Факт или вымысел? Антология: эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей - Александр Ливергант

Если речь идет о жизни, то живем мы чутьем, интуицией. Это чутье заставляет меня со всех ног бежать от маленьких, излишне серьезных дам, вдыхать распустившиеся почки на липах, срывать самую спелую вишню. Если б не интуиция, я бы не ощутил сегодня днем жутковатый блеск озера, угрюмость гор, яркую зелень под лучами предгрозового солнца. Не ощутил бы молодого косца в голубых брюках, незаметным движением сбрасывающего скошенную траву с приподнятого лезвия косы, пожилого косца в широкополой, как у гондольера, соломенной шляпе, который косит траву резкими, размашистыми движениями, их обоих, обливающихся потом в непроницаемой тишине ослепительного света.

Из писем

Х. К. {749}

1910

… Хайнеманн был очень любезен — не заставил меня ничего переделывать — книга выйдет в сент.-окт. — это лучшее время — договор подписан, и я согласился отдать ему следующую книгу. Захочет ли он ее печатать? Меня тошнит от всех этих «литературных дел». Это отбивает у меня всякую охоту писать, и в конечном итоге я теряю веру в самого себя. Один вид рукописей «Неттермира» {750} стал мне невыносим. Кстати, нужно еще придумать новое название. Почему провидение уготовило мне жребий быть «писателем»? Моя душа не приемлет этих грязных дел. Скажите, что выдумаете насчет «Саги»? {751} Мне уже кажется, она нехороша…

Не подумайте, что я плачусь в жилетку. Всему виной «литературный мир» — ненавистный, но могущественный. «Литературный фактор», словно инородное тело, вторгся в пределы прекрасной страны и душит своими щупальцами любой живой организм, не давая ему росту… О, это омерзительно! Как тяжко нести это бремя…

A.B. Маклауду {752}

Вилла Игея, Вилла ди Гарньяно, Озеро Гарда, Брешия

17 января 1913 г.

Дорогой Мак,

Мне уже давно следовало поблагодарить тебя за заметки и книгу. Прелестный томик Бернса. Хэнли мне чрезвычайно понравился — сильно взволновал меня. Мы с Фридой много и оживленно спорили об Эндрю Ланге, Хэнли и Локхарте {753}. Что касается моего романа, то не уверен, что я когда-нибудь завершу начатое. Я уже написал 80 страниц нового романа: прелюбопытнейшая вещь — я пишу его с большим удовольствием, но боюсь, многим он может прийтись сильно не по нраву — если его вообще захотят читать.

Здесь есть театр, и вчера я ходил на «Amletto». Узнаёшь нашего старого друга? Так вот, на роль подобрали самого что ни есть нелепого актера — небольшого роста, довольно полного — почти без шеи, и около сорока лет от роду — итальянец вроде Карузо. Я чуть не выпал из ложи, пытаясь сдержать смех. Ведь они играли практически для меня — среди публики я был самой важной персоной, к тому же единственный англичанин, да еще с репутацией «светского человека». Сидя в ложе № 8, я чувствовал себя большим посмешищем, чем актеры на сцене. Бедный Amletto — когда он вышел вперед, шепча «Essere о non essere» [257], мне захотелось заткнуть уши. В сцене, где могильщик держит череп и восклицает: «Ессо, Signore! Questo cranio е quell» [258], — я едва удержался от гневного крика. Гамлет — «Signore»! Нет, это уж слишком! Еще я ходил на «Привидения» — эту пьесу я буквально проглотил — так она хороша. Видел одну из вещиц Д'Аннунцио — неплохо — но страшная мелодрама. Но они всего лишь крестьяне, эти актеры, и их игра превращается в фарс: поэтому королева не больше чем старая служанка, а король — contadino [259], или же обыкновенный дряхлый-предряхлый старик. Гамлет же — будто злодей из дешевого романа — бедный Amletto, если бы я не знал содержания, то подумал бы, что он убил какую-то мадам «a la Crippen» {754}, и теперь привидение ее отца преследует его — пока он тратит время впустую, разрываясь между запятнанной совестью, трусливым желанием убежать ото всех и своим грешным стремлением к «Ofaylia» — именно так они произносят ее имя. Полная неразбериха.

Погода отвратительная — с По дует ужасный ветер, он принес снега с гор — всего в нескольких ярдах над нами. Я протестую. Я приехал сюда за солнцем, и настаиваю на солнечном свете.

Я впал в хандру, думая о будущем, поэтому приготовил себе немного джема. Удивительно, как поднимается настроение после чистки апельсинов или мытья полов.

Получил ли ты картины от Г.Х. {755}? Чертов ленивец. Если они еще не пришли, напиши ему открытку и спроси — может, он ошибся в адресе. Жду от тебя письма, так приятно знать, что у тебя есть друзья в Англии. Скажи Ф.Т. {756}, что я напишу ему. Сердечный привет всем.

