Игорь многое, очень многое знал уже. – Мишеля Нея расстреляли роялисты в пятнадцатом году у ограды Люксембургского сада, при расстреле он не позволил завязать себе глаза.

Германтовская рука лежала у Игоря на плече.

– Юра, – вдруг хитро, снизу вверх, посмотрел Игорь, – ты сам разве не подражаешь Наполеону?

– В каком смысле?

– В смысле наполеоновских планов.

– Поймал! – рассмеялся Германтов. – Наполеоновских планов у меня громадьё.

И ещё читал-перечитывал Игорь Новикова-Прибоя.

Ну да, думал Германтов, всё сходится: предок при Цусиме сражался, у всех дедов-прадедов военно-морские гены… Тем паче наследственность остро проявляется через поколение или два, вот и не похож он на отца, электрика и куплетиста, вот и пошёл он по стопам дедов-прадедов. Не раз Германтов водил Игоря по его просьбе в Биржу, в Военно-морской музей. Как-то Игорь, насытившись созерцанием запылённых моделей лёгких боевых парусников и неповоротливых, с тяжёлыми пушками броненосцев, пожелал осмотреть «Аврору» – настоящую, помнившую Цусиму, как-никак трёхтрубный крейсер не только тем прославился, что однажды, промозглой осенью, холостым залпом пальнул по Зимнему. И ещё Игорь частенько прикладывал к уху раковину, привезённую предком-мореходом с тропического острова, слушал с блаженством на лице далёкий шум океана и – совсем смешно – любил, очень любил макароны по-флотски, уписывал глубокую тарелку за обе щеки.

И шла ли Катя своим путём или он, Германтов, самонадеянный глупец, злокозненно, но бессознательно вмешался, эгоистично скорректировал путь… И так ли виноват тогда в её судьбе Бобка?

– Мы с тобой тоже будто через стекло целуемся? – как-то прошептала Катя, и на плечо его упала слеза, горячо-щекочуще потекла; и потом шептала, шептала: – Юра, ты будто пожалел мне отдать ещё чуть-чуть жизненного тепла… – точно сейчас произносит она эти слова. – Ты обнимаешь меня, а я чувствую себя брошенной. Соблазнил-пронзил синими огоньками в глазах и как-то потихоньку меня покинул? Я давно уже на том поймала себя, что, даже любуясь мною, ты меня словно не замечал.