Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни - Мэри Габриэл

Лаура сообщила, что Поль плохо себя чувствует — хотя и подозревала, что виной тому была в основном слишком жирная утка и обилие жареной дичи {49}. Пока Поль был в тюрьме, ее собственная жизнь была куда менее «забавной». Они к тому времени переехали в многоквартирный дом близ Монпарнаса, на бульваре Порт-Рояль, который был переполнен апологетами свободной любви… хотя Лаура подозревала, что обычными проститутками. Квартира Лафаргов была отделена от соседской всего лишь тонкой перегородкой — ни о какой неприкосновенности частной жизни или комфорте говорить не приходилось. Кроме того, у нее не было денег. Лаура начала покупать лотерейные билеты, надеясь на большой выигрыш; за деньгами на ежедневные расходы она обратилась к Энгельсу {50}. От него деньги она принимала — потому что они с Полем работали на партию, и потому, что у нее не было другого выхода.

Поссорившись и разойдясь со своей единственной, оставшейся в живых сестрой Лаура была лишена общения и занятия, которое могло бы придать ее жизни хоть какой-то смысл: работы с сочинениями отца. У нее не было даже такого утешения, как у ее матери — участия в политических делах собственного мужа; Лаура мало интересовалась доморощенным политиканством Лафарга, который после освобождения из тюрьмы начал разъезжать по всей Франции в поисках подходящей аудитории для своих выступлений. И, разумеется, страшнее всего ее терзали воспоминания об умерших детях. Осенью, в полном одиночестве справляя свой день рождения, она писала Энгельсу:

«Несколько дней назад мне исполнилось 38! Разве не ужасно? Я никогда не думала, что проживу так долго, да мне никто столько и не отпускал. Стыдно признаться, но это письмо запятнано бессмысленными и глупыми слезами — это по твоей вине!» {51}

16 лет назад она вышла замуж за Лафарга — испытывая страх, но наверняка и удовольствие от приключения, в которое ввязывалась. Теперь, сидя среди парижских подонков в убогой съемной квартире, Лаура должна была осознать, насколько неудачным было это решение.

Поминки решили устроить в марте 1884 года на кладбище Хайгейт, в годовщину смерти Маркса. Кроме того, это была тринадцатая годовщина разгрома Коммуны. В прошлом году на похоронах присутствовало чуть больше десятка человек, однако этой весной более 6 тысяч человек, почти все в чем-то красном, собрались на Тоттенхем-Корт-роуд в Сохо, чтобы колонной пройти до места его упокоения. Вся эта многотысячная толпа состояла в основном из англичан, хотя приехали и делегаты из Франции и Германии. Удивительная гримаса истории: при жизни Маркс никогда не мог похвастаться большим количеством сторонников-англичан.

Пройдя по главным улицам Лондона и поднявшись на несколько миль по крутой дороге, ведущей к окраине кладбища, собравшиеся выяснили, что путь дальше им прегражден полицией. Тусси рассказывала Лауре, что около 500 полицейских охраняли массивные ворота Хайгейта. Она сама подошла к офицеру и попросила у него разрешения, чтобы вместе с несколькими женщинами пройти и возложить цветы на могилу своего отца — однако получила отказ. Толпа вела себя мирно; люди развернулись и отошли к ближайшему парку, где за ними также пристально наблюдали полицейские, однако в ход митинга не вмешивались {52}.

Эта блестящая демонстрация того, как сильно повлиял Макс на социалистическое движение, стала еще и первым выходом на большую политическую сцену Эвелинга, который обратился к собравшимся так, словно был наследником Маркса. Еще в прошлом году этот человек был неясной тенью в лондонской политической тусовке, однако за столь короткое время ухитрился пройти в первые ряды «партии Маркса». Энгельс даже позволил Эвелингу помочь Сэму Муру перевести «Капитал» на английский язык, невзирая на тот факт, что он ничего не смыслил в экономике, и его работа была, по словам самого же Энгельса, «совершенно бессмысленна» {53}. Энгельс пошел на это из уважения к Тусси — это была первая из подобных уступок, которые будут иметь серьезные личные и политические последствия. Позднее сформируется мнение, что подобное безусловное принятие Энгельсом Эвелинга подтолкнет распространение идей Маркса в Англии именно в тот момент, когда в этом назреет острая необходимость.

Через несколько недель после поминок на Хайгейте дом на Мейтланд-парк наконец опустел; все, хранившееся в нем — книги, мебель, бумаги — было распределено Ленхен и Энгельсом между друзьями и товарищами по всему миру: от Москвы до Нью-Йорка.

Энгельс забрал наиболее ценное — то, что должно было помочь ему закончить работу Маркса. Кроме того, он взял часть мебели, включая то кресло, в котором скончался Маркс — его он поставил в своем кабинете {54}. Дом Энгельса превратился в официальную семейную резиденцию Марксов, а сам он де-факто стал главой семейного клана. Именно поэтому Тусси у него просила «благословения» на «брак» с Эвелингом {55}. Законным образом сочетаться с ним браком она, разумеется, не могла, поскольку жена у него уже имелась, поэтому она решилась нарушить все социальные правила, просто переехав жить к нему.

Легко понять, что отец Тусси никогда подобного решения не одобрил бы. Однако Энгельс, всю жизнь проживший с двумя женщинами, лишь номинально бывшими его женами, не видел в этом никакой проблемы.

Почему Эвелинг все еще держался за свой брак? Разводы в Англии были разрешены с 1857 года, и хотя это плохо отражалось на положении женщины, разом становившейся изгоем в обществе, на мужчин подобные предрассудки не распространялись. Эвелинг предоставил несколько вариантов объяснений.

Он женился на Изабель Франк, совершенно обычной девушке, после смерти ее отца, довольно богатого человека {56}. (Брат Эвелинга утверждал, что он женился на Белл из-за денег — и бросил ее, как только они закончились.) Сам Эвелинг утверждал, что они с Белл расстались по обоюдному желанию, а иногда рассказывал, что она сама сбежала от него с неким проповедником. По другой версии, Белл поймала его в ловушку. Эвелинг утверждал, что Белл была богатая, избалованная девица, шантажировавшая его слухами о связях Эвелинга с его студентками. Она не хотела жить с ним, — так утверждал Эвелинг, однако и развод дать не соглашалась. Во всех этих сценариях Эвелинг выглядел либо благородно-великодушным, либо пострадавшим, и этим заслужил преданность Тусси.

На самом деле причина его нежелания разводиться была проста: большая часть наследства Белл, 25 тысяч фунтов, оставалась нетронутой, и по британским законам, до тех пор, пока Белл оставалась миссис Эдвард Эвелинг — неважно, вместе они жили или раздельно — Эдвард мог получить часть этих денег или даже всю сумму в случае ее смерти {57}. Впрочем, эту часть истории Тусси, разумеется, никто не рассказал.