Верь. В любовь, прощение и следуй зову своего сердца - Камал Равикант
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Здесь похоронены паломники», – говорит он отрывистым голосом.
Я иду по их следам.
«Любой дурак может дойти до Сантьяго, – продолжает мужчина, – но у настоящего паломника есть честь».
Слишком взвинченный, чтобы говорить, я указываю на обвалившуюся могилу. Он кивает. Затем мы вместе собираем черепа и кости и помещаем их внутрь. Мы копаем землю голыми руками и засыпаем могилу. Стрекочут сверчки, и солнце садится. После того как мы заканчиваем, мужчина произносит короткую молитву по-испански и мы пожимаем друг другу руки.
Когда я возвращаюсь в приют, наступает время ужина, и сегодня за приготовление пищи отвечают бразильцы. Они раздают миски с макаронами и тушеной колбасой. Лоик сидит посреди многолюдного стола, как обычно, ведет себя непринужденно и всех смешит. Кажется, что некоторые женщины вот-вот в него влюбятся. Он совершенно их очаровал. Я машу ему, и он подмигивает в ответ.
Фелипе – паломник из Мадрида – тоже здесь. Я не видел его с нашей первой ночи в Ларрасонье. Он подбегает и обнимает меня.
«Amigo [31], – говорит он, чуть ли не сияя. – Книга».
«Книга?» – спрашиваю я, присоединяясь к нему за столом.
«Гита», – говорит он.
Ах да, я совсем забыл о ней. Я киваю: «Нравится?»
«Нравится? Впервые за много лет на сердце у меня легко».
«Правда?»
«Суть в том, чтобы жить тем, для чего ты был создан. И для меня это физика. Я решил, что продам свою компанию и поступлю в университет, чтобы получить докторскую степень».
«Ого, – говорю я, – снова вернешься к своим атомам».
Он улыбается: «Камино принес мне то, что было мне нужно. Через тебя».
Камино становится частью тебя, сказала Розанджела. Вот только она не упомянула, что ты, в свою очередь, тоже становишься его частью.
Позже вечером я делюсь этим с Лоиком. Он кладет руку мне на плечо и широко улыбается.
«Волшебство, mon ami. Оно началось».
День семнадцатый
Дождь хлещет по нам со всех сторон. Мы идем гуськом, опустив головы, накидки задевают зеленые стебли пшеницы. Ветер завывает в промежутках между ударами молнии. Поля простираются до горизонта, а над ними слоями плывут облака, все более темных оттенков серого.
Лоик нагоняет меня как раз в тот момент, когда я погружаю ногу в грязь, спотыкаюсь и останавливаюсь. Он не может удержаться от смеха при виде выражения чистого страдания на моем лице. Вода просачивается мне в ботинки. Внутри они напоминают плавучие бассейны, где живут, мечут икру и умирают поколения рыб. Снаружи они покрыты грязью. Это все равно что ходить с утяжелителями, прикрепленными к ногам.
Такая погода стоит уже несколько дней подряд, и все, что у меня есть, включая меня самого, промокло насквозь. Иногда кажется, что дождь никогда не кончится, а в другие дни он идет порывами, когда мы сидим в барах с бокалом в руках, пережидая ливень. Я надеюсь, что сегодня будет один из таких дней.
Разочарованный нашим медленным продвижением, я ускоряюсь и обгоняю Лоика, пока он не становится пятнышком синей накидки позади меня. Тропинка превращается в дорогу, пролегающую через деревню и, к счастью, приводит к бару. Я снимаю накидку и рюкзак, оставляя их у двери, и сажусь у окна. Из подсобки выходит женщина, вытирает руки о фартук и принимает у меня заказ. Вскоре я смотрю на дождь, передо мной тарелка с сыром и ветчиной и чашка горячего шоколада.
Вчера днем я наконец сдался и позвонил Сью. Она уже собиралась уходить, но взяла трубку. «Так и знала, что это ты», – сказала она. Я сказал, что скучал по ней. Она не ответила, и когда я начал говорить что-то еще, она остановила меня. «Ты ушел, – сказала она напряженным голосом. – Прости, но мне нужно продолжать жить своей жизнью».
«Ты любишь этого как-там-его-зовут?»
Последовало долгое молчание, поэтому вместо того, чтобы вытянуть из нее ответ, которого я боялся, я сказал ей, что мне пора идти, что деньги на моей телефонной карточке заканчиваются. «Хорошо, – сказала она. – Но вообще-то ты звонишь за мой счет. Что ж, будем оставаться на связи». Она повесила трубку. Оставаться на связи? Например, посредством дымовых сигналов? Рождественских открыток?
Даже если бы я захотел, ее невозможно винить. Так что вместо этого я виню этого как-там-его-зовут. Я виню его за то, что он воспользовался моей безалаберностью. За то, что я потерял ее. За дождь, грязь, холод, ломоту в ногах, болезненные вмятины на плечах, натертые лямками рюкзака. Так можно убивать время, но это выматывает. Так что теперь я виню себя – что легко мне дается в такой день, как этот. Несколько минут спустя Лоик медленно проходит мимо. Я бы предпочел побыть один, но не судьба. Он замечает меня в окно, машет рукой и заходит внутрь.
Он стучит ботинками в дверь, снимает свое снаряжение, делает заказ у стойки и тяжело опускается на зеленый пластиковый стул напротив моего.
«А-а-а», – выдыхает он.
Женщина приносит ему café con leche [32], и он пьет его медленными прерывистыми глотками. Он ведет светскую беседу, пока дождь барабанит в окно. Листья плавают в узких желобах, вода капает с навеса над дверью.
«Ты кажешься сердитым, – наконец говорит он. – Похоже, эта погодка тебе не по душе».
Щетина на его лице достаточно длинная, чтобы стать зачатком бороды. Пока он ждет, что я что-нибудь скажу, я понимаю, насколько сильно полюбил этого человека.
«Я думал».
«Я заметил. Приятное хобби».
«Когда ты оставляешь что-то позади, иногда и это что-то оставляет тебя позади».
«Ты имеете в виду что-то сентиментальное? Женщину?»
«Это настолько очевидно?»
Он делает глоток и смеется: «Я буду великодушен и скажу “нет”».
Ветер задувает дождь в дверной проем. Он отставляет чашку в сторону, потирает щеку.
«Жизнь бывает сложна. Отношения между мужчинами и женщинами тоже не так просты. Но быть с женщиной – это очень приятная часть жизни. Ты должен последовать моему совету в том, что касается этого вопроса».
Я пожимаю плечами. Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю.
«Ну что ж, – он складывает руки на груди. Стул скрипит. – Возможно, это слишком серьезное дело, чтобы поручать его моряку».
Я заставляю себя улыбнуться: «Нет, продолжай».
Он выглядит довольным. Кладет обе ладони на стол. «Я сказал это, чтобы заставить тебя улыбнуться, потому что нет ничего настолько важного, чтобы заставить