Д. Г. Лоуренс.

Леди Синтии Эсквит {757}

Леричи, Фьяскерино

Залив Специя, Италия

Вторник, — ноября 1913 г.

Уважаемая миссис Эсквит,

На меня нашло какое-то ужасно скверное настроение, и я не в состоянии сосредоточиться на романе или рассказах, поэтому напишу-ка лучше письмо. Дурные эмоции вызывают у меня потребность что-то писать — такое ощущение, будто бы ты чихнул от души. Вы же не будете против?

Вы говорите, что мы счастливы — per Bacchino! [260] Но если бы вы знали, какие штормы бушевали над моей бедной головой, словно я был послан на божью землю служить громоотводом, тогда вы бы сказали: «Господи, благодарю тебя, что я не как этот мытарь {758}». Если бы вы знали, через какие ужасные страдания нам пришлось пройти, задыхаясь от отчаяния, вы бы с нежностью погладили свое стеганое одеяло, как старая служанка, которая пьет чай с кексами и читает «Стэнли в Африке» {759} в тишине и уюте своей маленькой комнаты. Если вы когда-нибудь услышите, что меня заперли в сумасшедшем доме, а Фриду похоронили где-то без надгробного камня, то вы скажете: «Бедные, ничего удивительного, ведь столько всего выпало на их долю». Вы пишите: «и ветер утонул в слезах» {760} — боже мой! Мы самые несчастные, отчаявшиеся и преследуемые судьбой смертные после Ореста и всей этой компании. Не забывайте обо этом. Пусть у вас не будет никаких иллюзий на наш счет, ибо такова правда.

Когда во мне просыпается «англичанин», я прихожу в ужас при мысли о том. что мы предстали перед вами грустной благопристойной парой. Я начинаю думать, что мы могли оскорбить вас своим поведением — и т. д. — меня это сильно удручает. Я так рад, что вы были не против нас, ведь у вас были все основания осудить нас, и тогда — Боже! что бы со мной было, когда «английский дух» вновь проснулся бы во мне. Благословенны небеса! — сейчас Англия для меня не более чем пятно жира на поверхности супа. <…>

A.B. Маклауду {761}

Леричи, Фьяскерино

Залив Специя, Италия

9 февраля 1914 г.

Дорогой Мак,

Прежде всего я должен поблагодарить тебя за книги. «Сонеты» Кросланда достаточны спорны — он неприятный человек. Хилер Бэллок, на мой взгляд, чересчур самодоволен. Чего стоит эта его французская манера выставляться напоказ, на которую с одобрением смотрят в Англии, и к тому же его поверхностный ум. Марк Резерфорд {762} — вот кто всегда вызывает у меня большое уважение: я действительно считаю, что он хорош — основательный, рассудительный, прекрасный текст.

Скажи мне, что ты думаешь о стихах в «Поэтри» и «Инглиш ревью»? Спасибо, что прислал мне «Поэтри». Англичанам свойственна отвратительная привычка относится к моей поэзии свысока и не воспринимать ее всерьез: «Ваша проза так хороша, — приговаривают добрые дураки — что мы вынуждены не замечать недостатков вашей поэзии». Как я их ненавижу. Кажется, они до сих пор говорят так о Мередите. Американцы совсем не такие самодовольные педанты.

Я снова сел переписывать роман — наверное, уже в седьмой раз. Надеюсь, ты мне сочувствуешь. Я ведь почти его закончил. В нем было много чудесного, но чего-то не хватало — какой-то внутренней сути. Так что вот, я снова должен сесть и написать его. Я знаю, выйдет хорошая вещь — скульптор всегда чувствует, какая прекрасная статуя скрыта в куске мрамора, в самой сердцевине. Но задача в том, чтобы ее оттуда извлечь, не повредив. Думаю, у меня получится. Помолись за меня. <…>

У нас уже начинается весна. Я нашел несколько маленьких диких нарциссов с желтой сердцевинкой, сладко-пахнущих фиалок и багрово-красных анемонов с темными кругами посередине. Днем я катаюсь на лодке и собираю ракушки с подводных камней длинной расщепленной палкой. Тебе знакомо это теплое, обволакивающее, беспокойное ощущение весны — когда пробуждаются все ароматы? Оно уже здесь. Ящерицы бегают по камням, словно юркие сухие былинки. А утром я просыпаюсь под пение птиц. Они бесстрашные — начинают петь, как только всходит солнце, несмотря на наглого итальянского cacciatore [261], который при полном параде и с большим ружьем бесшумно пробирается сквозь оливковые деревья в поисках крапивников и малиновок. В одном из трактиров мы наткнулись на кучку итальянцев: