Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни - Мэри Габриэл

На самом деле причина его нежелания разводиться была проста: большая часть наследства Белл, 25 тысяч фунтов, оставалась нетронутой, и по британским законам, до тех пор, пока Белл оставалась миссис Эдвард Эвелинг — неважно, вместе они жили или раздельно — Эдвард мог получить часть этих денег или даже всю сумму в случае ее смерти {57}. Впрочем, эту часть истории Тусси, разумеется, никто не рассказал.

В припадке честности Тусси написала несколько писем, объясняя свое решение переехать к Эвелингу — и ища ему поддержки. Так, Лауре она писала:

«Ты должна знать, что я очень люблю Эдварда Эвелинга, а он, по его словам, любит меня. Именно поэтому мы собираемся жить вместе. Ты знаешь его ситуацию, и я не сказала бы, что это решение далось нам легко. Однако, я думаю, все к лучшему. Я была бы очень рада узнать, что ты… не осуждаешь меня. Он очень хороший человек, и ты не должна думать о нас плохо. Если бы ты вполне знала его позицию, ты бы и не думала» {58}.

Тусси уведомила обо всем директрису школы, в которой преподавала, хотя и знала, что это может стоить ей работы (так оно и случилось) {59}. Тусси была столь щепетильна в этом вопросе, что не принимала даже приглашений в гости, не объяснив подробно, с каким именно мужчиной она приедет. На одно подобное приглашение она ответила со всей честностью:

«Я должна полностью прояснить свою позицию. Я живу с Эдвардом Эвелингом, и мы считаем друг друга мужем и женой… Он, как вы знаете, официально женат. Я не вставала между ним и его женой. За много лет до нашей встречи он уже жил один. Должна сказать также, что моя сестра и старинные друзья моего отца полностью одобряют мое решение. Не стоит объяснять, с каким трудом оно мне далось — и какие трудности может повлечь в дальнейшем. Однако в этом вопросе я уверена в своей правоте и не обираюсь отказываться от своих слов… Я чувствую, что права».

Свое письмо она подписала «Элеонор Эвелинг» {60}.

Энгельса и Ленхен терзания Тусси только удивляли. Энгельс писал Лауре, что Тусси и Эвелинг несколько месяцев делали вид, будто между ними ничего нет: «Эти несчастные невинные души полагают, что у нас нет глаз» {61}.

На самом деле Энгельс испытал облегчение, когда они решились открыть свой роман, поскольку подобный секрет давал козыри их противникам. Энгельс не был уверен, что Тусси полностью избежит критики, а потому старался защитить ее с самого начала, написав Карлу Каутскому о рисках подобных союзов.

«Времени на сплетни будет достаточно — когда реакционная пресса напишет об этом… Мой Лондон — это почти Париж в миниатюре» {62}.

Каутский встречался с Эвелингом на дне рождения Энгельса в ноябре 1883 года и нашел его «омерзительным» {63}. Похоже, только Энгельс и Ленхен одобряли этот союз — и возможно, они были слепы к недостаткам Эвелинга, поскольку радовались, что Тусси влюблена.

В июле Энгельс подарил Тусси и Эвелингу 50 фунтов на медовый месяц в Дербишире {64}. (Сумма немалая и щедрая для такого путешествия, но Эвелинг принял ее без всякого смущения.)

Лучшей подругой Тусси в то время была Олив Шрайнер, ярая феминистка и начинающая писательница, пишущая под псевдонимом «Ральф Айрон». Олив выглядела столь же неухоженно и неопрятно, как и Тусси: темные локоны в вечном беспорядке падали на шею и лоб. Она была маленькая, плотного сложения, с прекрасными темными глазами. С Тусси они виделись почти ежедневно, поскольку квартира Олив была совсем рядом с той, что снимали Эвелинг и Тусси этим летом — на Грейт-Рассел-стрит, в непосредственной близости от Британского музея.

Тусси считала Олив членом семьи, и когда они с Эвелингом собрались в Дербишир, предложила подруге снять коттедж рядом с ними. Близким другом Олив, в свою очередь, был Генри Хэвлок Эллис — полная противоположность Олив. Высокий блондин, зачесывавший белокурые волосы назад, типичный молодой английский джентльмен. Он был эксцентричен до глубины души. Бороду он аккуратно подстригал только с одной стороны — с другой она была неопрятна и лохмата. Специализировался он в психологии, особенно интересовался вопросами пола. Вскоре после того как Тусси назвалась миссис Эвелинг, Олив написала Эллису: «Я была так рада видеть ее лицо. Я люблю ее. Но она выглядит такой несчастной. Генри, что за прекрасная и великая вещь — любовь!» {65}

Приехав в Дербишир, Олив, вероятно, поняла, почему Тусси выглядит такой мрачной. Она снова пишет Эллису:

«Доктор Эвелинг начинает внушать мне ужас… Сказать, что он мне не нравится — не сказать ничего. Я его боюсь, я испытываю ужас, когда он рядом… но он настолько эгоистичен, что ему плевать на страх» {66}.

Эллис захотел увидеть все своими глазами. Тусси он знал давно, еще до знакомства ее с Олив. Об их первой встрече в Ислингтон-Холл он писал: «Я все еще вижу ее, это сияющее личико и точеную фигурку — сидящей на моем столе, хотя не могу припомнить ни слова из того, о чем мы говорили» {67}.

В Дербишире Эллис нашел Тусси «энергичной и сияющей», в расцвете ее «полной физической, психической и эмоциональной зрелости». В отличие от Олив он и Эвелинга нашел «достаточно любезным» {68}. Только после своего отъезда он узнал, что Эвелинг, которого он описывал как «живущего свободно и пьющего без меры», съехал из отеля, не заплатив. Точно таким же образом он обманул хозяина другой гостиницы. В связи с этим Эллис начал более внимательно прислушиваться к слухам об Эвелинге, циркулировавшим в кружке Гайндмана и Социал-демократической федерации — организации, созданной на основе Демократической федерации этим летом — ее членами были Тусси и Эвелинг {69}. Эллис сообщил Олив, что товарищи обвиняли Эвелинга в привычке брать деньги в долг и не возвращать их, а также о том, что в федерации было принято решение исключить Эвелинга из организации {70}.

Тусси была в курсе этих слухов, но игнорировала их, считая, что они исходят от врагов Эвелинга. По части подобных войн она могла считаться ветераном: ее отец всю жизнь провел, сражаясь с ложью и наветами своих противников. Однако разговоры не умолкали, и вскоре социалисты открыто заговорили о невозможности работать с Эвелингом. Тусси представился шанс защитить человека, которого, по ее мнению, так долго несправедливо обвиняли.

Годы спустя, после самого трагичного эпизода в жизни Тусси, Либкнехт скажет: «Чем хуже репутация, тем ярче заслуги; и не будет преувеличением сказать, что отвратительная репутация доктора Эвелинга помогла ему снискать симпатию Элеонор» {71}.

К декабрю напряжение в Социал-демократической партии возросло настолько, что группа раскололась. Не из-за Эвелинга — хотя Гайндман обвинил в расколе его и Тусси, — а по тактическим вопросам. Федерацию многие из ее членов считали слишком автократичной, националистической и обвиняли в желании вступить в альянс со всеми существующими политическими партиями. Кроме того, Гайндман установил точный срок грядущей революции — 1889 год, что было всегда совершенно неприемлемо для Маркса, который считал, что катаклизм должен созреть сам собой {72}. Некоторые из членов СДФ присоединились к интеллектуалам из фабианского общества, чьим девизом были слова римского полководца Фабия Максима Кунктатора (Медлителя), победившего Ганнибала: «Поспешай медленно» {73}.