Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни - Мэри Габриэл

Тусси находилась в эпицентре этого нового движения. Она и многие молодые ее соратники собирались на Патерностер-роуд, позади собора Св. Павла, в тесном офисе, ставшем домом для «Modern Thought» — журнала «Новое Мышление», в котором была напечатана статья Бакса о Марксе. В январе 1884 г. журнал был преобразован в социалистическое издание «Тудэй». Тусси писала для него и редактировала статьи, так же, как и для еще одного социалистического журнала «Прогресс», главным редактором которого был Эвелинг {35}. Гайндман в том же месяце начал издавать социалистическую газету «Джустис» {36}.

Появление этих изданий было связано с ростом недовольства в Англии, а также с драматической серией взрывов в Лондоне, начавшейся с атаки на Парламент через три дня после смерти Маркса (эти два события никоим образом связаны не были). Еще два взрыва прогремели позже, оба в лондонской подземки. 1884 год также начался с взрывов: в январе взрывное устройство было обнаружено в туннеле возле Юстонстейшен, в феврале другое устройство сработало на станции Виктория. Во взрывах обвинили ирландских радикалов, однако они были и симптомом растущего напряжения по всей столице — и всей стране, в связи с экономическим кризисом {37}. Парламент увеличил количество избирателей до 5 миллионов человек — голосовали двое из каждых троих — однако это почти ничего не меняло в жизни низших классов. Их жизнь существенно не улучшилась — вне зависимости от того, сколько человек могло бросить в урну бюллетени, и люди стали искать поддержки вне правительства страны. Многие вступили в профсоюзы, которые давно были озабочены капиталистической ориентацией правительства и могли направить пролетариат по пути к социализму {38}.

Интересно, что даже по прошествии 30 лет с того момента, как Маркс впервые предпринял атаку на капитализм, его идеи были все еще очень трудны для понимания — даже в кругу интеллектуалов, с которыми общалась Тусси. Уильям Моррис, 50-летний архитектор, художник, поэт, писатель и сторонник социальных реформ, пытался изложить «Капитал» по-французски, однако накрепко увяз в экономике {39}. Помимо этого он не понимал теорию прибавочной стоимости — но говорил, что и без этого способен распознать гнилую систему: «Термины не так важны; когда ограбление рабочего совершается с помощью прибавочной стоимости, или рабского труда, или крепостного права, или открытого разбоя — вся система чудовищна и невыносима…. В политэкономии для меня достаточно знать, есть класс тунеядцев богат, а класс работающих — беден, и что богатые богаты оттого, что грабят бедных. Я это знаю — потому что вижу это воочию» {40}.

Моррис присоединился к группе Гайндмана и вскоре стал работать с Тусси. Через «Капитал» пришел к социализму и Джордж Бернард Шоу. Он говорил: «Карл Маркс сделал из меня человека» {41}. (В журнале «Тудэй» работа Шоу заключалась в заполнении пустых полос отрывками из собственных произведений, которые никто не хотел издавать.) {42}

Оценивая компанию Тусси и новых британских социалистов в целом, Энгельс назвал их «пестрым обществом», но добавил: «Это — только начало» {43}.

В доме на Мейтланд-парк работа с бумагами Маркса продолжалась, однако двое оставшихся жильцов дома были готовы к переезду. В сентябре 1883 г. Тусси сняла квартиру в Блумсберри, возле Британского музея, а Ленхен переехала к Энгельсу. Он был страшно рад, что она примет бразды правления его домом. Со дня смерти Лиззи хозяйкой была Пампс — однако она выросла, вышла замуж, родила двоих детей и переехала. Женщин — кроме приходящих служанок — в доме Энгельса не было, а лучшей помощницы не только по дому, но и в делах Маркса было не найти, ведь она знала покойного так же хорошо, как и сам Энгельс.

Тусси получила независимость — как давно и хотела. Твердо решив не полагаться на помощь Энгельса, она бралась за любую работу — литературную, учительскую, исследовательскую — за все, что могло принести хоть пару пенсов. А осенью 1883 г., через 16 лет после опубликования, они с Лаурой получили первые роялти от издания «Капитала». Энгельс сам провел все банковские операции — и 12 фунтов были разделены поровну между Тусси, Лаурой и детьми Лонге {44}. Сумма была мизерной, но получатели приняли ее с радостью — это было символическое во всех смыслах вознаграждение. Дети Маркса, по словам Лафарга, были «в трудном положении». Сам Лафарг не имел иных источников доходов, кроме написания статей для социалистических газет и агитационной работы — но ни то, ни другое не принесло ему ни единого су.

Впрочем, аудитория его росла, пополняясь радикалами левого толка. Недовольство рабочих во Франции было в несколько раз сильнее, чем в Англии, поскольку там страдало еще и сельское хозяйство. Развитие торговли и транспорта позволило ввозить на французский рынок пшеницу из России и Америки, отчего цены на местную сельскохозяйственную продукцию снизились на четверть {45}. Свободная торговля также провоцировала потери на производстве: немецкие игрушки, немецкая и бельгийская мебель хлынули на французский рынок. Даже товары традиционного парижского производства, искусственные цветы, отныне импортировались из Германии и Англии {46}.

Одновременно по Франции ударил общий производственный кризис, стоивший многим рабочим их мест — и в марте 1883 года, в месяц смерти Маркса, толпы безработных вышли на улицы Парижа. Последовала серия жестких и довольно агрессивных забастовок. Возмущение рабочих вызвала не только низкая заработная плата и сверхурочные часы работы — но и нечеловеческие условия жизни работающих на шахтах и заводах: деревянные бараки без воды, отопления, канализации. Такое жилище подходило животным — но не рабочим и их семьям. Поколения вынуждены были жить вместе, потому что надежды на нечто лучшее у них не было. Нормальная еда была роскошью, медицинская помощь — фантастикой.

Хозяева предприятий очень боялись, что социалистическая пропаганда проникнет в эти лагеря, и потому позволили рабочим меньшее, как они считали, из двух зол: создание профсоюзов. По их мнению, профсоюзы могли несколько размыть привлекательность социализма в глазах рабочих. Однако заниматься профсоюзы имели право исключительно экономическими вопросами — заработной платой и продолжительностью рабочего дня — а не социальными вопросами, типа условий проживания {47}.

Лафарг и Гед пробыли в Сан-Пелажи с мая по октябрь, а между тем напряженность в отношениях французских рабочих и работодателей нарастала. Лафарг же пел про свое пребывание за решеткой, как жаворонок. Он пил кипрское вино, милостиво соглашался есть очищенного омара (потому что это было более по-пролетарски) и требовал от товарищей по партии прислать ему настольные игры. Однако ему было скучно, и он рассказывал Энгельсу: «Стены производят странный эффект на мои нервы!» {48}